Время остановилось. Начиналась бесконечность.

Наконец она бросила прут, и тот с дребезжанием упал на пол.

— Это тебе вместо костыля.

Не сказав больше ни слова, она положила на изголовье кровати маленький ключ, видимо, от наручников, и вышла из каюты.

Как только я облачился в неопреновый комбинезон, брошенный мне Кармен, и ступил на палубу «Параме», как, видимо, поджидавший меня Фредерик Мескилек тотчас спустился в трюм. Я не успел ни обругать их, ни заорать, как подло с их стороны заставлять меня прыгать на одной ноге по лестнице, как трудно с одной ногой сохранять равновесие на борту, помогая себе лишь дурацким металлическим прутом. Фредерик Мескилек уже поднялся наверх и, держа в руках наручники, сделал мне знак протянуть руки.

Мескилек… Ублюдок Атаракс! За десять лет он здорово поистрепался, тот еще Шишин, кумир девчонок-подростков…

Я вспомнил советы Пироза.

Все предусмотрено.

Все готово.

Играй в их игру.

Я выпустил железный прут и вытянул руки. Допрыгал до сундука, служившего скамейкой, и сел.

Обе руки скованы, нога одна. Они что, действительно, считают, что я могу вплавь достичь берега?

«Параме» пристала к острову Ларж, одному из двух островков архипелага Сен-Маркуф. Островок площадью сто пятьдесят метров на восемьдесят, по сути, представлял собой крепость, построенную посреди моря. Я тотчас вспомнил телеигру «Форт Боярд». Я следил за участниками игры и вместе с ними переживал свои первые детские страхи и фантазмы. Я помнил карликов, тигров, пауков, старлеток с соблазнительно глубокими вырезами спортивных маек.

Центральная часть форта Сен-Маркуф напоминала Колизей со сторожевой дорожкой поверху. Цитадель окружали рвы с водой и толстая кирпичная стена, сплошь поросшая водорослями и мхом. Во время прилива море затопляло значительную часть укрепления. И только причал, куда подплыла «Параме», похоже, был построен недавно.

Передо мной возникла Кармен.

— Не рассчитывай на спасателей, Салауи. Из соображений безопасности заходить на остров Ларж запрещено уже несколько лет. Разрешение есть только у членов общества, которое проводит реставрационные работы в форте. Но зимой добровольцы обычно не работают… А яхты не плавают по Ла-Маншу.

Я промолчал. На столике, вытащенном на палубу, стояли чашки, термос с кофе и тарелка с выпечкой. Взяв кофе и круассан, Фредерик Мескилек повернулся ко мне.

— Чашку кофе? — спросил он; в голосе его не слышалось ни ненависти, ни симпатии.

Похоже, ему очень просто играть своего персонажа, ибо, судя по его лицу, он пребывает в депрессии, как и Крис Ле Медеф.

— Нет, спасибо, — ответил я достаточно громко, чтобы меня услышала Мона. — Сколько времени мне понадобится, чтобы начать звать ее Алиной? — Последний кофе, который я пил, до сих пор сидит у меня в печенках.

Мона не шелохнулась.

Она стояла на носу, развернутом к другому островку, острову Терр. Распущенные рыжие волосы яростно хлестали ее по лицу, покрасневшему от холода; в уголках ее опухших глаз засохли несколько слезинок. Рядом с ней, слева на палубе, держась одной рукой за поручень, а другой прижимая к себе ши-тцу, расположилась Дениза Жубан. Арнольд спешно расправлялся с кусочком булочки с шоколадом, словно она могла удрать от него.

За стеклом рулевой рубки возвышался Жильбер Аврил, наблюдавший за работой навигационных приборов.

«Самый худший актер во всей труппе», — подумал я. Даже во время пути длиной в семь километров, даже причалив к острову, даже в спокойную погоду он наверняка найдет множество причин, чтобы не покидать рубку, предоставив остальным делать грязную работу.

Кармен прошла мимо меня; пытаясь согреть пальцы, налила себе чашку кофе, потом подошла к Осеан и одарила ее лучезарной улыбкой.

Союз двух женщин, после стольких лет наконец добившихся своего.

Вознаграждение. Апофеоз.

В пальцах, выглядывавших из малиновых митенок, Осеан держала сигарету. С помощью яркой заколки-краба она заколола откинутые назад волосы. Такая прическа увеличивала ее лицо, ее темные глаза и придавала ей элегантность американской актрисы. Красавица на палубе трансатлантического лайнера, отплывшая из Нью-Йорка на завоевание Парижа. В отличие от других, она не избегала моего взгляда. Наоборот, она пристально смотрела на меня, время от времени позволяя морскому ветру швырять мне в лицо дым от ее сигареты.

Легкий налет таинственности. Я без рук, без ноги, однако побежденным себя не чувствую.

Невиновен!

Осеан рассматривала меня. Я ей интересен. Она задавала себе вопросы. В сущности, мне выпала удача. Если бы не ее презрение, не это кретинское недоразумение, такая роскошная девушка вряд ли когда-нибудь положила бы на меня глаз.

«Все предусмотрено, — сказал Пироз. — Все готово.

Играй в их игру».

Старый пьяница Пироз — единственный, кто не поднялся на палубу. Сидит и наверняка потягивает кальвадос, ожидая, когда настанет время извлечь из рукава новую версию.

За спиной у меня раздался строгий голос Фредерика Мескилека:

— С завтраком покончено?

Кармен поставила чашку на стол.

— Ты прав, не будем терять время, уже два часа как начался прилив.

Я не понял, как соотносится прилив с завтраком.

— Алина, — приказала Кармен, — ослабь швартовые.

Мона механически выполнила приказ: медленно выпростав руки, подтянула оранжевые буйки, качавшиеся на волнах между «Параме» и причалом острова Ларж. Во время маневра Дениза унесла Арнольда.

— Которое? — спросила Кармен, сверля взором кирпичную стену.

— Третье сверху, — ответил Фредерик Мескилек, глядя в одном с ней направлении.

Третье что?

На крепостной стене я видел только слизистые водоросли, некоторые уже смыло море, некоторые только через несколько минут окажутся под водой.

— Наименее ржавое, — уточнила Кармен, вытягивая палец.

Палец указывал на медное кольцо, вделанное в крепостную стену, примерно в метре высоты от нынешнего уровня моря, но на пятьдесят сантиметров ниже его максимального уровня, о чем можно судить по влажному мху. Я тотчас понял, почему они дали мне неопреновый комбинезон…

Они намеревались привязать меня к этому кольцу! И ждать прилива. Под неопреновым комбинезоном по телу у меня заструился едкий пот.

Какова их цель? Заставить меня признаться в преступлениях, которые я не совершал? Вырвать признание, а потом сдать полиции? Или, следуя неведомой мне логике, оставить подыхать здесь?

Я вспомнил слова Пироза:

«Все предусмотрено. Все готово».

Я молился, чтобы капитан жандармерии не ошибся.

Этот говнюк Пироз часто казался непроспавшимся.

Одним щелчком отправив окурок в море, Осеан продолжила сверлить меня взглядом. Непостижимым…

Ко мне подошла Кармен.

— Думаю, ты все понял, Салауи. Море поднимается примерно на сантиметр в минуту… У тебя чуть больше часа, чтобы рассказать нам о своих преступлениях.

Я проглотил слюну.

«Играй в их игру».

О'кей, Пироз, у меня нет выбора, но ты поторапливайся.

— А потом? — спросил я.

— Ты хочешь, чтобы я ознакомила тебя с распорядком дня? В конце заседания жюри присяжных вынесет решение. Беспристрастное жюри, так что в твоих интересах говорить убедительно.

«Играй в их игру».

— Вы все больные, — сплюнул я.

Кармен стоически выдержала мою выходку.

— Сходи за Пирозом! — крикнула она Фредерику. — Нам понадобится еще один мужчина, чтобы бросить Салауи в воду. Жильбер отказывается пачкать руки.

Жильбер Аврил не ответил. Наверное, он не расслышал реплики сестры, ее заглушили крики чаек, рассевшихся на капитанской рубке.

Фредерик исчез в трюме. Мона по-прежнему сжимала в руках облепленные морской пеной тросы. Сжимала до посинения. Скудное утреннее солнце постепенно выплывало из-за перины облаков. Температура на улице не превышала пяти градусов выше нуля. Температуру воды даже страшно себе представить.