Такую можно держать взаперти — никуда не выпускать и она будет счастлива от того, что видит своего повелителя и кормильца — хоть пару раз в неделю…

Но такие жены вызывают общественное раздражение. С ними тоже не без проблем. И потом, не все мужики обладают расовой терпимостью.

И поэтому, здесь русские невесты — являются просто идеальным товаром.

По расе они белые и даже, зачастую, более белые чем рафинированные европейки. Потом, они — выпускницы московских вузов — умны и сообразительны. С ними не стыдно показаться в обществе.

И если найти честную девчонку, которая отблагодарит, и за вывоз в Европу ответит любовью и преданностью, то рядом с такими — местные развращенные этой идеей фикс — равенства мужчины и женщины — рядом с такими русскими девочками, местные уже не котируются.

Такие дела, хотя и местная пропаганда не перестает пугать престарелых обывателей ужасами коварства русских экспансионисток… Мол, охмурят и потом — разорят…

Но тем не менее.

А на третью неделю Наташкиного гощевания, Марина не без некоторого раздражения стала вдруг осознавать, что однажды запустив Гринько в английский огород, выгнать, отвадить ее отсюда теперь очень трудно..

Денег, тратимых на Наташку было не жалко. Она, конечно, по-детски канючила, встанет у Маркса в отделе с платьями или с трикотажем. Выберет что-нибудь не шибко дорогое и не шибко чтобы дешевое, и глядит во все глаза на Маринку, как на маму родную.

Ну, когда в Лондон в клуб Марки ездили, или в Принц Альберт Холл на трех итальянских теноров — билеты, естественно, Марина покупала. Но узнав, что она платила за эти вечера бэби-ситтерше по сорок фунтов, Наташка пришла в изумленно — восторженное состояние.

— А плати мне! Ты, вот про работу в Лондоне говорила, что хочешь себе что-то приискать, так найми меня с Анечкой сидеть. Я с ней по-русски разговаривать буду.

Да! Не пропадет… Наша — казачья порода.

Но все же спихнула подругу свою на Серегу.

Сперва за отсутствием времени, все же заботы по содержанию семьи — на ней, на Маринке, отказалась сопровождать Наташку в модную дискотеку — где то там — на правом берегу.

Серега этим сразу воспользовался, мол — гони отступного на содержание землячки.

— Сто фунтов? — аж зашлась Маринка.

— А ты думала!

Потом, когда ни Серега, ни Наташка два дня ни звонили, ни появлялись — стала было волноваться.

Серега то ладно! Он, бывало, и по две недели гулял. Но Наташка?

Потом приехала.

Утром в понедельник.

С дикого похмелья — рожа вся опухшая, глаз не видно.

— Где шлялась, подруга?

— А везде! С такими парнями познакомилась — полный отлет!

— Ну!

— Маринк, ну ты меня не грузи…

— А я и не гружу…

— Здесь же цивилизация…

— Дура ты! Здесь наших русских бандитов, и поляков, и хохлов — тьма! Враз тебя в разработку возьмут. На иглу посадят, опроститутят, паспорт отберут. И никакая полиция не поможет — у них все куплено.

— Да-а-а?

— Не валяй дурочку наивную… Наших тут без виз — десятки тысяч. Полицейский поймает, ему пол-сотни фунтов в зубы и все вэри-велл.

— А я завтра на континент с ребятами уезжаю. С испанцами — классные такие ребята!

— У тебя ж визы шенгенской нет.

— А это фигня. Мне один пацан — его Мигель зовут, паспорт своей сестренки дает, она здесь в ресторане работает — так я съезжу на континент, вернусь, и ей отдам…

— Ужас! Просто ужас… Тебя посадят.

— Ай, да брось, не бери в голову.

А потом Наташка и взаправду уехала. За ней на белом «Сеате» с континентальным рулем и голубым ореолом звездочек евросоюза на испанском номере — заскочили какие то ребята — Мигель и Эдуардо.

Пока Наташка собирала сумку, Марина перекинулась с ними парой слов.

Так, вроде обычные нормальные ребята — не сутенеры. Сами из Барселоны. Сказали, что учатся на юристов. А Маринка им в полу-шутливом тоне сказала, что мол срисовала и их фэйсы, и номер машины, так что, если с подругой случится что-то нехорошее…

Впрочем, Мигель с Эдуардом только посмеялись.

