- Успокоилась, малышка? – с опаской, но растягивая свои красивые губы в улыбке, спрашивает брат, после того, как я полностью затихаю. Он осторожно отводит прилипшую прядь со лба, заправляя её за ухо, как маленькой, но я не возражаю, так лучше, так действительно лучше – когда он рядом. Поэтому я тоже стараюсь улыбнуться и мычу что-то невнятное вместо полноценного ответа.
- Всё в порядке, тебе не сделают больно, – он делает паузу в несколько секунд, в течение которых я успеваю пробежать взглядом по его идеально вылепленному профилю, меня так увлекает это занятие, что я не реагирую на продолжение фразы, сказанной братом чересчур серьёзным тоном, – Я не позволю.
- Ты поедешь домой? – спрашиваю я, после длительного молчания, на этот раз, не мешающее нам обоим. Влад забрался на мою кровать, и мы по-прежнему сидим, обнявшись, только теперь я облокотилась на Влада спиной, а он, обняв меня за плечи, нервно, но как-то по-детски теребит мои пальцы на руках.
- Хочешь, я останусь, – просто отвечает он, я не скрываю вспыхнувшее облегчение, но спешу удавить в себе эгоизм, рвущийся наружу, поэтому оборачиваюсь и уверенно заявляю:
- Не надо, я справлюсь, завтра приедут родители. – Не спешу отворачиваться, снова застревая взглядом в глазах брата, – только,… – прикусываю губу, – приезжай пораньше, а маму с папой пусть Лизка привезёт, ладно? – чувствую, как становлюсь какой-то нерешительной, ожидая его ответа. Но Влад широко улыбается и крепче прижимает к себе, – Хорошо, малышка, я приеду, когда ты ещё не успеешь проснуться. – Я удовлетворенно хлопаю глазами, но делаю недовольную гримасу, – Пусти, задушишь же! – Влад слишком поспешно отпускает меня, вмиг посерьёзнев, и поднимается с кровати, а я начинаю жалеть о своей просьбе, потому что на самом деле мне очень нравилось как мы обнимались, оставалось только ругать себя за очередную глупость.
- Тебе надо поспать, – неестественно слышится голос брата. – Отдохни, как следует, перед встречей с тяжёлой артиллерией заботливых предков, – шутит он, пытаясь рассеять повисшее в воздухе напряжение. Я поддерживаю его усилия, не показывая своей осведомлённости его нервозностью, и фальшиво улыбаюсь. Окончание нашего разговора, пропитанного обнажением души и сердечной откровенностью, чем-то сугубо личным, тёплым, незабываемо интимным, приобретает характер дешёвой подделки, оставляя горький след в этой самой обнажённой – моей душе.
Влад едва касается губами моей щеки в братском поцелуе, это происходит впервые, неожиданно и нежданно, но настолько незначительно, что не вызывает во мне никаких эмоций, я всё ещё под ржавым налётом из противоречивых чувств от своей невинной, но как оказалось неуместной, непонятой шутки, вынудившей брата поторопиться с уходом. Прощание было наполнено до краёв пустыми пожеланиями здоровья – чрезмерно официально, совсем не в манере брата в обращении со мной, никакой искренности и открытости, присутствовавшей в больничной палате несколькими минутами ранее. Но даже и в этом случае я не злилась, мне было несказанно легко от выплескивания родному человеку своих непрекращающихся переживаний, и хотя оно было омрачено его поспешным уходом, я предполагала, что у Влада, несомненно, была на это причина, а брат лишь в очередной раз решил уберечь меня от неприятной разгадки.
