− Если ты не против? − Она торопливо качает головой и вновь обнимает меня за плечи.

− Я не против. Я хочу этого. А как?

− Пока не знаю. Для начала нужно вернуться домой.

− Наверное, нужно чтобы семья была полноценной, − начинает строить предположения, загораясь идей об усыновлении.

− Нужно, − проговариваю одно слово, и чувствую, как напрягается всё её тело. − Но я что-нибудь придумаю. Не беспокойся. Если ты этого по-настоящему хочешь… − Мира не даёт мне договорить.

− А ты? Ты хочешь этого? − её глаза, такие красные и воспалённые взирают на меня с ожиданием и надеждой, которую я не хочу гасить. К тому же правду говорить легко.

− Разве ты не помнишь наши клятвы? − отчитываю любимую, выжидательно глядя в её глаза и рисуя пальцем по её щеке тот же путь, что проделывает одинокая заблудшая в её ресничках слеза.

− Помню, − хлюпает она носом, кивая. − Я люблю тебя.

Мои глаза вспыхивают благодарностью за её признание. «Иногда я веду себя как ребёнок» − вспоминаю её частые слова, вспоминаю, что у меня никогда нет для неё подходящего ответа на них, но сейчас он есть. Сейчас я бы ответил − я тоже. Потому что, сейчас, я улыбаюсь как душевнобольной человек, которому впору посочувствовать, но моё безумие − самое прекрасное чувство, которое может быть даровано взыскательными небесами.

− Будем собирать вещи? − сиплю я, заслоняясь счастливой улыбкой от собственных чувств.

− Угухмм, − мычит сестра в шею, расплываясь в улыбке и щекоча меня кокетливыми ресницами.

====== Глава 54 ======

МИРА.

Ещё один перелёт в моей жизни, за спиной далеко позади нас возвышаются Альпы, а в иллюминаторе лишь облака, пушистые, мягкие, медленно рассеивающиеся облака.

− О чём задумалась? − вырывает меня голос брата из блуждания по сознанию.

− Так, ни о чём, − поворачиваюсь к нему и морщу нос.

− Понятно, − не настаивает любимый, даря мне свою улыбку и задумчиво проводя руками по моим непослушным прядям волос. − Всегда хотел знать, когда ты нарисовала картину, которую я получил от тебя в подарок в Новогоднюю ночь? − неожиданно спрашивает, избегая моего взгляда, словно не желает знать ответ на свой вопрос раньше, чем я сама успею его произнести.

− Я же рассказывала, что в пятнадцать нарисовать тебя не получалось, − я снова отворачиваюсь к иллюминатору и Влад неправильно истолковывает мой порыв ещё раз взглянуть на облака перед очередным откровением.

− Прости, − шепчет он в мои волосы, глубоко вдыхая мой запах, вместо кислорода заполняя лёгкие апельсиновым сиропом моего шампуня.

− Это было во вторую ночь в твоём доме, − выдохнула я. Мне до сих пор было неловко открывать всю правду моих чувств к нему, из которых следовало, что безумная сестрёнка была влюблена в него задолго до их первой встречи, и только по этой причине большую часть времени вела себя как испорченный ребёнок.

− Я такой идиот, да? − водит горячими губами за ухом, носом отодвигая мешающие его ласке локоны.

− Нет. Ты просто… дурак, − я отвечаю совершенно не с той интонацией, которая смогла бы заставить его рассмеяться или хотя бы обидится, я говорю хрипло, а мои слова выдают моё возбуждение.

− Напитки, сэр, − прерывает нас симпатичная стюардесса. Влад отодвигается и вопросительно изгибает бровь.

− Я ничего не хочу, − отвечаю, оправляя задравшуюся вверх блузку.

− Спасибо, моя жена ничего не желает. − Я задыхаюсь от его наглости, но больше от собственных эмоций, всколыхнувшихся единственным словом, произнесённым после собственнического, но уже привычного «моя» Влада.

Стюардесса мило улыбнувшись пробирается дальше, а брат возвращается к прерванному занятию. Я продолжаю бороться с окостенением своих конечностей, когда улавливаю дерзкий шёпот у мочки уха.

− Совсем «ничего» не хочешь? − блудливые пальцы задирают ткань блузки и накрывают живот. Все существующие в природе насекомые заползают под мою кожу вместе с его прикосновениями, и устраивают внутри меня первую, вторую и третью мировые войны.

