− Она идеально подходит вам в качестве донора сердца по всем показателям, за исключением группы крови, у умирающей (как и меня) девушки она первая. У неё имеется карточка донора, поэтому родители не будут возражать против пересадки. Эта хорошая возможность, − неоднократно повторил он, больше останавливаясь взглядом на брате, чем встречаясь глазами со мной. Видимо воля к моей жизни в глазах брата отражалась сильнее, чем в моих собственных.
Я отворачиваюсь к окну, снова обдумывая представший передо мной выбор. Я не боюсь, если вдруг рука хирурга дрогнет или прогнозы врачей не оправдаются и сердце не подойдёт мне единственно из-за этой маленькой заминки с группой крови. Я боюсь того, что знаю о Владе. О моём брате, который однажды попросил меня остановить это безумие между нами, а я не послушалась его тогда. Я ошиблась. Жестоко ошиблась.
− Похолодало, − встречает меня голос брата, он звучит ровно, без надтреснутой, срывающейся с октавы ноты, как и у меня, если вдруг я попытаюсь ответить, поэтому я лишь посылаю ему свою улыбку.
Мы молча бредём до дома, я впереди, Влад чуть позади меня. Мне неловко от того, что я не могу видеть его глаз в этот момент, тогда как он беспрепятственно следит за моей спиной. Я делаю мелкие шаги, стараясь идти медленнее, чтобы отдалить момент признания, час которого настал для меня, где-то внутри пришло осознание, что я готова, а может это просто уверенность в том, что больше не представится возможности, поведать ему о моей маленькой тайне.
Но отворяя входную дверь ключом, и впуская меня в натопленный бревенчатый дом, брат исключает всякую возможность разговора, он бессловно отводит меня в ванную комнату, открывает вентиль и заполняет ванну горячей водой, комната мгновенно окутывается в уютные объятия пара. Я не отрываясь слежу за ним и его действиями нахмуренным взглядом, силясь задать хоть какую-нибудь, пусть и ничего не значащую мелочь, но в горле образовался недвижный ком, точно снежные глыбы на верхушках гор, высящихся за нашими окнами.
Влад разливает несколько капель эфирного масла в воду, добавляет пены и наконец, оборачивается ко мне. Я как маленький нерадивый ребёнок стою, застыв в ожидании и брат молчаливо и без упрёка, самостоятельно принимается раздевать меня для принятия водных процедур. Его глаза сосредоточенно избегают моего неотступного взгляда, а я просто запоминаю его лицо, эти твёрдые безупречные черты.
Меня пошатывает от собственной беспомощности, но я стойко переношу пытку высвобождения из одежды, не обещающую закончиться неутолимой и обжигающей страстью, а простым принятием горячей ванны.
Вот она я, обнажённая и дрожащая взираю на своего брата, в глазах которого отсутствуют признаки похоти, только яркие всполохи нежности, заботы и ласки. Как у всякого предупредительного брата, но не возлюбленного.
− Я хочу, чтобы ты остался со мной, здесь, − дерзко заявляю я, продолжая сверлить его взглядом, терпеливо дожидаясь встречи с его глазами.
− Исключено, − отрицательно качает головой и начинает собирать с пола мои сбросанные вещи.
− Влад? − исторгаю из себя ужас.
− Ты замёрзла, Мира. Тебе нужно принять ванну и согреться, поэтому залезай в воду, и поскорее. − Влад невозмутимо обходит меня, намереваясь покинуть злосчастную ванную, в которой меня отвергли, как женщину, но позаботились как о сестре.
− Я никуда не полезу, если ты отказываешься быть рядом со мной, − категорично успеваю выпалить на одном дыхании. Не весть какая роковая женщина.
Влад застывает в полушаге от двери, его рука медленно отпускает дверную ручку, а кулак, сжимающий мои вещи разжимается, снова выбрасывая всю одежду на пол, но он по-прежнему не поворачивается ко мне, а просто опирается лбом об эту дверь, за которую ему так и не удалось вырваться.
− Я не железный, Мира. Я не ангел и не святой, − размеренно выговаривая слова, предостерегает он, держась от меня на расстоянии, в напряжении и растерянности.
