Тут у Марины просто ноги подкосились.

Юлька!

Где?

Не помня себя, рванула в городское управление милиции. Мимо дежурного — прямо по лестнице на второй этаж, туда где Мишка сидит. Столкнулась нос к носу с Маховецким, едва его с ног не сшибла.

Петр Трофимович как то насупился, и выпалил со злобой, — совсем ты стыд потеряла, куда бежишь?

Мишка был в кабинете оперов один.

— Юлька пропала!

— Как?

— Нет ее нигде.

Едва — едва успокоив, все время опасливо при этом поглядывая на дверь кабинета, как бы Маховецкий не зашел, да не увидел, как он поглаживает Марину по спине, Миша уговорил ее поехать домой.

— Сиди на телефоне, искать — это наша работа. Езжай до дому, и не реви — найдем.

Поехала, не различая дороги.

Дома Юльки нет. Только Серега сидит, словно змеей ужаленный.

— Ты чего?

— Тут звонят все время и трубку бросают.

Маринка пошла на кухню, достала из шкафчика валерьянки. Накапала.

Зазвонил телефон.

Голос в трубке мужской. И чувствуется — нерусский.

— Сестру свою живой получить хочешь? Готовь два лимона зелеными. Поняла? Два миллиона долларов. Срок тебе — три дня. Ментам не говори. А то, получишь свою сестру по кускам.

И гудки…

— Боже! Я же Мишке уже сказала!

Снова в машину, и полетела в милицию. На пол-пути резко по тормозам, да так резко, что ехавший сзади жигуль, чуть не впилился ей в багажник.

— Куда же я еду? Они же следят — они же увидят, что я в милицию, и Юлечку… Юлечку…

Развернулась, наехав на зеленый газон, так что видевшие это мужики только головами покачали.

Вбежала домой, чуть живая.

— Сережка, позвони от соседей… Нет, нельзя от соседей! Сбегай к приятелю, оттуда позвони Мише Коростелеву, только ему лично. Пусть он приедет…

Все и так знают, что мы — любовники, так что это не нарушит их требований… Наверное не нарушит.

Упала лицом в подушки и зашлась ревом.

— За что? Господи! Ей то за что? Юльке? Мне то понятно, за аборт, за Мишку… А Юленьке за что?

Снова звонок. Снова голос нерусский.

— Ты деньги начала собирать? Ты собирай. И не вздумай шутки шутить. Мы два дня тебе звонить не будем — ты деньги собирай. Мы знаем — у тебя есть с чего собрать. А будешь шутки шутить — сестру живой уже не увидишь.

И опять гудки.

Мишка приехал с двумя операми.

Маринку как током прошибло сразу.

— Негодяй! Ты что — для Петра свидетелей привел, что б они тебя перед тестем отмазали, что ты не на свиданку ко мне ходил? Негодяй, ты Юльку погубишь! Сволочь, гад!

И била, и била его в грудь кулачками.

— Истерика у нее, уходите, работайте по плану, как говорили, я останусь с ней.

— Что? Что — работайте? Вы ее сгубите! Эти гады предупредили, что убьют ее, если вам скажу!

— Сережка, помоги Маринку уложить, ребята, брысь отсюда.

Ее бьющуюся словно перед нежданным смертным часом, едва — едва удерживали вдвоем.

— Не верю тебе! Не верю! Никому не верю! Сережка, Юльку, Юльку спасти!

Мишка догадался влить в Марину рюмку коньяка. Благо водился в доме наряду с другими благородными напитками. Зубы ей разжал, и влил, прямо из горла. Минут через десять, она несколько размякла, и успокоилась. Полу-лежала на ИХ грешной кровати, облокотившись на подушки, и безумными глазами смотрела на любовника.

За окном, низко, так что стекла задрожали, пролетел вертолет…

Пролетел, и шумы турбин и месящих воздух лопастей стали утихать вдали, но уже совсем почти растаяв, сменились вдруг другими… Отличными от прежних. Новый шум был как то страшнее. Словно весь горизонт земли наворачивался издалека, как край сворачиваемого в рулон ковра, с которого с лязгом и грохотом начинает сыпаться неубранная мебель и посуда.

Лязг и рокот нарастали. Уже отчетливо стали различимы порыкивания дизелей на перегазовках, и вот уже не только стекла, весь дом задрожал мелкой дрожью.

