Но сейчас, всё было просто невыносимо! Прошли эти две злосчастные недели, казавшиеся мне адом и раем одновременно. Я был безнадежно не прав, рай у меня забрали, а ад творился сейчас, …сейчас, когда Миру увели на операцию. Ад продолжается три часа ожидания, и меня совершенно не успокаивает, что операция не сложная, как уверял меня Олег, что не должно быть осложнений и всё под контролем, я сгорал от осознания, что ОНА там, а я здесь.
Отец и тётя Нина тоже очень сильно переживали – это было видно, но они были друг у друга, папа обнял тётю Нину и говорил ей что-то успокаивающее, при этом она положила голову к нему на плечо и отстранённо кивала на его слова. Лиза тоже нервничала, она молчала, некрасиво серьёзная в это момент, ходила до конца коридора и обратно. А я? Я был холоден, избегая всех мыслей, я пытался не думать вообще, ни о чём, помня, что жду, но, не позволяя себе даже задуматься, чего именно или кого.
Сколько прошло времени? Кто мне может сказать, сколько ещё прошло времени, до того, как свет над операционной погас и Олег, наконец, пришёл, чтобы сообщить мне, да, именно мне, потому что, я в этот момент, весь обратился в слух, из последних сил сдерживая себя то ли от того, чтобы вбежать в реанимационную палату, то ли от того, чтобы рухнуть безжизненным телом на ламинированный пол больницы.
- Операция прошла успешно, Мира на какое-то время останется в реанимационной, под наблюдением. – Мои глаза загорелись помимо моей воли, но Олег остановил моё неконтролируемое желание увидеть сестру немедленно. – Предупреждая ваши попытки прорваться внутрь, – это чудовище пыталось шутить, – к ней нельзя, она всё ещё под наркозом и ей лучше отдохнуть.
Он и вправду никого не пустил к Мире, заверив, что завтра, мы обязательно к ней попадём всем своим малочисленным скопом, «он шутил во всё время, что мне хотелось убить его самым изощрённым на то способом. Единственное, что нам было разрешено – это увидеть Миру, через толстое стекло реанимационной палаты. Так далеко, что я могу разглядеть пролегшие под её глазами тёмные круги, кислородную маску, прибор жизнеобеспечения, прикреплённый к её пальчику слабой руки, простынь, прикрывающую её хрупкое тело, детали, которые для меня не значат ничего и одновременно так много.
Прошёл час – три тысячи шестьсот мгновений, удивительно, как быстро я научился отсчитывать секунды. Мы все вместе возвращались домой, в молчании, без тяжёлых вздохов, не радостные, но и не огорчённые, причин не было никаких, родители держались за руки на заднем сидении, обмениваясь понимающими взглядами, Лиза сидела рядом со мной, отвернувшись к окну, хмурая, сосредоточенная, разочарованная? А я? Я не приходил в себя, выполнял определённые функции, сейчас, вёз свою семью домой – чётко поставленная задача, которую я должен реализовать, не задумываясь, так правильней, так легче.
Неожиданно быстро мы доехали до пункта назначения, домом, это пустое здание мне называть не хотелось, и оно не будет мне домом, пока в нём снова не появится Мира. Ничего не мог с собой поделать, не было никакой возможности находиться внутри. Всё стало рутиной.
Татьяна Львовна, оказывается, ждала нашего возвращения, эта женщина очень быстро привязалась к моей сестре, более чистой любовью, чем я.
- Как Мирочка? Как прошла операция? Что сказал врач? Когда можно будет её навестить? – забросала вопросами нас моя бесхитростная домработница.
- Татьяна Львовна, успокойтесь, операция прошла успешно, так говорит врач, – Нина Максимовна пожала плечами на последнем высказывании, – нас к ней не пустили – Мира должна отойти от наркоза, мы поедем к ней завтра. Идёмте Танечка, – я смотрел, как мама Миры обнимает за плечи мою немолодую домработницу и уводит её на кухню, – если вы пожелаете, мы возьмём вас завтра с собой, когда поедем к нашей девочке. – Они окончательно скрылись в проёме кухни, я перевёл взгляд на отца, он тоже следил за их уходом, потом посмотрел в мою сторону, я стоял в растерянности, будто выпадал из окружающей реальности, отец коротко улыбнулся мне и ушёл наверх. Лиза? Она, наверное, ушла к себе задолго до того, как я начал прослеживать передвижения окружающих. Я простоял на том же месте в прихожей ещё какое-то время. Сколько? Это неважно, главное, чтобы оно шло, не останавливаясь до наступления завтра, когда я смогу, наконец, увидеть Миру, я скучал.
