-Так что наша милая Линдусечка, ещё не ведавшая о суровой коллизии в жизни инфекционки, те сырники с кофе доверчиво зохавала. И ещё поблагодарила за вкусняшку детишечек, которые в тот момент казались ей ангелками, а не мерзкими, наглыми и невоспитанными созданиями. Она ещё успела проследить, что все четверо юных ангелочков заходят в квартиру Норда, которая теперь твоя, а потом Линдочку так прихватило, что уже ни до чего сделалось…
-Так, – повторил я, начиная постепенно прозревать насчёт того, какие это детишечки самовольно вписались на мою жилплощадь и откуда в холодильнике взялось чужеродное молоко в компании кабачка и супчика. – А Линдуся тебе случайно не говорила, как выглядели эти ангелочки?
-Не-а, – Дейла радостно хрюкнула, откинувшись на стуле и сложив руки на своём ужасающем ядовито-розовом свитере в белые горохи. – Глебофф ваще изъяснялась сугубо в тех выражениях, которые приняты в портовых кварталах и домах терпимости, пока не потеряла сознание. Линдуся сейчас в реанимации под капельницей лежит, равно как и с пару десятков таких же, как она, очищенных и просветлённых любителей сырничков. А завстоловой, не дожидаясь, пока его линчуют обитатели инфекционки, добровольно сдался под арест генералу ла Пьерру.
-Ну вот и скажи мне, как можно быть директором в этом цирке шапито?! – я потряс в воздухе возмущённо воздетыми к потолку руками. – Ну, Садерьер, ну спасибо, удружил…
-Да не парься ты так, это всё мелочи жизни, – утешила меня добрая Дейла и угостила ирисками.
-Значит, дети не твои? А что там с Катценкэзе?..
-И не мечтай, – отрезал я, расчавкивая «кис-киску». – Я однолюб. От природы.
-Ой, уже и спросить нельзя, – Дейла игриво толкнула меня плечом, отчего я едва не подавился ирисками. – А чего ты пришёл-то, кстати? Тебе из-под Баркли что-то нужно?
-Про девочку одну хотел его спросить. Агата дель Фрио её зовут.
-И на что тебе эта девочка, Седар? Сам только что вроде от леваков открещивался, – захихикала эта вредина, косо глядя на меня из-под изогнутых ресниц и жамкая свой свитерок. – Или ты у нас от природы однолюб, но не одноёб?..
-Дейла!! – под моим полным праведного гнева горящим взором она послушно заткнулась и изо всех сил постаралась сделать серьёзное выражение хитрющего скуластенького личика.
-Ну ладно, лучший друг принцессы Гиты, не кипятись. Надо узнать – значит, расскажем. Агата дель Фрио перевелась к нам почти на заре Антинеля из хорошо тебе известного заведения ГИБХИ с кафедры гербологии, чуть ли не с первого курса. С тех пор она поднялась до заведующей всем левым крылом лабораторий седьмого корпуса. Варит отличные наркотики и лекарства, причём сплошные травки, абсолютно никакой вредной синтетики. Последнюю пару лет с переменным успехом сожительствует с сыном Клода Гастона, молодым хирургом-кардиологом Домингой. У Норда была на хорошем счету, где-то на уровне нашей инфекционки и онкологов. Ещё что-то?
-У неё какие-то особые приметы есть?.. – уныло осведомился я. Если Агата из Марчеллы, значит, я видел сегодня кого угодно, только не Агату. Ведь Ирина говорила, что к узам способны только жители их земель, клина Некоузья – а дель Фрио эти способности сегодня на редкость доходчиво продемонстрировала… Ну, то есть, не дель Фрио.
-Особые приметы? – забеспокоилась меж тем Дейла. – Зачем тебе?
-Потом расскажу, – пообещал я расплывчато, с некоторой тоской запихивая в рот последнюю ириску. Дейла вздохнула и подперла голову рукой.
-У Агатки на левой ноге, от косточки до икры, сильный ожог от кислоты, ей ещё давным-давно в ГИБХИ какой-то урод склянку на ногу уронил, чуть ли не до кости прожгло. Дель Фрио поэтому стесняется открытую обувь носить, ходит или в сапожках, или в туфлях с носочками.
-Ага… осталось увидеть её ноги, чтобы окончательно убедиться, – пробормотал я себе под нос, ероша волосы. – Спасибо, Дейлик, ты мне очень-очень помогла. Но я всё равно хочу к Алексу заглянуть, что-то мне рыбки солёной захотелось.
