- Учту, - вслух сказал я. - Абсолютно оправданная стратегия, Игорь Михайлович. Грамотная, экономически выгодная идея.
Игорек как-то искоса, нехорошо на меня глянул.
- Зря не веришь про бочку из нержавейки. Бочка есть. Могу отвести, сам проверишь. В одном месте на горе, если топнуть, сильный звон.
Неужели опять? Неужели новый круг историй о Чертовом Лбу? Если треснуть деревенщину по чердаку как следует, факт, будет звон. Хорошо, что не ангельское пение. В пустой голове селянина это прозвучит неуместным богохульством. Нет, становится чистым наказаньем слушать деревенские побасенки этого чертового лба. Осиновка буквально клокочет от историй о Чертовом Лбу, и все рассказы сейчас скопом готовятся обрушиться на меня!
- Там еще движущийся гребень, вроде как частокол. Еще есть траншея с разными картинками. Когда проходишь по траншее, водя ладонями по стене, картинки начинают мигать...
Селянин разглагольствовал, не переставая. Решив не замечать болтливого кабана, я снова принялся разбирать график.
Вот здесь цена акции росла строго как в обещающей алмазные россыпи рекламе, здесь движение вверх замедлилось, произошла коррекция, снова сменившаяся впечатляющим ростом. Абсолютно все ясно и понятно. Вот здесь, когда-то давно, десятилетия назад потрудились сельские вандалы, совершенно уничтожив поразительное хрустальное чудо своими примитивными инструментами. Если найти все разбросанные недалекими предками Игорька камни, можно даже попытаться восстановить полный график. Вот здесь цена бумаги взлетела и, будто испугавшись набранной высоты, отчаянно резко скользнула вниз. Вот здесь участок быстрого падения перешел в затяжное отвесное обрушение и классическую паническую распродажу, опустившую линию чуть ли не на уровни начала рисунка.
Такой дикий зубец я видел лишь однажды. На биржевых графиках, относящихся к периоду две тысячи восьмого года!
Мне не улыбалось снова тащиться через лес к Чертовому Лбу. Тщательно, делая по десять снимков на каждом отдельном участке петроглифа, я обошел всю скальную выпуклость и вновь вернулся к линиям, стремительно несущимся вниз. Потрясающая и ужасная картина. Мошенничество государственных масштабов, выемку колоссальных денег из экономик разных стран в колоссальные же кошельки толстосумов, принято называть кризисом мировой банковской системы. Зубец, отражающий трагедию миллиарда дворняжек может стать ключом, которым я вскрою дверь за фальшивым камином старика Карло, или может полностью обмануть мои надежды. Мне не терпелось оказаться дома, перед экраном компьютера.
- Как считаешь, Витя, - продолжал говорить селянин. - Ученые этим заинтересуются?
Неохотно отойдя от графика, я посмотрел, куда показывал селянин. Шеренга стройных горделивых берез росла буквально из скальной породы, едва присыпанной обычным лесным мусором. Корней видно не было.
Обратный путь оказался намного длиннее стремительного, по-взрослому мощного рывка к Чертовому Лбу. Красивый осенний, наполовину заснувший лес казался мне, коренному горожанину, бесконечной картинной галереей, музеем с великим множеством удивительных, иногда до полного изумления эклектичных экспонатов. Не привычный к продолжительным путешествиям, я устал настолько, что даже мысленно не издевался над неутомимым, крепким от природы проводником. Игорь Михайлович шагал ровно, будто не человек, а великолепно отлаженный механизм. Мне стоило громадного труда не отстать от силача. Хотя я, вполне сознавая свою черную вину перед Игорем Михайловичем, ни разу не попросил сбавить шаг, он сам, по собственному почину время от времени делал короткие привалы.