− Что ты… − на середине вопроса я забываю, что именно хотела сказать. «Боже, я тоже, тоже очень сильно истосковалась по нему», вихрем проносятся похожие одна на другую мысли. И таким нелепым кажется воздержание, требующее от нас всё новых и новых жертв. − Что ты делаешь? − получается договорить, когда его губы проделав столь долгий и нелёгкий путь замирают в миллиметре от моих, что-то бессвязно бормочущих. Что-то, что никого из нас не интересует.

− Можно тебя поцеловать? − голос брата греховно-невинный, глаза кристально чистые, умоляющие, и эта смесь никак не вяжется со всем, что он проделывал со мной минуту назад, что я хочу смеяться от счастья, смеяться просто так.

− Можно, − разрешаю, изо всех сил удерживая серьёзное выражение на лице. А мысли путаются в голове, волосы путаются в его руках, языки путаются в нашем бессовестном поцелуе. Мы запутываемся друг в друге.

− Здравствуйте, − говорю я, просто пожимая плечами, вдруг не находясь с достойным приветствием родных после долгого отсутствия в другой стране… Из другой жизни.

Мои руки тянутся обнять сразу обоих родителей, но объятия слишком малы, чтобы уместить всех. Я обнимаю их, а глаза ищут поддержки в глазах Влада, не смотря на то, что прямо передо мной сестра в обнимку с Анатолием, на её глазах слёзы. В глазах мамы, кажется постаревших ещё на очень много, в глазах отца, потускневших, неумолимо опущенных в морщинистых уголках. Вся моя семья плачет от… счастья. И я тоже, я тоже плачу, только не чувствую солёных капель на своих улыбающихся губах, не чувствую холодной прохлады, стекающей по щекам. Я не плачу от…счастья. Я просто…плачу.

− Всё со мной будет теперь в порядке, − твёрдо говорю, смахивая тыльной стороной ладони зимний дождь, падающий не с неба на мои моргающие веки. Я слышу шаги за спиной, знакомые шаги, и они меня успокаивают.

− Конечно, дорогая, конечно, − хором раздаются голоса. Я всех их знаю.

И мы едем домой. Никто не решается начать разговор, даже всегда говорливая Лиза молчит. Они словно … не знают меня.

− Как моя пухленькая племянница? − спрашиваю, пытаясь развеять холод, по ошибке забравшийся между нами из-за закрытых дверей автомобиля.

− И вовсе она не пухленькая! Тощая, как огурец! − тут же восклицает сестра, подпрыгивая на месте. Внутри что-то оттаивает, когда Лиза не затихает после двух фраз, а во всех подробностях начинает делиться со мной причудами своей маленькой дочурки. Значит, всё не так уж и переменилось, и я не успела выпасть за колею семейной идиллии. Я улыбаюсь.

− Папочка, а как ты? Справляешься с ролью дедушки? − Отец быстро расплывается в ласковой улыбке, вспоминая все шалости, которыми его успела одарить маленькая проказница. Но прежде, чем ответить на мой вопрос, его локтя касается мамина рука и он, вздрогнув, прячет преступную улыбку, опускает глаза.

− Вроде и справляюсь, только бабушка с дедушкой всё равно ведь избалует ребёночка-то, − отвечает отец по-простому, но его короткий ответ лишает меня возможности задать такой же вопрос и маме.

− Славная, наверное, Анжела, девочка, − мечтательно выдыхаю, дрожа в улыбке, пусть и чуть менее искренней, чем все предыдущие.

Отец стремительно начинает кивать на мой возглас, но мамина рука снова властвует в районе отцовского локтя и он прекращает изъявлять свои дедовские эмоции.

− Лиз! Она у нас дома, да? − обращаюсь к сестре, находя в ней союзницу.

− Да. С ней тётя Таня возится, с рук не спускает, − радостно сообщает сестра, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья.

− Толь, объезжай, здесь на дороге трубу прорвало, − попутно наставляет сестра мужа.

− А Влад не знает, наверное! − восклицаю я, мама бросает в мою сторону быстрый взгляд, и я встречаюсь с её напуганными глазами. Я пытаюсь отвести свои, но её глаза не желают отпускать и мы, так и продолжаем смотреть друг на друга под ровный голос сестры, предупреждающий брата о работах на впереди раскинутом шоссе.