Я снова смеюсь, попутно вспоминаю, как это делается, восстанавливаю навыки.

− Ты всё-таки сделал это, − говорит Мира, едва тормоша меня за руку, слегка растягивая губы, но глаза её вдруг необычайно серьёзны и пронизывающи.

− Не я, − усмиряя смех, встречая её открытый и чистый взгляд, отвечаю.

− Мы ведь оба знаем, что врачи всего лишь… − она не успевает договорить, я её останавливаю.

− Я говорю о тебе. Это ты у меня очень сильная и целеустремлённая. А я совсем-совсем не при чём. − Мои губы вновь улыбаются, а Мира мотает головой, но потом её глаза ловят мой неотступный взгляд и она прекращает бесплотные попытки противостоять мне, выдыхая.

− Прямо уж не при чём? − подшучивает она.

− Нуу… − тяну, одаривая любимую весёлыми искрами глаз. − Разве что самую малость, − выгибаю бровь, одновременно показывая своим видом, что уступаю, но на своих условиях. − Ту, что подтверждает, что эта своевольная, капризная, но сильная, стойкая девушка в твоём лице всецело моя.

Глаза Миры заблестели, и она широко улыбнулась, сразу же сморщив лицо от непроизвольного спазма мышц.

− Ай, − тихонько выдохнула она, не желая огорчать меня понапрасну, но я уже нахмурил брови и поднёс её несопротивляющуюся, слабую ладошку к губам.

− Я тебя утомил, прости, − лёгкие поцелуи посыпались с моих испуганных губ на кончики её холодных пальцев. Мира послушно кивнула, прикрывая веки. − Тебе нужно отдохнуть. Поспи ещё, хорошо.

Снова кивок, и головка моей возлюбленной сестры опустилась к плечу. Я осторожно высвободил свою руку из её по-детски хрупких пальчиков и поднялся со стула, направляясь к двери. Тихое шуршание послышалось за спиной, и прежде чем я обернулся, лёгкий голос сестры прошептал:

− Когда ты придёшь снова? − Я мгновенно вернулся к кровати, приземляясь рядом на корточках, губы расползлись в улыбке и, не удержавшись долго, я вновь схватил руку Миры обеими ладонями.

− Малыш, я буду здесь, совсем рядышком. И буду подле тебя, как только твои суровые охранники позволят.

− Хорошо, − пробормотала она, опуская усталые веки. − Я засыпаю… − совсем тихо, но обязательно известила она меня.

− Знаю, малыш, отдыхай. Я ещё побуду с тобой немного. − Не потрудившись пересесть на стул и оставшись в таком неудобном, но максимально приближающем меня к любимой положении я пробыл ещё четверть часа, пока вездесущий асклепий не выдворил меня вон из реанимационной палаты.

− С Мирой всё в порядке. Она очнулась и чувствует себя хорошо. − Я не хотел этого, но мой голос не мог выразить ничего, кроме сыплющихся градинок с летнего неба, ничего, кроме сухой необходимости сообщить родителям о состоянии их дочери.

Отречение. Вот, что было написано на их лицах, когда я сообщил, что повезу их дочь в зарубежную клинику с попыткой уговорить тамошних специалистов сделать пересадку сестре с её отрицательными показателями и ничтожным шансом найти донора с такой редкой группой крови. Я не мог забыть этих лиц, таких родных, таких знакомых, но кажется принадлежащим совершенно чужим, чуждым мне людям.

Отречение было в моём сердце теперь. Я не хотел этого…

…Отречения...

− Владик, сынок, что с ней будут делать дальше?

− Мы останемся с Мирой в Швейцарии до декабря, отец. Это нужно для полной реабилитации сестры после операции.

− Так долго? − со вздохом, удручённо спрашивает постаревший, охрипший от груза прожитых лет мужской голос в трубке. Голос моего отца.

− Мира всю оставшуюся жизнь будет принимать подавляющие иммунную систему препараты, чтобы предотвратить отторжение донорского сердца. Поэтому для неё индивидуально должны подобрать перечень необходимых лекарств, без последствий на организм сестры в целом. Она будет учиться заново ходить, есть, дышать… Жить. И я вместе с ней, отец.

− Сынок?! − недоумённо, непонимающе, разделив свои эмоции и чувства пополам, замешав в них долю возмущения, воскликнул отец.

− Мне пора, папа. Я должен ехать в больницу.

