-Ждал всю ночь, Садерьер? – глухо спросил Рыжик. Когда его губы шевельнулись, из угла рта по фарфоровой щеке пробежала ярко-алая струйка крови, и Камилло стиснул в карманах кулаки, удерживая крик. – Я знаю, тебя не пускало это здание… Я знаю, Дьен. Это я так сделал. И что ты будешь делать, если я сейчас повернусь и уйду в подъезд?..
Мужчина задумался – не наигранно, абсолютно всерьёз. Неуверенно протянул свой платок Рыжику, но тот зло мотнул головой и вытер щёку ладонью. Тихо подошедший Камилло положил руку ему на плечо – и был удостоен презрительно-сострадательного взгляда карих глаз.
-Знали бы вы, кто это… – тихо проговорил мужчина, едва заметно покачав головой, и Рыжик сильно вздрогнул под рукой Камилло.
-А мне всё равно, – проронил Диксон в ответ, и это была абсолютная правда. Сейчас он был готов отдать всё на свете, чтобы между ним и Рыжиком больше никогда не проскальзывал тот блик на стеклянной стене. Только лишившись своего одиночества, Камилло осознал, насколько глубоким оно было – и до дрожи страшился вновь очутиться тем, кем был до Рыжика. Одиноким, живущим по инерции человеком, похоронившим жену и не имеющим ни детей, ни друзей – лишь какие-то невнятные иллюзии общения с коллегами по работе.
-Послушайте, – теперь мужчина со странной фамилией Садерьер обратился к Рыжику, упрямо смотревшему на него исподлобья, – я верю в то, что вы способны сейчас вместе с Камилло войти в этот подъезд и больше никогда из него не выйти. Зима на исходе, все дороги открыты, границы между мирами смазываются и пропадают, и даже лучшим капо не остановить вас… Даже я уже выбился из сил, много раз пролетая стрелой совсем рядом и всё-таки не настигая цели. Но просто поймите, прошу вас, одну вещь: вам никогда не убежать от себя самого… милорд.
Рыжик поднял лицо – рот зло перекосился, а чёрные глаза смотрят одновременно со жгучей ненавистью и с безудержным весельем. По красивому смуглому лицу Дьена мелькнула тень непонимания, оторопелого страха и растерянности, когда Рыжик от души расхохотался, откинув голову и запустив тонкие, испачканные кровью пальцы в растрепавшиеся волосы.
-Послушай, – отсмеявшись, Рыжик склонил голову к плечу и серьёзно взглянул на Дьена, – если ты действительно веришь в то, что говоришь – то почему бы тебе просто не дать мне пожить так, как я хочу? Раз – как ты утверждаешь – я всё равно вернусь туда, откуда сбежал?
Садерьер в ответ слабо вздохнул и посмотрел на восток, где серое постепенно становилось грязно-белым – кафель в операционных и моргах нищей окружной больницы. Возле его тёмно-карих глаз обозначились усталые морщинки, и сразу стало заметно, что Дьен гораздо старше, чем кажется. Старше на долгие годы войны, на страшные списки потерь и горестей…
-Попробуйте, – сказал Садерьер, и зябко поёжился, проведя ладонями по дорогой вишнёвой ткани своего пиджака. – И... прошу вас, включите телефон. Сейчас весна, а ваш неясный статус и… природные склонности могут стать причиной больших проблем. Всё Некоузье до сих пор открыто, хотя Кронверк и глушит по-чёрному весь клин. Это личная просьба. Я… я тревожусь за вас, и не только из-за моего долга крови сакилчей. Можете не поверить мне, но я к вам искренне привязан, хотя иногда вы меня просто…. мммх!.. доводите.
-Да, я знаю. И хочешь вдобавок привязать меня к себе. Прочной цепью. Или ржавой колючей проволокой. Спасибо, Дьен, я очень тронут, – Рыжик горько усмехнулся, опустив ресницы.
-Ладно, Дьен, я включу телефон. Но только потому, что очень не хочу в Кирпичное. Или на чашечку чая к светлому ангелу Некоузья Элен Ливали. А сейчас не будешь ли ты так любезен, подвезти нас до Фабричного квартала? Раз уж дожидался тут всю ночь возле подъезда…
-Прошу вас, – Садерьер подошёл к припаркованному в паре шагов чёрному бронированному Mitsubishi Lancer, и с поклоном открыл переднюю дверцу. Рыжик уцепил Камилло за уже весьма затрёпанный от множества таких цепляний рукав пальто и чуть потянул за собой. Диксон кивнул с улыбкой и опять поймал на себе взгляд карих глаз Дьена – в нём была печаль, невысказанные предостережения, уговоры… и жалость. Так смотрят на смертельно больного человека, который громко отказался признавать правдой свой ужасный диагноз.
