- Разве я виноват? Разве я собирался? Поставщики подвели, Игорь Михайлович. У меня в работе полный ажур. Если договор подписан и аванс перечислен, я костьми лягу, работу свою выполню до винтика, до миллиметра. Такая у меня природная обязательность.

Игорек слушал, не шевелясь. Внятного плана мести у него, похоже, не было. Пока кабан размышлял, я спокойно выключил компьютер. Без пароля никто не сумеет запустить программу для дистанционного доступа к торгам на бирже. Деньгам, брокерскому счету селянин не навредит.

Теперь между нами стоял стол. Если деревенщина бросится, или, еще хуже, вытащит из-за пазухи какой-нибудь обрез, я открою балконную дверь и прыгну через перила. Третий этаж, внизу сугробы. Выберусь, обязан выбраться. Машина стоит в соседнем дворе. Не заведется после морозов, поймаю частника. Догоняй, растяпа. Ночь проведу в новой квартире. Пусть поищет тигра в джунглях, деревенский мститель.

- Не бойся, - устало махнул селянин. - Брат строго наказывал тебя пальцем не трогать.

Пожалуй, я чересчур активно передвигался по комнате.

- Честному человеку нечего бояться. Повторяю, деньги обязательно отдам.

- Опять ты о деньгах. Не о деньгах речь! Причем тут деньги? Просто речь о моем старшем брате. Понимаешь? О родном старшем брате. Степан не из-за денег переживал. Просто хотел, чтобы все правильно срослось. Просто как у людей. Законно. Ты бы пришел к нему, объяснил про поставщиков. Брат бы и заявление у полицейских забрал, и судью не беспокоил. Так ведь ты в бега отправился. Телефоны меняешь. Квартиры. Просто объяснить мог? Встретиться? Просто без выкрутасов поговорить, просто как мужик с мужиком?

- Легко, Игорь Михайлович. Признаться, растерялся я, Игорь Михайлович. Обычно так со мной не происходит, вот я и растерялся. Там, Игорь Михайлович, произошла изумительная накладка...

- Постой, постой! - оборвал меня селянин. - Хватит. У тебя одного, гаденыш, золотые перстни на пальцах. Все остальные бобров сеном на поскотине кормят. Слушай внимательно. Просто слушай, не перебивай. Готов?

- Ну готов.

- Брат жизнь себе укоротил разбирательствами. Нервничал так, что руки ходуном ходили. Брат думал, поживешь ты у нас в Осиновке, в тишине успокоишься. Одумаешься. Тогда и поговорите как люди. У тебя же на уме новые дела. Просто жулье ты, гаденыш. Просто жулик первостатейный. Брат сгоряча за ружье схватился. Признавался потом, попал бы в тебя, себе бы пулю отлил тут же. Да как попасть, если в последний раз ружье брал сразу после армии, в шестьдесят пятом году? Брат, все равно, за стрельбу переживал страшно. Тебе, гаденыш, не объяснить, как страшно. Просто извелся мужик. Потемнел весь. Просто высох. Сердце болело просто постоянно. Брат из дома не выходил, двигался еле-еле. Тогда ты вернулся в Осиновку со своим камнем. Академики, деньги, прибыли, деньги, ученые из Новосибирска, деньги, мировая слава. Опять ведь крутишь, воду мутишь. Просто не унимаешься. Оглядись по сторонам. Не такая жизнь наша. Просто не такая плоская. Последние слова брата о тебе были, о прощении. Жалел, сам не смог прийти, не смог извиниться за стрельбу. Витя, как можно так с живыми людьми обращаться? Пойми, гаденыш, люди все видят, два к двум прибавить умеют.

- Чего ты тут нюни развел? - не выдержал я. - Кто заставлял Степана стрелять?

- Человек не из стали сделан. Терпит, терпит, и ломается.

- Ладно, осознал! Не прав! Не прав по всем статьям уголовного кодекса. Помилуйте, господин дяденька, больше не буду. Доволен, деревня? Двигай отсюда, пока я полицию не вызвал. С оказией пренепременно передавай брату пламенный привет.

Скрипнув зубами, селянин поднялся, сжав огромные кулаки. Пьяно раскачиваясь, кабан постоял, затем грузно протопал в прихожую, вытащил из гардероба куртку.