Мишка отдернул занавески. По улице Ворошилова шла колонна танков. Шла и шла, и не было ей ни конца — ни края.

9.

На марше генерал Батов выбрал себе место в голове колонны.

И более того, на броне головной машины.

— У меня, дружок, с Чапаевым в том разница, что я в отличие от него академию все ж таки кончил, и поэтому, решать, ихде быть командиру, впереди ли на лихом коне, или в койке с Анкой-пулеметчицей, решаю однозначно правильно.

«Дружком» Батов называл командира первого батальона майора Лешу Трофимова.

— Я тебе, дружок, вот еще чего скажу, в сорок третьем, когда немцы второй раз Харьков брали, погиб командир танковой дивизии СС «Мертвая голова» Теодор Эйке. Про между прочим — создатель этой знаменитой дивизии. А как погиб? Связь с соседями потерял. Сел на связной «шторх» — самолетик вроде наших кукурузников, и полетел на разведку. Тут его и сбили. А почему сам командир полетел? От неопытности что ли? Не было у него майора или подполковника какого завалящего — послать, что целый группенфюрер и генерал — лейтенант ваффен СС на разведку полетел? Думаю, что были… Только у каждого свое понимание ответственности. Кумекаешь?

— Я что думаю, тыщ герал, что неделя на сбивку рот и экипажей, это не то что мало — просто смешно. Сброд, а не батальон. Придется везде самому.

— Условия приближенные к реальной войне, дружок. Перед наступлением под Сталинградом, в сорок третьем, дивизии формировались за неделю. И в бой. Пригоняли на пункты сбора новобранцев, сбивались роты и батальоны, выдавались оружие — техника, и айда — пошел. За Родину, за Сталина.

— Тыщ герал, а потери какие были!

— Или вот в шестьдесят седьмом, осенью перед Чехословакией, батальоны тоже за неделю новыми экипажами набивались. И вошли, спасли там демократию, понимаешь! Длинный какой этот Новочеркесск, полчаса едем, все не пройдем.

— Ща скоро Чечня покажется, тыщ герал.

— В нее родную и движемся, дружок. В нее и едем.

Диме срочно был нужен Султан. Но телефоны в Грозном не отвечали. Да оно и понятно, где теперь увидишь Султана? Разве что по телевизору, в репортажах НТВ, про то, как танкисты генерала Батова отбивают у полевого командира Султана Довгаева село Самашки?

Был у Димы номер спутникового телефона друга Султана — министра Шамиля Исмаилова. Но номер этот можно было использовать только в крайнем случае. И Дима позвонил.

Шамиль взял трубку сразу. Спрашивать лишнего не стал. Сказал только, Султан сейчас занят, с русскими воюет, но как освободится, позвонит.

И позвонил.

Буквально через два часа позвонил ему на мамину квартиру в Новочеркесске.

— Как у вас там, дивизия Батова через город еще тянется?

— Я не знаю, о чем ты…

— Тебе надо — ты ведь позвонил.

— Встретиться надо

— Занят я, воюю

— Вопрос срочный решить надо

— Говори

— Девочку ваши похитили в Новочеркесске

— Мои детей не воруют

— Султан, я бы по пустякам к тебе обращаться не стал, мне надо найти, кто похитил, и вернуть ее домой. Условия — ваши. Мне надо.

— Я тебе позвоню, отбой

А Юлинька. А Юлинька Кравченко уже третий день и третью ночь сидела в темном подвале совсем чужого дома, вдыхала запахи старого тряпья смешанные с прелостью прошлогодней картошки. Сидела, обняв коленки, уткнув в них свое остренькое личико. И сама себе шепотом рассказывала сказку.

Жили — были две маленькие мышки — две сестрички, которых звали просто — Мышка Серенькая и Мышка Беленькая. Серенькая была старшая, а Беленькая — младшая. Но обе они были такие маленькие, что каждый мог их обидеть — и толстый кот Жирдяй, и дворовая собака Рекс, и даже ворона, которая жила на дереве рядом с мусорной помойкой.

Мышкам все время приходилось быть начеку, каждый раз, когда они выходили по делам из своей норки — а дел у них было много — и еды какой-то найти, и тряпочек для ремонта норки — целый день приходилось им вертеться, — и все время при этом надо было поглядывать — не хочет ли кто их маленьких схватить за хвостик и проглотить…