Феликсу запомнился день, когда, вернувшись из школы, он увидел, как у допотопного радиоприемника, понурившись, сидит отчим.

– Что случилось? – Феликс никогда не видел его в таком состоянии.

– Умер Сталин… – вытирая слезы, глухо ответил Николай Александрович. До самой смерти осенью 1992 года он оставался искренним коммунистом и не раз говорил приемному сыну, что хотел бы видеть во главе страны Николая Ивановича Рыжкова.

… Первыми творческими победами юнкора стали интервью с земляками-владимирцами – чемпионом Советского Союза и Европы по десятиборью Василием Кузнецовым, сестрами поэта Герасима Фейгина, который учился в Покровской гимназии, а позже погиб на Кронштадтском льду (их с трудом нашел Феликс в Москве, они жили на улице Горького), и знаменитым поэтом Александром Безыменским.

Полученные гонорары тут же уходили на покупку книг. В числе первых приобретений книга «Жить в мире и дружбе!» Никиты Хрущева, написанная по итогам исторического визита в США. А книга Валентина Катаева «За власть Советов» хранит памятную дарственную надпись: «За активное сотрудничество в районной газете «Новая жизнь» юнкору газеты Феликсу Медведеву. 10 мая 1954 года. Редактор газеты Н.Иванова».

Школьные годы подходили к концу, и «венгерский кукушонок» торопился поскорее вылететь из гнезда. Певчей птички коммунизма из него все-таки не получится…

… Из первых юнкоровских знакомств Феликсу запомнилась встреча, на долгие годы определившая сферу приложения его талантов.

Как-то, в самом конце 50-х, от своего литературного наставника, руководителя областной писательской организации Сергея Константиновича Никитина Феликс узнал, что во Владимире живет человек, принимавший отречение от власти у последнего российского монарха Николая II, – Василий Витальевич Шульгин. Трепетный журналистский нюх горячо шепнул Феликсу: «Ату!» И вот каждый раз, приезжая по своим корреспондентским делам во Владимир, Феликс стал наблюдать за подъездом дома, где жил Шульгин. Юношеская нерешительность не позволяла ему просто постучаться в дверь на первом этаже. Оставалось ждать и надеяться.

Капитан советской армии Андрей Партош приехал с фронта навестить сына.  Москва, 1943 г.

И однажды ему повезло: высокий, опрятный старец в компании дамы вышел на прогулку. Феликс спикировал к Василию Витальевичу, как коршун, выследивший добычу. Можно представить изумление бывшего депутата Государственной Думы, тихонечко доживавшего свой век в ссылке, когда неугомонный юнкор газеты с махровым названием «Сталинская смена» попросил об интервью.

«По тем временам, – вспоминает Феликс, – а это был 1959 год – такое поведение можно было расценить как поступок умалишенного. В моем воспаленном творческой удачей сознании не было места здравой мысли о том, что я поступаю безрассудно и рискованно, общаясь с убежденным монархистом и врагом советской власти.» Растерявшийся Шульгин вроде бы согласился поговорить, но ничего «крамольного» не сказал, все время переводя разговор на другие темы. Когда же игра в «не знаю-не помню-не скажу» ему порядком поднадоела, он прямо спросил у юного интервьюера:

– Молодой человек, зачем вам портить жизнь? Неужели вы не понимаете, что мое имя под запретом?

– Понимаю… – согласился Феликс. – Но должен же кто-то рассказать правду? Ведь ваша жизнь и судьба принадлежат истории…

– Может быть, – тихо ответил Шульгин. – Только вы рискуете, как мне кажется, больше меня…

Конечно, Шульгин, умудренный горьким опытом человек, был прав со своей стороны. Но и Феликс считал себя правым – если не он, думал юноша, то кто же еще будет искать забытых, неординарных людей, открывать запретное и первым рассказывать обо всем читателю?

Несостоявшееся интервью с Шульгиным нисколько не охладило журналистский пыл молодого романтика. В нем еще сильнее загорелось желание искать, встречаться, открывать. Невзирая ни на какие барьеры.

Несколько молодых мужчин, негромко переговариваясь, склонились над планом местности. Их интересует адрес: «ул. Серафимовича, д.9а». Наконец, следуя по «стрелочкам» с комментариями, они находят нужный дом и упираются в неприветливый забор, на котором не видно ни замка, ни звонка. Улица безлюдна.

– Ну, что, лезем? – шепотом предлагает самый решительный. Замерли, оценивая ситуацию.

– Да вы просто дверь толкните, – вдруг предлагает сзади женский голос.