В минуты отдыха от благодарности Игорю Михайловичу сердце мое теплело. Иногда хотелось повиниться в гнусном обмане, прямо теперь вернуть украденные деньги, стереть фотографии из памяти телефона, наотрез, навсегда отказавшись от идеи использовать петроглифы. График с Чертового Лба в моем утомившемся, запутавшемся уме принял форму топора кровавого палача. Собственная порочная лживость мучила меня. Зачем, для чего обманывать людей в принципе? Съемное жилье, вранье, постоянная конспирация, вранье, повестки, вранье, полицейские, вранье, суды, вранье, форменные измывательства над собственной семьей, вранье. Виктор Олегович как ужасающая пародия на благородного Штирлица. Надоело. Надоело все. Неужели не лучше буквально сегодня отправиться к семье? Признаться, я до чертиков на лбу соскучился по милому щебету жены. До нетерпения захотелось узнать, как продвигается у моих славных детей учеба в школе, появились ли у ребят закадычные друзья в классах, какие теперь проходятся предметы и что задают на дом. От обилия впечатлений, от навалившегося груза тяжелой усталости, я плавился, став совершенно мягким.
Однажды из-за дерева выскочил бурундук и, испугавшись неожиданной встречи со мной, замер. Через минуту взлохмаченная, нахохлившаяся зверушка исчезла позади. Чудесное творение природы, лесная скотинка со смешными полосками на спинке. Крошечный бесценный комочек жизни, которому буквально через считанные недели предстоит смертельное испытание. Выдержит ли пушистый зверек схватку с долгой сибирской зимой? Мне пришла в голову мысль закупить в зоомагазине тонну кошачьего корма и рассыпать повсюду по лесу. Как приятно было бы спасти жизнь хотя бы одному бурундуку, белкам, каким-нибудь землеройкам, птичкам, любым маленьким обитателям, детям сурового сибирского леса. Сегодняшним же вечером мне предстоит сделать приятную покупку, грузовик кошачьего корма. Прочь усталость, впереди масса полезной работы!
Сегодняшним же вечером я повторил фокус с редактором фотографий, получив весьма недурную пилу, разрывающуюся лишь однажды, примерно в середине. Белое пятно на графике абсолютно не беспокоило меня, поскольку, уверен в этом, скрывало прошлое. После нескольких неуклюжих попыток определиться с продолжительностью существования каждой свечи не составило труда. С этой проблемой было покончено по-взрослому, раз и навсегда. Учитывая, что теперь у меня в активе имелся твердый временной маркер, ориентироваться в бесконечном мире ценных бумаг стало намного проще. Декабрь две тысячи седьмого года стал для меня отправной точкой.
Все графики ценных бумаг чрезвычайно похожи один на другой, к счастью расходясь в деталях. Поиски подходящего эмитента затянулись на две недели с лишком, едва не сведя меня с ума, но в итоге увенчались успехом. Сложив на компьютере действительно существующий график относительно крупной частной компании "Нефть Росинского" и выбитые на скале Чертов Лоб линии, я увидел единственную пилу. Чудовищно странно было наблюдать продолжение линий, которые в реальности остановились после вчерашнего закрытия торгов.
На бирже эмитент "Нефть Росинского" обозначался как "Нефрос", имел неплохую репутацию, по мнению аналитиков, не хватая звезд с неба исключительно из-за постоянной сонной неохоты, с которой руководство компании платило государству налоги. Судя по фотографиям из Интернета, верхушке "Нефроса" светило уже завтра оказаться под следствием, чисто автоматически получив лет по сто двадцать пять каждому с полной конфискацией имущества. Рожи у руководства компании были подчеркнуто воровские. Если бы мне пришлось вести реальные дела с одним из этих, с позволения сказать, лиц, я предпочел бы как можно дольше держать свои деньги в собственных карманах. Чертов Лоб, однако, не предоставил Виктору Олеговичу право выбирать.
Тома информации о "Нефти Росинского", вербальные интервенции, сухие цифры, фантастические слухи, таблицы, достоверные факты, диаграммы валились на меня широким потоком, оставляя в сердитой растерянности и нервном напряжении. Разбираться с этим сомнительным богатством я не собирался принципиально.
Через несколько, проведенных в кошмарном нетерпеливом ожидании часов, биржа открылась. Торги пошли, вырвав меня из нормального течения нормальной человеческой жизни, чуть ли не совершенно отключив человеческую память, а может и сам человеческий разум. Помню, сильно тряслись руки, пальцы едва попадали на клавиши компьютерной мыши. Прилипнув носом к экрану, я следил, следил и следил за малейшим изменением цен, одинаково неготовый и к поражению, и к победе. Не знаю, вызвала ли невроз компания "Нефрос" у каждого своего инвестора, моя голова попросту отказала.