«Разъединили», − солгал себе, прижимая палец к красной иконке на смартфоне.

− Я начинаю ревновать, − негромко прошептал я, наклоняясь к уху сестры и удостаиваясь ласкового касания коротких прядей по лицу и короткого поцелуя в щёку от сестры, медленно вышагивающей сотни метров на беговой дорожке.

− К нему? − скрываясь от своего тренера занавесями пышных каштановых волос, сморщивая симпатичный маленький носик бормочет сестра.

Я оглядываюсь на невысокого крепко сбитого мужчину средних лет в неподходящей его телосложению форме медицинского работника и делаю воистину недоумевающее лицо.

− Он тебе совсем не нравится, что ли?

− Совсем, − подтверждает сестра, кивая и опираясь руками в переднюю стойку делает следующие несколько шагов с короткой передышкой.

− Попросить, чтобы его уволили? − серьёзно спрашиваю.

− Влад, прекрати! − закатывает глаза эта маленькая интриганка. − Ты знаешь, что я не это имела в виду. − Она отворачивается и смотрит на своего «совсем» не нравящегося ей тренера, выдвигая мне ультиматум.

− Господин Калнышов, ваша сестра делать огромный успех, − вступает в разговор, обсуждаемый нами мужчина.

− Неужели? − саркастично улыбаюсь я и получаю в награду насупленные брови любимой, фыркающий звук, слетающий с её очаровательных губ. − Думаю, в этом не малая доля ваших усилий?

Господин Венченцо расплывается в улыбке от моей плохо завуалированной похвалы и сразу же отводит взгляд, игнорируя мой пристальный взгляд в его сторону. Он останавливает ход беговой дорожки и, придерживая сестру за талию одной рукой, другой помогает ей сойти с тренажёра, подводя Миру к скамейке. Мои глаза неотступно следят за этими руками, а ноги следуют к той скамейке.

− Вы можете отдохнуть немного Мирочка, а потом мы позанимаемся ещо чут-чут. − улыбчиво говорит Венченцо, бравируя своим отменным итальянским акцентом. Я дожидаюсь, когда мужчина отойдёт от нас с сестрой достаточно далеко, но говорю, всё ещё не отрывая от него своего хмурого взгляда.

− Думаешь, действительно не стоит просить его увольнения?

− Влааад! − нетерпеливо выдыхает Мира, насильно приковывая мой взгляд к своему лицу, намеренно поворачивая его только двумя пальцами.

− Что не нравлюсь? − усмехаюсь я, несильно отдёрнув голову назад и склоняя её в пол.

− Нравишься, − шепчет она, со смешинками в голосе и глазах.

− Я ужасен?

− Да. Но это не имеет никакого значения.

Я смотрю на неё, и могу только это − смотреть. Вокруг десятки реабилитирующихся пациентов клиники и их физиотерапевты, в ближайшем отдалении от нас итальянец, который редко поглядывает в нашу сторону, даря нам самую искреннюю улыбку, которую имеет в своём арсенале. Мне хочется расхохотаться, но я только качаю головой.

− Я ужасно соскучился, − рычу я, запрокидывая голову в моральном изнеможении.

− Прости, − проговаривает Мира извиняюще и накрывает мою руку на скамейке своей обжигающей ладонью.

− Ты не виновата. Просто…просто. Во сколько у тебя сегодня массаж?

− В семь и… Что ты задумал? − в её голосе мнительные нотки, и я начинаю улыбаться.

− Как считаешь, может мне помочь освоение курсов лечебного массажа?

Мира во весь голос смеется, и её смех служит для меня лучшим афродизиаком.

− Значит, не поможет, − обречённо выдыхаю я, никак не сумев сдержать рвущуюся за границы уголков рта улыбку.

Мира оглядывает помещение и осторожно гладит меня по щеке, немедленно напрягаясь в натянутую струну и требуя моего полного внимания.

− Влад, − тихо начинает она, и я уже готов услышать от неё следующую глупость вроде инициативы нашего расставания прежде. − Я не буду сердиться на тебя, если… − она запинается, полностью опровергая свои собственные слова, которые произносит прямо сейчас. − Если тебе нужна женщина. − Я так увлечён её прерывающимися интонациями, что смысл её слов не сразу проникает в сознание, но когда он меня настигает, я резко оборачиваюсь к сестре и прошу, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться или не накричать на свою несусветную выдумщицу.