Оставляя футляр с подвеской на столике, я взяла подарочные пакеты, на миг, задержавшись возле картины в красивой обёрточной бумаге, в последний момент, сама не понимая почему, раздумав дарить Владу картину, я скорым шагом вышла из комнаты.

- Простите, если кому-то не угодила, – заранее предупредила родных, всё ещё чувствуя неловкость от того, что не смогла приобрести подарки на свои собственные деньги. В то время как все со счастливыми улыбками распаковывали свои подарки, Анатолий с интересом заглядывал в пакет к Лизке, а я ловила на себе осторожные взгляды брата. Решив не дарить ему картину, я оставила его совсем без подарка. Мысли стали ещё более тягостными.

- Какие красивые! – без сомнения сестра умеет передать свои эмоции окружающим, эта была её реакция на мамины рубиновые серьги, свой подарок она ещё не успела открыть.

- Мам, немедленно примерь их, они так подходят к твоему колье! – Я посмотрела на маму, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать, от того, что всё понимала или от того, что не знала ничего. Я подошла и обняла её:

- Тебе нравится? – спросила я, без того уже зная ответ на свой вопрос.

- Конечно, дорогая, очень, – мама крепче прижала меня к себе, а я слушала её тихие всхлипы, которые она тщетно пыталась скрыть от меня.

Наконец, Лизка добралась до своего подарка и завизжала как маленькая, я невольно усмехнулась, значит ей понравился кулон. Она сама принялась обнимать меня, не стесняясь, душа в сестринских объятиях, это оказалось хорошей психотерапией отвлекая моё сознание от сбивчивых мыслей.

Отец заставил всех нас долго уговаривать себя сменить рубашку на только что подаренную мной, но семья победила и отец ушёл наверх переодеваться.

- Тогда я тоже переоденусь, – задорно заявил брат, подмигивая мне и умчавшись вслед за отцом в свою комнату.

Только после их возвращения я поняла задумку брата.

- Нравится?

- Ну как?

Папа с Владом встали рядом демонстрируя нам свои рубашки.

- Они одинаковые, что ли? – первой была как обычно Лизка.

- Ага, только цветом и отличаются. – Влад превратился в какого-то странного типа с вечно улыбающимся лицом. – Мира подарила мне рубашку чуть раньше, потому что пришлось покупать её вместе со мной, иначе ей было бы трудно угадать с размером, – как просто он нашёл объяснение, как быстро скрасил правду о том, что я оставила его без подарка.

- Надо сказать, Лиза, у твоей сестры отличный вкус, – одобрительно высказался Анатолий ритмично кивая головой.

- Да, неплохо, – тут же поддержала его сестра и приближаясь к отцу добавила, – но, пааап, ты уж извини, но Владу новая рубашка больше к лицу, – папа заулыбался понимая, что Лизка имеет в виду. – Не спорю, с цветом сестрёнка угадала, бордовый тебя очень молодит, но тебе нечего подчеркнуть, – продолжила она возмущаться, – нужно было подарить тебе гантельки, чтобы для начала, ты как следует, позанимался спортом. – Отец откровенно расхохотался на заявление сестры.

- Лиза, ну о чём ты говоришь, отец в прекрасной форме, и рубашка ему очень идёт, – мама поднялась с дивана и мы поняли, что обсуждение закрывается и теперь все точно идут пускать салюты.

Пока все одевались в пальто и пуховики, папа отправился за петардами в гараж, Лиза тихонечко переговаривалась с Анатолием, мама вышла во двор под руку с Владом, тихим шёпотом благодаря брата, в это время он тепло и искренне улыбался ей, а потом обнял покрепче и мама спрятала своё лицо у него на груди. Я знала, о чём они говорили, знала, но не думала, не хотелось думать.

Вот такой была моя первая Новогодняя ночь, встретившая меня в доме моего брата, обещавшая мне так много – шампанское, которое мне не было разрешено попробовать, ноги утопающие в мягком снегу, веселившим меня своим хрустом в светлую ночь. Моя семья, с понравившимся всем другом Лизки, так галантно подливающим в бокал сестры пузырящегося напитка, родителями, поддерживающими друг друга во всём, и даже сейчас стоящими в обнимку, братом, неожиданно ставшим таким родным для меня человеком, окружившим меня своей заботой с первой секунды нашей первой и неприятной встречи, а сейчас укутывающим мои плечи в тёплый плед с беззвучным «Холодно», и кусочек неба переливающийся разноцветными огнями брызг фейерверков.