Положим, я не совершенство, не гений маскировки, не все способен вытерпеть и идеально грамотно развести каждую дворняжку. У меня тоже нервы. У меня тоже принципы. У меня тоже по-взрослому крупные проблемы. Нашлась тут безгрешная мать, святая благодетельница, заступница сирых, убогих и умалишенных. Один с ружьем наперевес по Осиновке бегает, палит во всех подряд, другой розовые картины шоколадным маслом рисует. Банда бешеных дворняжек. Выстрелил в человека, значит убийца, собирай вещи, пошел в камеру. Сам Игорек, небось, самогоном приторговывает, колхозную картошку по ночам с полей ворует, а мне тут теперь высокие морали читает. Принесу себе соболезнования за воодушевление, душа моя переполнилось негодованием и праведным гневом.

- Тебе не понять, - медленно, отделяя слово от слова проговорил селянин. - Брат у тебя с того света прощения за стрельбу просит. Брат сам себя при жизни проклял. Сейчас я тебя, а может и себя самого проклинаю. Хана тебе, гаденыш. Просто тупик. Не больше недели в твоем распоряжении. Снимешь ленточку с кедра, другим станешь. Не снимешь, пропадешь. Просто выбора у тебя нет.

Закрыв дверь на оба замка, я выглянул на балкон и убедился, что Игорек, выйдя из подъезда, скрылся за углом соседней многоэтажки. Вот и хорошо. Вот и славно, уходи, дворняжка, уходи не солоно хлебавши. Беседа прошла на высоком, по-взрослому высоком уровне, и обиженный сеньор с печальным видом отправился обратно к земле, окучивать сугробы с озимыми баклажанами.

Груз с моей души упал. Неизвестно, что дворняжки выдумают завтра, сегодня можно спокойно работать. Под конец пространного монолога селянин перестал меня пугать и даже немного насмешил. Хохма, да и только! Здоровенный, устрашающего вида кабан выкрикнул в потолок нелепые проклятья, как трусливый дворовый мальчишка погрозил мне немыслимыми карами. Такого трюка я не видел с малолетства. Если силы есть, бей, кусай и круши, растяпа. Если нет, остается лишь сотрясать воздух и угрожать. Одним словом, дворняжки! Дворняжки!

Трудовой вечер, хотя и начался бездарно, все же прошел довольно плодотворно. До окончания биржевых торгов я успел солидно пополнить оба параллельных брокерских счета и выключил компьютер, не только сбыв все купленные сегодня акции "Нефти Росинского", но и открыв маржинальную позицию. Ни малейшего волнения на этот счет у меня не возникало. График с Чертового Лба утверждал, что завтра на открытии торгов ценные бумаги значительно подешевеют. Закрыв шорт в первый час, я уже сразу неплохо заработаю.

Дни шли, дни бежали, дни летели. За покупкой следовала продажа, после продажи следовала новая покупка. Сгоряча собираясь как можно скорее покинуть снятое жилье, я передумал, делая акцент на биржевой торговле. Стрелок найден. Стрелок, к счастью, умер. Стрелок подох, поганая сволочь. Атака Игорька отбита по всем правилам военного искусства. Получив по-взрослому мощный отпор, селянин вряд ли еще когда-нибудь появится на горизонтах моего зрения.

Но все равно, к едва ли не постоянному стуку железа по камням Чертового Лба отныне прибавился змеиный шелест ленточек, обвивающих дряхлый замшелый кедр. Слова Игорька пугали меня, жгли рассудок. Не зря, не зря он так долго крутился у старого дерева в тот памятный поход по осеннему лесу. Неужели отвратительный селянин говорил правду? Неужели деревенщина наложил на меня настоящее проклятие?

Неужели проклятие сбудется?

Улучив свободный час, я внимательнейшим образом изучил карту Кемерово, обращая особенно пристальное внимание на береговые зоны и отметки над уровнем моря. Цифры меня ошеломили. Взяв центр города за отправную точку, я обнаружил необъяснимую головокружительную аномалию. На относительно коротком участке Томь преспокойно текла от более низкой отметки к более высокой. Вряд ли подобное поведение реки считается нормой хоть где-нибудь на нашей планете.

Поразительные данные, разумеется, утверждали о тяжелой застарелой болезни морских звезд, которым требовалась срочная помощь. Неподалеку от центра Кемерово у подводных обитателей колония, настолько перенаселенная, что некоторые особи даже мешают нормальному течению Томи.

Мысль до изумления странная, но ничего иного мне попросту не приходило в голову. В тот миг, полностью убежденный в своей правоте, я с великим энтузиазмом пролистал множество статей о морских звездах, лишь разочаровавшись от пустой потери времени. Сложить воедино сибирскую реку, отметки над уровнем моря и обитателей подводных глубин, естественно, не удалось. Уверен, вся собранная информация каким-то образом могла быть вытянута в строгую линию, но сейчас, не имея важных элементов, моя мысль выглядела форменным бредом умалишенного кретинского идиота.