Мы поужинали, Нина Максимовна настояла, чтобы моя домработница осталась и поужинала вместе с нами, я не возражал, зачем? Они говорили о Мире, о её детстве, я не хотел этого слушать, так моя боль росла быстрее, я скучал больше, словно тысячи иголок вонзались в мои глазницы, вынуждая веки сомкнуться и увидеть её. Так ничего и, не попробовав из содержимого моей тарелки, я даже не знал, что было приготовлено на ужин, я раньше всех отправился спать, ссылаясь на усталость. Получив долгожданное уединение, я совсем потерялся, оказывается в обществе каких-то людей, даже если тебя ни на минуту не оставляет твоё одиночество, ты более защищён от собственных разочарований.
Стоя под струями ледяной воды, абсолютно отрешённый от испытываемого физического дискомфорта, я пытался считать количество капель, медленно стекающих по гладкой стенке – бесполезное занятие для нормального человека и очень действенное успокоительное для безумца, вроде меня. Руками опёрся об эту стену, в бессилии опуская голову, струйки воды, сползающие с моего подбородка, пытались ласкать мою, покрывшуюся мурашками кожу, зря, меня ничего не волновало. Сколько часов я провёл в душе? Не знаю. Странный отсчёт времени ведётся в моей голове.
Полночь. Я всё ещё бодрствую, но не спускаюсь вниз, не надо вдруг, домашние ещё не спят, хотя я слышал, как захлопывалась входная дверь – Татьяна Львовна ушла к себе домой, дверь родительской спальни закрылась около часа назад, Лизка ушла к себе ещё раньше. Надо попытаться уснуть.
Час ночи. Как медленно движется эта маленькая стрелка – секундная? Что я делаю? Я всё ещё не сплю? Дом погружён в темноту, тишина, будто заволакивающий туман, погрузила весь дом в уютную дрему. Мне не спится, завтра я увижу свою девочку.
Знаю, что творю форменную глупость, но ничего не могу с собой поделать, я очнулся только, когда уже выехал из посёлка, как прошли последние полчаса моей жизни, я не в состоянии вспомнить. Ну и пусть. Я знаю, куда направляюсь, просто должен её увидеть, не могу больше…
- Время посещений закончено, – заявляет мне дежурная медсестра, глупая, конечно закончено, какие могут быть посещения в два часа ночи, только меня это не остановит. – Тем более ваша сестра находится в реанимации, – не пытаюсь с ней спорить.
- Позовите, пожалуйста, дежурного врача, – уговариваю её, нервно приглаживая влажные от снега волосы.
- Что случилось? – слышу знакомый голос за спиной и оборачиваюсь. Передо мной стоит Олег, не ожидал его здесь увидеть, как впрочем, и он меня.
- Влад? – а вот и то самое, обещанное удивление в его сонных глазах. – Что ты здесь делаешь?
- Олег, можно мне к Мире, – не задумываясь, что моя просьба довольно странна, я всё же не сдерживаюсь.
- Что?
- Мне нужно к Мире, Олег, пожалуйста, позволь мне её увидеть. – Я запретил умоляющим ноткам прорваться через твёрдость своего голоса, этого нельзя было делать, Олег, конечно же, не понимает, что со мной происходит, но ему безусловно вся ситуация кажется из ряда вон. Плевать. Только бы её увидеть, сейчас, в следующую секунду.
- Хорошо. – Ответ оказывается для меня неожиданным, но я справляюсь с эмоциями отлично, по крайней мере, мне так кажется. Мы, молча, направляемся по коридору в сторону реанимационной палаты сестры, я молчу, потому что мне нечего сказать, все мысли улетучились, я в какой-то лихорадочной эйфории. Олег останавливается у массивной двери, я жду от него врачебного «только недолго», но он только открывает мне дверь, а затем, также молча, уходит. Я прохожу в палату, осторожно прикрывая дверь, наверное, молниеносно оказываюсь в непосредственной близости к ней. Наконец-то. Вот я уже присаживаюсь на стул, пододвинув его на максимально близкое расстояние к кровати. Мира спит. Наверняка это от лекарств. Неподалёку противно попискивает какой-то аппарат, несколько проводов проходят через её руку, она кажется мне бледной, так и есть, но не менее прекрасной. Я болен. Болен и знаю об этом, но мне хорошо. Хорошо, вот так, просто рядом с ней, просто знать, что с ней, по-настоящему всё в порядке, что увижу её и завтра, что смогу быть рядом, просто рядом с ней. Осторожно беру её хрупкую ручку в свою большую ладонь – тёплая. Её лицо остаётся безмятежным – она всё ещё спит. Любимая моя. Никого нет, мы вдвоём, я смелею и подношу руку к губам, предварительно ощупав их, нет, не холодные, можно. Прижимаюсь к руке губами, надолго замирая в поцелуе, тихо шепчу то, что никогда не смогу сказать вслух:
