Уолтер Фитцрой.

Он откликался на это имя дольше, чем на своё родное. Им представлялся всем новым знакомым. Оно было проставлено в его документах.

Уолтер Фитцрой ему надоел.

Уолтер Фитцрой должен был умереть, унеся с собой прошлое.

А кто-то новый — родиться, позволив открыть чистую страницу жизни, где не нашлось бы места для клофелиновой эпопеи, любителей высокого искусства, почитателей творений того любителя. Жизни, где он позволил бы себе недоступную прежде роскошь — быть самим собой и целенаправленно идти к мести, тренируясь на менее занимательных экземплярах, оттачивая мастерство до блеска. Жизни, в которой он вернул бы себе часть прошлого — имя.

Не полностью.

Слишком рискованно.

Слишком недальновидно.

Вернись он в Наменлос и заяви с гордостью, что является выжившим в рождественскую ночь двадцатилетней давности наследником семьи Рэдли, на него моментально открыли бы охоту, и не факт, что он сумел бы выйти из столкновения победителем. Одно удачное убийство не делало его профессионалом экстра-класса. Он стремился к этому и надеялся однажды разблокировать достижение. Шагал к цели уверенно. Окончательно распрощался со всеми сдерживающими факторами и позволил себе быть истинным охотником.

Держитесь, волки. Скоро ваша численность сократится.

Но не раньше, чем сгорит эта жизнь, тоже ставшая привычной и тяготившей его, словно вторая кожа, обтянувшая до предела и ныне начавшая лопаться в нескольких местах, предрекая рождение новой личности.

Рэд знал, что Уолтера однажды не станет. Совершенно точно не станет. Но пока он необходим, как воздух. Раз он существует, то пусть потрудится на благо, сослужив последнюю службу.

В голове словно вспыхнула ярко загоревшаяся лампочка.

Одно сложилось с другим.

Идеальный выход из ситуации с Оушеном был найден.

Рэд прогнал эту вариацию в мыслях несколько раз, убедился в том, что план шикарен от и до.

И едва не застонал от наслаждения. А, может, и, правда, застонал, отлично подогрев ситуацию, в которой находился, поскольку Оушен усилия удвоил, посчитав данную реакцию комплиментом своим действиям, ответом на них и подтверждением тому, что он всё делает правильно.

Наивный недальновидный придурок, представлявший себя хозяином положения.

Стул, на котором сидел Рэд, упал, когда Оушен потянул своего гостя к себе, практически вздёргивая за воротник пиджака и не особо соизмеряя силу. Ему нравилось это доминирование, и осознание, что ему подчиняются, приносило невероятное наслаждение. Его эмоции такие грязные, открытые, ничем не замаскированные, можно было пить, словно дорогой алкоголь, наслаждаясь и ощущая каждый из оттенков вкуса.

Кто бы мог подумать, в самом-то деле.

Хотелось заливисто смеяться, но он старательно сдерживал внезапные порывы. Не самое подходящее время, не лучшая обстановка.

Потому Рэд послушно подставлял губы под поцелуи и часто, шумно, немного сбито дышал, как будто ему происходящее реально доставляло по всем параметрам и во всех смыслах.

Оушена от мыслей о передаче в собственность давно желанной личности вело не по-детски. Он не удосужился перейти в другую комнату, уложив Рэда прямо на пол, и принялся снимать с него одежду. Бережно разворачивал упаковку, наслаждаясь телом, которое неоднократно видел прежде на снимках прежде и только недавно получил доступ к нему не только в своих эротических мечтах, преследующих и днём, и ночью, но и в повседневной жизни.

Похоже, на мыслях о случившемся крышу у него окончательно сорвало, потому что иначе представление, им разыгранное, описать не получалось. Обыкновенное сумасшествие. Только оно.

Что может быть глупее, чем трахать любовника у окна?

Желание похвастать тем, кем обладаешь, перед другими?

Или иные мотивы?

Скрипело под его вспотевшими ладонями стекло, голова кружилась от осознания того, на какой высоте они находятся, тёплое дыхание с нотами спиртного касалось кожи, сменяясь мокрыми прикосновениями губ и жадными — рук, то тискающих, то сжимающих, то поглаживающих.