-А он сейчас… – начала было Дейла.
Не закончила: европодсветка над её столом неожиданно мигнула, и все шесть лампочек с треском лопнули, горячим стеклянным дождём осыпавшись на бумаги, клавиатуру и горшки с растением «мокрый Ваня». Дейла очумело взвизгнула и так резко шарахнулась назад вместе со стулом, что ударилась затылком об стену. Я к таким фокусам после Никеля уже привык, и потому действовал на автомате. Вырвав из розетки штепсель «пилота», к которому подключались компьютер и прочая офисная ерунда, схватил Дейлу за шиворот и с ней в охапке вывалился из приёмной спиной вперёд. Очень вовремя – моднявые белые лампы, которые я скрыто нелюбил и обзывал «пипец, самец пипетки» из-за их неоднозначной формы, последовали ударному примеру евросветильников. Дейла висела на мне, облапив руками и, по-моему, даже ногами, как детёныш панды на любимом бамбуковом деревце, и невнятно подвывала нечто вроде: «Баркли говорил, говорил, а я не верила и смеялась, глупая, а ведь Баркли говорил, говорил!».
-Что говорил Баркли? – сурово осведомился я, стряхивая с себя госпожу Манзана и бдительно косясь на потолок. Слава Са, в коридорах у непрогрессивного и антигламурного хирурга висели какие-то уёбищные плафоны времён первой мировой с обычными электролампочками.
-Баркли говорил, чтобы я вывинтила те модерновые штучки, потому что в нынешних условиях любые лампы с озоном опасны, а я над ним смеялась и не верила, глупая… – Дейла шмурыгнула носом и скорбно посмотрела на своего «мокрого Ваню», обильно пересыпанного стекляшками.
-И давно тебе Алекс это сказал? – нехорошим тоном осведомился я. У меня начало складываться такое впечатление, что про эти узы и их основоположницу Элен Ливали уже давно знает половина Антинеля, а Седару, как всегда, просто забыли рассказать.
-Да вот как мы эту красоту тут приделывали, где-то в начале недели, – Дейла всё-таки отпустила мой рукав и пошла в подсобку за веником, чтобы подмести осколки. – Алекс и вкручивать-то их не хотел, ему галогенки не нравятся. У клёцконосого белое освещение только в лабораториях, да и то жалуется, что глаза болят. Но не могу же я тут в приёмной с лампочкой Ильича сидеть! К нам серьёзные клиенты приезжают, при деньгах и все дела, а в приёмной сидит замызганный Алекс под торшером и с причмокиванием пьёт чай из блюдца. Это же абзац! Вот я и решила произвести смену обстановки и создать интересный, прогрессивный имидж нашего отделения, а выходит, что прав был клёцконосый…
-Да-да, – подтвердил я и ушёл, вероломно не дождавшись просьбы помочь с уборкой. Мне было интересно, рванули галогенки только в одном месте, или по всему зданию? А наша партизанистая иммунолог, однако, по весне заметно активизировалась,… чи ей экспансия Ливали в 7/1 корпус тоже как кость в горле? Если это так, то у меня есть шанс завербовать себе союзника.
С такими мыслями я прошагал по длинному коридору, скрипя рассохшимся паркетом, и вышел на лестничную площадку, где курили у окна приснопамятные стажёры в накрахмаленных белых халатах.
-Не угостите директора сырничком?.. – прикололся я к ним с доброй улыбкой, и практикантов тут же как ветром сдуло, только недокуренная «честерфилдка» осталась сиротливо дымиться на подоконнике. Злорадно ухмыляясь, я спустился вниз, через жилые этажи, на первый уровень. Нервно подёргал носом на запахи близкого общепита и пошёл инспектировать наличие отсутствия галогенок в левое крыло, во владения иммунологов. Заодно, может, и дамочку увижу…
За широкими дверями в столовку коридор делился надвое: справа грозно щетинилась кодовыми замками дверь в технические помещения, налево наблюдался выложенный мелкой плиткой холл, с элегическими голубыми стенами и парочкой снулых традесканций в подставках. Прямо посреди холла стояла невысокая женщина в тёмно-зелёных джинсах и белом пушистом свитерке, и молча, неотрывно таращилась на меня глазами цвета слив. Её круглое и довольно миловидное личико выражало непонятные чувства: то ли страх и обиду, то ли некоторую претензию. В общем, как-то нехорошо она на меня таращилась.