День был очень насыщенным и совершенно пустым одновременно. Профилактическую и диагностическую беготню о попечении моего здоровья я не считала важным занятием, может потому что мне было наплевать на это самое здоровье, возможно, но у моего брата было отличное от моего, мнение, и как, ни странно мне не хотелось его переубеждать. Мне нравилась его забота, не омрачённая годами кропотливого труда по уходу за мной, как это было с моими родителями. От этой мысли стало невыносимо противно, я чувствовала себя ужасной дочерью, ужасной сестрой и просто ужасным человеком, и скоро, очень-очень скоро Влад тоже поймёт это, ему надоест возиться с больной, капризной, несносной и вздорной девчонкой, а я снова останусь одна… Ну вот, опять! В последние дни стоило мне только остаться одной, меня одолевали тяжёлые мысли об одиночестве, которое раньше не было столь пугающим, не выглядело настолько бездушным. У меня всегда был мольберт и грифель, и я не была одинока в том мире, который рисовала сама, что изменилось теперь? Теперь, я рисовала не придуманный мир, а собственную жизнь, такой, какая она есть сейчас и ещё что-то, то, что только подкрадывается ко мне, но уловить это не представляется возможным. Что-то необычайно прекрасное или отчуждённо холодное? Не самые радужные мысли в стенах элитной клинике, абсолютно никак не влияющие на зов из царства Морфея. «Спокойной ночи Влад!» – почему-то очень сильно захотелось сказать ему эти слова, перед тем как погрузиться в сон, даже если брат и не услышит их.
====== Глава 16 ======
ВЛАД.
Две недели. Две недели госпитализации Миры, которые я провёл в каком-то вязком сиропе, в замедленной съёмке, в заторможённом состоянии мозга и тела. Я не могу подобрать верных слов, мне просто было плохо, плохо без неё, без моей девочки.
Родители прилетели на следующий день, и Нина Максимовна две ночи провела рядом с дочерью в клинике, но после, Мира была непреклонна, и Нине Максимовне пришлось смириться, что она возвращается домой вместе с нами, оставляя дочь на стационаре, одну. Я ездил в больницу каждый день на протяжении этих четырнадцати дней – просто ни о чём не мог думать, кроме неё. Казалось, моя болезнь ею обострилась во время этой вынужденной разлуки с сестрой, я с ужасом осознал, что ранее предполагаемый отъезд всей семьи из города ничего бы не изменил, мне бы не удалось выселить из своего сердца его правительницу.
За это время, Павлу Дмитриевичу всё-таки удалось вычислить моего недоброжелателя, которого он наказал по собственной инициативе, не привлекая меня, это осталось для меня тайной, но, как и обещал, он представил мне отчёт, а точнее устное объяснение мотивов моих конкурентов. Всё было до банального просто, меня должны были устранить, не физически, лишить имени, статуса, клиентов и будущих заказчиков, убрать с рынка и обеспечить банкротство, конечно же, не всё сразу, но первые кирпичики уже начинали прокладывать. И им бы, несомненно, это удалось, учитывая мою полную отрешённость от бизнеса в данное время, и только благодаря моему когда-то правильному выбору сотрудников, и правильным людям, всё по-прежнему было в мою пользу. На фирме всё шло хорошо, наверное, Макс каждый день рычал на меня, уже не стесняясь, что я главный, а я позволял ему это. Меня совсем перестали интересовать дела, и такую мелочь, как нарушение такта в обращении со мной заместителя, я не склонен был замечать вовсе. Единственное, что я проделывал каждый день с самого утра – отсчитывал время, время, остававшееся до вечера, до встречи с Мирой. И это не было слепым желанием быть рядом с ней, хотя, кому я вру, это было именно слепым желанием быть рядом и невзначай или намеренно касаться её. Я переживал, тревожился и изнемогал от желания защитить её. Защитить и не отпускать, чётко распределяя свои эмоции в её присутствии, чтобы не сделать чего-то, что сделать до умопомрачения хотелось, но делать было нельзя.
В доме происходило что-то странное, вся семья оставалась прежней, никого не затронула моя одержимость, отец спокойно пролистывал газеты каждое утро, Лиза тщательно собиралась на свою работу, всё такая же сверх меры говорливая, Нина Максимовна обсуждала новое блюдо с Татьяной Львовной, советуясь относительно приправ и специй, и только со мной было что-то не так, всё по-другому. Я не чувствовал, что я в порядке, или? Неужели со стороны я выглядел так же, как они? Неужели моё лицо смеет улыбаться без неё, мои глаза смотреть вокруг, не замечая, что её нет рядом? Боже, я сходил с ума.
И только заходя к ней в палату, я улыбался по-настоящему, ком в груди исчезал на время, проводимое с Мирой, я имел возможность слушать её и рассказывать ей о чём-то, наедине, специально навещая её в отличное от визита родителей время. И она тоже радовалась – искренне, восхищённо, по-детски.
