Сильва еле слышно всхлипнула, и я осторожно обнял её за плечи в неловкой попытке утешить. Хотя какое может быть утешение, когда падаешь в луговой колодец собственной памяти?.. По себе знаю, что это такое. Кстати, интересно – а Норду это она когда-нибудь рассказывала? Вопрос из серии риторических… Бедолага Катценкэзе, с такой занозой в душе жить, представляю, каким шоком для этой несчастной, напуганной девушки стал Никель! Я покачал головой своим мыслям и покрепче прижал к себе мелко дрожащую от страха и злости Сильву. От неё пахло какими-то конфетами, вроде барбарисок, и немножечко тёплым молоком.
-Он принял узы, – придушенно повторила Катценкэзе, – ради этой стервы с лицом ангела, ради Элен Ливали. Бросил меня, беременную. Небеса, как же я ненавидела их обоих. Комок чистой, незамутнённой ненависти. Я до сих пор с удовольствием вспоминаю, как Элен визжала, когда я подкараулила её возле подъезда и облила нефтью… Потом из-за нефти, которую Ливали принесла на себе в свой дом, умер он – мужчина, которого я любила три года и которого люто ненавижу до сих пор. А потом Ливали, мстя за смерть своего любовника, упекла меня в психушку.
Рот Сильвы перекосился – ей было больно вспоминать, но она всё-таки рассказывала:
-Это был кошмар, Сао, длинный непрекращающийся кошмар. Меня пытались «лечить», пичкая таблетками и наркотиками, и с помощью лёгкого электричества и ртути, и ещё бог весть какими ужасными способами… Я в муках потеряла ребёнка, я хотела одного – поскорее умереть, лишь бы надо мной больше не издевались. Там работала одна девочка, молоденькая и глупенькая, но в целом добрая, она меня жалела иногда. Однажды ей с проходной позвонили, и она убежала вниз, со своим мальчиком целоваться, и позабыла связать мне руки. Тогда я разбила эту их проклятую галогеновую лампу и проглотила осколки. Им пришлось отвезти меня в городскую больницу, а там такой хирург был замечательный, из наших, из староверов… он два раза меня спас: из могилы вытащил, а прихвостням Ливали сказал, что я мертва. Я ведь не Сильва Катценкэзе.
Она неожиданно хрипло хихикнула, передёрнув плечами, и выпила теперь мою чашку чая.
Я молча обнимал Сильву, ощущая, как предательски щиплет уголки глаз от подступающих слёз. Господи, сколько же их здесь, с искалеченными судьбами, с чужими именами, прячущихся за спиной Норда от собственного прошлого?.. Марио Оркилья, я сам – седьмая строка на фамильной усыпальнице семьи Седар, и эта голубоглазая девушка из Никеля…
-А как тебя зовут… по-настоящему? – тихо спросил я.
Сильва слабо-слабо улыбнулась, полуприкрыв глаза.
-Моё настоящее имя – Ирина Маркес. У меня в Никеле старшая сестричка осталась, Марика, уж не знаю, что с ней стало… после войны. Надеюсь, что Марика выжила, успела убежать из города, тогда целыми семьями кто куда уезжал. Когда я вышла из больницы, уже Сильвой, как раз всё это и началось. Сторонники прогресса травили нас ртутью, а мы обрезали им коммуникации, били их лампы – они без своего озона задыхаются, как рыбы на песке… На месте нашего дома – руины, куда идти, непонятно. Сначала было непонятно. А потом я поняла! Что я так хочу уничтожить эту белобрысую тварь, Элен Ливали, что в глазах мутится. И да, я смогла, Сао Седар, я смогла…
Голубые глазищи Сильвы-Ирины лихорадочно заблестели, она вцепилась в мою ладонь и опять заговорила сбивчиво, с яростью:
-В том самом общежитии, на аллее Прогресса, жила моя подруга, Мария Селакес. У неё старшая девочка под узы подпала, и науськала на младшую чернявок, чтобы её тоже в Кирпичное забрали. Тоже мне, любящая с-сестричка… сама с ними не пошла, осталась у подъезда, не хотела, видимо, матери родной в глаза смотреть… Мы с Марией и её соседями, как могли, девчонку защищали. И тут гляжу – вот она, здрасьте, ангел в белом платьице, с двумя косичками, под школьницу косит, лютик невинный… сука. Ненавижу её! Сао… у нас чай кончился, да?..