Я отвечаю ему единственным словом, которое помню:
− Останься…
− Не могу… − рьяно качая головой в тон мне хрипит он, словно уговаривает себя. − Не могу. Я неосмотрительно касаюсь его обнажённой шеи, единственного участка кожи настолько же уязвимого, как и вся я. Влад вздрагивает, но держится на последних секундах, а я двигаю руку выше, запуская пальцы в густые волосы, сама придвигаюсь ближе, игнорируя зовущую теплоту воды и плотных рук пара, подступающих к лодыжкам. Моё вздрагивающее от холода тело прижимается к его влажной одежде, не ощущая согревающего тепла его кожи и горячего дыхания, но всё равно меня слишком жжёт вот так, а не как иначе.
− Ты согласишься на операцию? − выдыхает он, кажется, что он беспокоится об операции по пересадке мне донорского сердца гораздо чаще, чем я, а может просто никогда и не прекращает об этом думать.
− Ты останешься? − не унимаюсь я.
− Боже, Мира! − вскрикивает он возмущённо, и оборачивается.
− Останешься? − повторяю я, глядя ему в лицо, проникая вглубь его насыщенных шоколадных глаз.
Он не ухмыляется и не смеётся, как проделывал это со мной тысячу и один раз, его губы не дрожат в улыбке, наоборот, они сжаты в сплошную алую линию, и расчерчивают его красивое лицо надвое, а глаза серьёзны и опасны. Я играю с огнём, спрятанным в их неопознанной глубине.
Но он прикасается к моему лицу, мои щёки пламенеют под этими щекочущими, едва притрагивающимися к моим щекам пальцами его больших и сильных рук. Я закрываю глаза от наслаждения и мысленно прошу не останавливаться, слегка раскрывая губы.
Медленные и ласковые руки продолжают свой путь, не задерживаясь на моих зардевших щеках, и неторопливо касаются сомкнутых век, изгиба переносицы, опускаются к полураскрытым губам, задерживаются, замедляются ещё больше. Большие пальцы Влада смачивают мои горящие половинки губ моей собственной слюной, струйкой вытекающей из уголка и я всхлипываю. Он обхватывает мою шею обеими руками, перекрывая воздух, ощущая, как трепыхается маленькая жилка в клетке его пальцев, вздрагивает и продолжает безмолвное странствие по моему телу. Мои плечи сжимаются, когда руки опускаются на два выступа, а пальцы проваливаются в две ямки. Я стыжусь своей чрезмерной худобы и теперь, уже позабыв о недавних мольбах, неожиданно начинаю вырываться из исследующих меня рук, широко распахивая глаза с очередной, только уже немой просьбой разрешить спрятаться в менее требовательной воде.
− Тшш, − раздаётся его болезненный шёпот у мочки моего уха и вот я уже прижата к его стальному торсу и целиком взята в плен его объятий. − Ты хотела, чтобы я остался, − упрекает меня, накрепко впечатывая моё лицо в свою грудь.
Его губы, прошелестев в ухо слова, проскальзывают внутрь, вырывая стон из меня, и я делаю последний рывок, чтобы выпутаться.
− Тшш, − повторяет он, и я обмякаю, подаваясь вперёд и обхватывая Влада обеими руками, а он обнимает меня ещё крепче, хотя это и кажется уже невозможным, поднимает на руки, заглядывает в глаза со смешливой улыбкой, за которой прячет все свои невысказанные и никогда не грозящие быть поведанными мне страхи.
− Пойдём? − и я киваю, чувствуя, как горячая поверхность воды, словно разверзывается подо мной, принимая меня в свои материнские объятия, обещая желанный приют и тепло. Я улыбаюсь и прикрываю глаза, протягивая одну руку через бортик навстречу руке Влада.
Он выполнил мою просьбу и остался со мной, только не позволил себе спуститься в воду вместе, а на мольбу в глазах ответил своей, встречной безгласной мольбой.
После получаса купания меня старательно заворачивают в махровое полотенце, а затем относят на руках в кровать, на этот раз, не избежав участи лечь рядом со мной.
Я подозревала, что Влад чувствовал себя значительно увереннее, когда прижимал к своей груди мою спину, не испытывая искушения моих глаз, поэтому я примостилась в излюбленной для него позе, обняла себя его руками, уткнувшись макушкой в квадратный подбородок брата.
− Не спи, мы будем разговаривать, − предупредила я тихим мышиным голосом, отчего удостоилась лёгкого поцелуя в затылок.