Наташка спустилась вниз с тяжелой от британских сувениров сумкой.

Расцеловались…

— Гляди, не будь простофилей!

— И ты сама, тоже!

Только Серега потом очень расстроил.

Не держится у него язык. И ведь тюрьмы хлебнул, а все равно — не держится!

Через неделю, как Наташка уехала на континент, сказал. что Мигель этот наркотики возит в Лондон. С континента.

12.

В характере Димы соединились две черты, во многом определившие его жизнь. Индивидуализм одинокого волка — все и всегда только сам… Надеяться только на себя…

И второе — что сам Дима называл авантюризмом не лишенным доли расчета. Если есть восемьдесят процентов успеха — бросайся головой вниз.

Так и с побегом. Дима почему то был теперь уверен, что следователя он «разведет». Уж больно с нескрываемым интересом расспрашивал тот про жизнь заграницей. Как там в Греции, да как во Франции? И расспрашивал не про достопримечательности да красоты морей, а про ночную жизнь преимущественно.

Так вот, когда по ходу следствия стали они говорить про Кипр и про греческие его связи, проявил любопытный следователь особое внимание не к офшорным банкам и счетам, а к подробностям… как вызывают проститутку в гостиничный номер, да сколько эта проститутка стоит? И что с ней можно делать…

Дима эту слабину у своего следователя заметил, и стал его потихоньку готовить… Развращать и готовить к предложению вместе, вместе с Димой уехать туда — в тот прозрачно-голубой мир, где яхты, солнце и загорелые фотомодели.

Следователь мог часами слушать про то, как в Афинах можно взять на прокат машину и укатить на ней по бережку моря через три страны аж до самого Монте-Карло. И там, если машина больше не нужна — сдать ее в ближайшую контору фирмы АВИС. Он мог часами заворожено слушать про то, как студентки со всей Европы съезжаются на каникулы на побережье, и как ищут «богатеньких Буратино», чтобы весело провести полтора месяца, катаясь на яхте и ныряя с аквалангом, а по вечерам, предаваясь разврату казино, дискотек и ночных клубов. Рассказал Дима и про Урсулу, как они с ней плыли на яхте от Кипра до Монако… Рассказал и про то, сколько денег это стоило. И блеск был в глазах у следователя.

Все! Все, решил Дима.

Он клюнет.

Только вербовать его надо на природе. С полной уверенностью, что никто не подслушивает.

Бежать можно будет через Чечню и там далее — через Грузию. А там — Турция и прямо на Кипр. А на Кипре у него все, как говорится, — схвачено.

В понедельник Дима попросился к следователю.

— Хочу заявление сделать.

— Делай, — скучая и зевая ответил следователь. Ему и самому уже надоели эти полтора года нескончаемой говорильни и писанины.

— Готов добровольно помочь следствию и выдать тайник, где хранится оружие, валюта и наркотики.

— Рисуй, — оживился следователь, пододвигая к Диме бумажный лист.

— Нет, вы не найдете, только сам могу показать. На месте.

На все согласования, да на организацию транспорта с конвоем, у следователя как раз неделя ушла. Выехали из Ростова в десять утра. В обычном милицейском УАЗике. Дима позади — в зарешеченной отгородке — обезьяннике. Следователь рядом с водителем, а между ними — на заднем сиденье — два ростовских мента в форме.

Ехали быстро. Водитель — милицейский сержантик гнал, под сотню. Лихо обгонял, и Диме порою казалось, особенно на закрытых для дальнего обзора переломах трассы, что во время очередного обгона они непременно врежутся во встречного.

Особенно, когда уже почти перед самым Новочеркесском обгоняли колонну «Икарус ов»…

— Пионеров что ли в лагерь везут? — лениво поинтересовался сержант-водитель.

— Пенсионеров! — хмыкнул следователь, в Новочеркесске к ихнему РУВД подъезжай, я зайду отмечусь.

Как въехали в городок, Дима с нескрываемым интересом стал крутить головой. Все такое с детства знакомое. И нету во всем городке человечка, с которым бы тысячу раз не встречался. Это не Москва… И даже не Ростов. Вон учительница их, Семенова, та что по химии, с полиэтиленовыми мешками куда то чапает. Наверное, в магазин, что напротив милиции. А вон Антоныч — алкаш записной — сидит по-зэковски на корточках, греется на солнце, ждет чего то — может что подойдет к нему волшебник и подарит сто рублей на опохмелку.