-Сиди, я сам принесу, – взяв Ирину за плечи, я решительно воткнул её обратно в диван и пошёл на кухню. В общем-то, мне этот тайм-аут самому был нужен, чтобы хоть чуть-чуть утихомирить разбушевавшуюся в голове свистопляску. Многие вещи, так пугавшие меня в Никеле – отголоски войны, брошенные дети, странное отношение к электричеству – стали сейчас понятны. Рассказ Ирины, пусть сбивчивый, путаный и непоследовательный, словно перенёс меня в прошлое этого промышленного города, расколотого на две противостоящие друг другу части. Однако то, что комендантом, настойчиво пытавшимся меня ухайдакать, оказалась девица по имени Элен, меня несколько контузило. Я себе этого коменданта воображал, как некоего неприятного мужика с оловянными глазками и бульдожьей челюстью, а тут… даже не верится. Хотя с другой стороны, я кажется, понимаю, какая такая вендетта у Поля Бониты с комендантом, и почему ему нужна наша помощь, чтобы собраться с духом и уничтожить эту Элен. Отголоски старых чувств-с… Они ведь из одного города – Бонита упоминал этот Избор, прежде чем шарахнуть тогда по чернявкам, и я буду не Сао Седар, если там нет в анамнезе какой-нибудь love story!..
Ч-чёрт, и ведь Норд про всё это знал – и про жуткую историю Сильвы, и про вендетту Бониты – и молчал в свой чёрный шёлковый платочек, зараза такая! Таблички он с предупреждениями тут поразвесил, подумать только, заботливый нашёлся, а объяснить всё сразу и простым текстом не судьба! Типа, Седар умный, сам разберётся… Нет, я конечно разобрался, но ценой испорченных нервов и бессонных ночей, а также раз пять едва ли не ценой своей драгоценной жизни. Ещё чего? Теперь мне надлежит одеть красные труселя с большой буквой S на причинном месте, и полететь непосредственно в ближайшее окно спасать мир от Элен Ливали сотоварищи?..
-Сао, всё в порядке? Ты какой-то бледный, хоть и смуглый, – изрядно меня выпугав, сзади тихо подошла Ирина и доверчиво уткнулась подбородком мне в плечо. Я обнаружил, что стою и уже с пять минут втыкаю на энергично кипящий чайник, держа в вытянутой руке пакетик с чаем. Нет, я не сплю, я просто медленно моргаю… Мда.
-Да, всё нормально, я просто задумался, как мне со всем этим жить дальше.
Ирина тихо хихикнула о чём-то, потом резко посерьёзнела:
-Ты прав, надо думать, надо бороться. Я ведь была уверена, что она мертва, я сама лично убила Элен Ливали, и это была поистине ужасная смерть… – она машинально сглотнула, потерев горло ладошкой, и продолжила, – почти такая же, как и моя. Видишь ли, чем сильнее у человека узы, тем хуже ему от тяжёлого электричества. У него начинаются приступы удушья, головокружение, даже может наступить смерть от нехватки озона. И поэтому, когда Элен зашла в подъезд, мы с Марией, не дав ей опомниться, схватили эту белобрысую гадину под руки и затащили в сушилку, ну, где вещи сохнут. Она рядом с душевой в холле между корпусами расположена, может, ты там был, помнишь… А у нас в той комнатке лампочка мощная висела, с рефлектором, мы с девчонками под ней бельё сушили по ускоренной методике. Ну, убрали быстренько всё, чем можно было лампу разбить, бросили в сушилку Элен и включили свет. Она так жутко кричала, колотилась в дверь, умоляла выпустить, потом, видимо, задохнулась и замолчала,… мы её там часа два держали.
Пока Ирина рассказывала, я заварил чая, и девушка, нервно облизнув губы, опять в один глоток осушила чашку каркадэ. На её щеках выступили пятна лихорадочного румянца, когда она вновь заговорила:
-Мы открыли дверь, Элен лежит на плиточном полу – губы как будто в помаде, а на самом деле кровь, и на ногтях, и на платье, и на волосах, и непонятно – вроде бы сверху капает. Поднимаем глаза и видим: наша лампочка еле светит, потому что колба у неё наполнена кровью… кровью Ливали. Я это всегда помнить буду. Тусклая красная лампочка, капли крови, срывающиеся со стеклянной колбы, падающие на лицо и белое платье. Мы с Марией хотели Элен на всякий случай потрогать, мало ли что, вдруг она ещё живая. Но тут шаги на лестнице – это старшая дочь Марии устала там у подъезда ждать, и пошла искать Элен. Она поднялась в холл, увидела нас над телом Ливали, и без предупреждения, молча, всей своей мощью ударила по нам обеим. Марию сразу насмерть, а меня к стене отбросило, вообще ничего не помню, кто меня оттуда вывел или что произошло… Я уже потом, по здравому размышлению, поняла: эта дочь Марии, её Алия звали, очень сильной принципалкой была. И когда она по нам со злости шарахнула, то смогла пробить дверь между гранями. Не знаю, как вы это у себя в отделе нулевой физики называете. В общем, я уже не в нашем Некоузе очнулась, а где-то в районе Зарницы, тут недалеко. Меня какая-то добрая старушка подобрала,… я толком не помню её, была как в тумане. Потом, когда через пару недель начала соображать немного, стала искать работу, чтобы не очень сложно, и чтоб без специального образования взяли – какое там у меня образование, год в психушке, два в войнушке…