Оглянувшись, мужчины видят почтальоншу, приветливо помахивающую газетой. – У Мариэтты Сергеевны всегда не заперто.

Толкнули дверь, и она распахнулась. Так Феликс Медведев с двумя друзьями-коллегами – корреспондентом газеты «Правда» Александром Арцыбашевым и курганским журналистом Вячеславом Аванесовым попали в дом знаменитой на всю страну писательницы.

«Железная старуха Мариэтта Шагинян, искусственное ухо рабочих и крестьян», как прозвали ее в литературных кругах, – одна из самых обласканных советской властью писательниц, почти все время проводила в тиши уютно-литературного поселка Переделкино. На окнах ее дома фломастером было выведено: «Посмотри, как прекрасен мир, в котором ты живешь». Она слыла четким, пунктуальным человеком (по характеру и в силу тяжелого недуга – глухоты и восьмидесятипроцентной потери зрения).

При предварительной встрече с журналистом в своей московской квартире в районе метро «Аэропорт» она снабдила его чертежом-инструкцией, до какой железнодорожной станции ехать к ней на электричке, какими улочками идти к ее дому и так далее (кстати, завзятый коллекционер Феликс до сих пор хранит этот раритет).

Тем не менее, гостей хозяйка встретила сурово. Как только Феликс заговорил о предмете своего интереса – Александре Блоке, с которым Шагинян была дружна, она отрезала:

– Я уже все о нем рассказала!

Интервьюер не растерялся и приготовился было задать вопрос, который «зацепил» бы Мариэтту Сергеевну, но вдруг она сама решила использовать журналиста в качестве новостной телепрограммы:

– А правда ли, что Ефремов ставит «Целину»?

Часть трилогии «Целина», выпущенная баснословным пятнадцатимиллионным тиражом, написанная профессиональным журналистом от имени Леонида Ильича Брежнева, среди грамотной публики не раз становилась объектом шуток. Переложение этого сомнительного произведения на язык театра, видимо, остро взволновало Шагинян.

Феликс не упустил шанса.

– А мы прямо сейчас все выясним! – с вежливой готовностью откликается он на заинтересованность Мариэтты Сергеевны. – Я могу позвонить от вас?

Прозрачный намек журналиста писательница поняла правильно и усмирила свой пыл.

– Вы с товарищами? – осмотрела она компаньонов Феликса. – Ну, что же, рассаживайтесь, будем говорить…

А дальше – четыре часа увлекательнейшей беседы с живым рупором социализма…

Мариэтта Сергеевна Шагинян, автор внушительной «Ленинианы», слыла весьма основательным человеком. Каждый день ее жизни был расписан по минутам. Чертеж-инструкция для журналиста, чтобы он не тратил время на поиски ее дачи и пришел ровно «в 4.30 дня», как указано

Одним из самых громких имен, словно колокол, возвестившим о наступлении перемен при Горбачеве, стало имя Николая Гумилева. Первая за более чем полвека публикация стихов намеренно «забытого» советской властью поэта получила мощный резонанс в обществе.

В 1986 году, уловив легкое колебание свежей струи в застойном воздухе, отдел литературы «Огонька» во главе с Владимиром Енишерловым замыслил экстремальную литературно-политическую акцию: организовать публикацию стихов Николая Гумилева. Незадолго до этого в журнале вышла интереснейшая статья сына опального поэта, знаменитого историка Льва Гумилева, посвященная Куликовской битве. Феликс страстно увлечен прекрасными стихами Гумилева-старшего. В его коллекции первоизданий почетное место занимает редчайшая первая книга стихов Николая Гумилева «Путь конквистадоров». Потрясает и удивительная, яркая и трагически короткая судьба одного из лучших поэтов Серебряного века. Блестящий офицер, награжденный Георгиевским крестом, литературный критик, переводчик Теофиля Готье, Уильяма Шекспира, Роберта Браунинга, исследователь Африки, благодаря которому коллекция петербургской Кунсткамеры пополнилась редкими экспонатами, высокообразованный человек, мечтавший создать «Географию в стихах», супруг Анны Ахматовой и отец ее сына Льва Гумилева, он так много успел и не успел к своим 35 годам, когда его обвинили в некоем контрреволюционном заговоре… Николая Гумилева расстреляли где-то под Петроградом 26 августа 1921 года, в тот кровавый год, когда «страна, что могла быть раем, стала логовищем огня». Всего к расстрелу по этому делу был приговорен 61 человек. Место гибели и захоронения поэта точно не установлено.