В этом году традиционное загадывание желания под бой курантов (ведь я не загадывала желаний в Новогоднюю ночь с четырёх лет), наконец-то свершилось, отчего-то захотелось поверить, что оно сбудется и, нарушая шестнадцатилетнюю традицию, я попросила, «Чтобы все дорогие моему сердцу люди обрели в Новом году своё счастье, особенно Влад, мне очень этого хочется».

Родители долго уговаривали Анатолия остаться у нас, ссылаясь на позднее время, брат в этой пропаганде не принимал участия, но Анатолий, к ночи осветливший свой образ в моих глазах, отказался от гостеприимства, сердечно поблагодарив всех нас за его оказание, уехал на своей синей машине, предварительно немного дольше прощаясь с сестрой.

Новый год наступил, гость уехал и как-то сразу всё стало немного прозаичнее, Новогодняя ночь превратилась в ночь обыкновенную, намного примитивнее, чем история кареты вернувшейся к состоянию овоща, все пожелали друг другу Счастливого Нового года и разбрелись по комнатам.

Спальня меня встретила раскрытой коробочкой с подвеской, не отпускающей моё воображение за свои пределы, и обернутой в подарочную бумагу, оставшейся не подаренной картиной, я безвольно рухнула на кровать, закрывая лицо руками, прячась от самой себя. Что происходит? Картина, нарисованная месяцы назад стояла перед глазами точно только нарисованная – та, слабая, другая я тянет свои болезненные руки за драгоценным даром, больше всего не хватающим ей для настоящей жизни, и Он – невидимый человек, в тени, так бездумно расстающийся со своим сердцем отдаёт ей его с великой радостью во взгляде одинаковых со мною глаз. Не вытерпев, я рывком поднялась с кровати и бросилась к шкафу, где хранила свои любительские работы, не заглядывая ни в один тубус, я по памяти, ставшей такой услужливой в эту заколдованную ночь, извлекла наружу самый нижний футляр – именно в него я спрятала своё непонятное тогда, до конца неосознанное и теперь, творение.

Осторожно вынув нарисованный холст, я принялась разглядывать его тщательнее, будто не он неотступно преследовал меня весь вечер, после получения подвески с рубиновым сердцем. То, что я проделала потом, мозг не воспринимал, я только чувствовала, что должна это сделать, и что всё правильно, всё так и должно быть…

Ступеньки на лестнице пугали не так сильно, я не ощущала своего тела, не ощущала недоверчивого сердца, просто шла, шла наверх. Рука замерла, не решаясь произвести стук, но осмелившись немного подтолкнула дверь – не заперта, пути назад нет, дверь уже открылась. Сохраняя немного здравого смысла тихо зову:

- Влад… – ответа нет, а я мнусь на месте.

- Кто там? – встревоженный, но не повысившийся тон голоса брата и зажигание настольной лампы. Ненадолго, загоревшийся в комнате слабый свет приковывает к себе внимание, теряюсь окончательно «Что же я здесь делаю?».

- Мира? – брату не удаётся скрыть удивление в голосе, и по коже проносится толпа мурашек. Влад садится в кровати, опираясь на ладони, в приглушённом свете кажущиеся мне огромными, краем сознания отмечаю, что он всё ещё в новой рубашке – надежда, что я его не разбудила.

- Тебе плохо? – посерьёзнев, порывается встать и приблизиться ко мне, судорожно, с каким-то отчаяньем в голосе останавливаю его:

- НЕТ! – пугаюсь собственной реакции, поэтому тише добавляю, – Всё в порядке. Я просто… просто хотела отдать тебе это… – протягиваю ему картину в оберточной бумаге, совсем не ту, которую предполагала подарить ему ещё утром.

- Это подарок? – спрашивает он, не поднимаясь с места, голос уставший и тихий, внутри что-то непреодолимо сжимается от неразличимых ноток грусти в нём.

- Да, – говорю я, тут же отступая назад к двери. – Только… только не открывай сейчас, ладно? – прошу я.