Признаться, задавался странными вопросами Рэд лишь для проформы. Его больше заботили мысли о том, что в доме, расположенном напротив, вполне может в этот момент находиться человек, крепко сжимающий в объятиях не чьё-то тело, а любимую и обожаемую винтовку с оптическим прицелом. Всего несколько секунд — пуля разобьёт стекло и попадёт прямо в цель.

Сначала образ был абстрактным, но вскоре обрёл определённые очертания.

Он больше не думал о ком-то неизвестном. Он представлял себя, нежно проводящим пальцем, затянутым в кожаную перчатку по гладкой поверхности винтовки, а потом нажимающим на курок.

Кажется, он снова засмеялся.

Кажется, Оушен этого даже не заметил.

Потом, когда их секс-соглашение завершилось благополучно для обоих, господин адвокат с восторгом слизывал белёсые потёки прямо со стекла, а Рэд сидел на полу, накинув на плечи рубашку и раскуривая очередную сигарету. Наблюдал за этим блядским во всех отношениях перфомансом. Или цирком? Иногда ему казалось, что второе определение всё же ближе к истине, чем первое — и думал, что жизнь частенько над ним подшучивает, сводя с извращенцами всех мастей.

Один другого краше.

Один другого ебанутее.

Да.

Вот такая формулировка была куда полнее и правильнее.

О красоте речи не шло, а о сомнительной дружбе с головой — так весьма и весьма.

Видимо, закон жизни, гласивший, что подобное притягивает подобное, оправдывал себя в жизни Рэда на миллион процентов, а не на какую-то жалкую невыразительную сотню.

— Вкусно? — спросил он, вновь потянувшись к бутылке с мартини и доливая бокал до краёв.

Оушен не ответил.

Рэд усмехнулся.

Его собеседник просто не понял, в каком ключе к нему обращаются. То ли всерьёз, то ли подстёбывая за эту выходку.

Он предпочёл вместо ответа поцеловать ещё раз. Рэд выпустил из рук и бокал, и сигарету. Их первый совместный вечер, положивший начало блядскому цирку, продлившемуся шесть месяцев и две недели, ознаменовался жарким обещанием, произнесённым с отталкивающим придыханием:

— Тебя никто не получит. Никому ты не достанешься, кроме меня, Уолтер.

— А были прецеденты? — невинно спросил Рэд, прекрасно зная, что, да, они были.

— В последнее время твои фотографии невозможно было получить, — разоткровенничался Оушен. — Янис продавал их кому-то одному. Эксклюзивно.

— Знаешь, кому?

— Нет.

— А можешь узнать?

— Нет.

— Правда?

— Могу.

— Так в чём проблема?

— Просто не хочу, — произнёс Оушен, и голос его дрогнул, выдавая нерешительность и многочисленные сомнения.

Не солгал. Признался честно, но причину до конца не озвучил. Рэд и без него всё понял. Середнячок боялся конкуренции, искренне считая, что шлюхе нужны деньги, и тот, у кого их больше, обязательно окажется в выигрышном положении, а он — в пролёте.

Переубеждать Оушена никто не поспешил.

Рэду это представлялось напрасной тратой времени, да и подходящие слова он находить не умел. Желая исправить ситуацию, он чаще усугублял её, портя и без того отвратительную обстановку. Если хотел утешить. Здесь он этого делать не хотел. Оушен в его системе ценностей достойного места не занял, болтаясь где-то в самом низу лестницы.

Утешение вышло своеобразным, почти унизительным.

Рэд подцепил его подбородок пальцами и коротко чмокнул в губы, как чмокают в нос собачек, которых так любили носить за собой в качестве аксессуара пригламуренные девушки прошлых лет.

Оушен для него и был подобной собачкой, с той разницей, что выглядел не так мило и не вызывал желания тискать его день и ночь. Только по необходимости.

Впрочем, собаки Рэда тоже не умиляли, независимо от породы. Думая о собаках, он тут же вспоминал о своих заклятых врагах — Волках, и нежности, как не бывало.

Сегодня мнение о любителе доминировать пошатнулось и, спустя несколько минут слабого сопротивления, рассыпалось, подняв вверх столб пыли. Рэд увидел другую сторону. Ту, что любила подчиняться. Она, на удивление, проявляла себя гораздо ярче и сильнее, чем её противоположность.