-Скоро будем дома, – сказал Рыжик, изящно-привычным жестом подбирая полы пальто и садясь в авто; Камилло понял, что Рыжик проделывал это столько раз, что сейчас действует по инерции, не задумываясь. Диксон взглянул на профиль Рыжика в рамке окна – фарфорово-белое лицо, рыжая прядка на скуле, чуть приоткрытые губы, печальные и усталые глаза… Чёрные глаза того, кто слишком многое пережил для того, чтобы быть счастливым и уметь верить людям.
Страх того, что сейчас Садерьер заведёт мотор и уедет без Камилло, увезёт с собой Рыжика, пронзил Диксона как разряд электричества, и заставил торопливо и оттого неловко пробраться на заднее сиденье. В салоне пахло вишнями и шоколадом – точь-в-точь как ночью, на балконе! – в магнитоле пела Эния. Они ехали совсем недолго – минут десять, наверное. За тонированными стёклами летели прочь совершенно незнакомые улицы и кварталы. Камилло страшно удивился, когда после очередного поворота они выехали из тупика за прачечной и буквально через пару минут остановились у его дома.
-До свиданья, Дьен, – сказал Рыжик бесцветным голосом, и, не дав Садерьеру времени как-то отреагировать, быстро ушёл в подъезд – только пролетевший за плечом шарф мелькнул.
-М… спасибо, что не отказались нас подвезти, – сформулировал после некоторой запинки вежливый Диксон. Садерьер обернулся к нему, ухватившись рукой за край своего сиденья. На безымянном пальце у него был перстень с крупным рубином, похожим на осколок замёрзшей крови.
-Камилло, – мягко сказал Дьен, вздохнул и сказал совершенно не то, что Диксон ожидал услышать, – берегите Рыжика. Сейчас опасное время, скоро день весеннего равноденствия, и…
-Боюсь, что я не понимаю вас, – осторожно перебил Камилло. – Рыжик ведь ничего мне не рассказывал, ему неприятно вспоминать своё прошлое. И все эти странные общежития, смутные слухи – для меня как ощущение дежа вю. Кирпичное, Северная, Берёзники…
-Дай Са, чтобы и дальше вас двоих это не касалось, – тихо отозвался Дьен и протянул свою визитку (безусловно, вишнёвую, с белой вязью надписи). – Это… на всякий случай. Если что.
Если что? эхом повторил Камилло, но Садерьер уже отвернулся и ничего не ответил. Ещё раз – и вновь как-то скомкано – поблагодарив, Диксон поспешил подняться в квартиру.
В кухне на плите беззвучно выкипал чайник; Рыжик, закрыв глаза, сидел у окна на табуретке. Он выглядел измученным и усталым, в уголках рта запеклась кровь, и даже золотисто-рыжие волосы как-то выцвели и потускнели, утратив своё тёплое сияние. Камилло тихонечко подошёл, выключив газ под бунтующим чайником, и сел напротив, уткнув локти в колени, а подбородок в скрещенные кисти рук.
-Ты, должно быть, хочешь объяснений, – еле слышно проговорил Рыжик, не открывая глаз.
-Всё нормально, я понимаю, что должен всё объяснить… Но прошу тебя, Камилло, только не сейчас. У меня нет на это сил, я так устал… Потерпи, завтра я тебе всё-всё расскажу, но только не сегодня, Камилло, только не сейчас… дай мне отдохнуть. Пожалуйста.
Повисло молчание; потом Камилло тихо, но твёрдо произнёс, словно утверждение:
-Рыжик.
Тот поднял голову и посмотрел на Камилло с молчаливым вопросом.
-Рыжик, если ты не хочешь рассказывать о себе, если это тебе неприятно – не рассказывай. Мне не нужны никакие объяснения, мне нужен ты. Знаю, это опять невыносимо пошло звучит, но что сделаешь, если эту фразу за века успели истаскать до состояния посудной тряпочки? Я по-другому не могу сказать. Примирись с моей жуткой примитивностью и послушай – ты нужен мне, Рыжик, кем бы ты ни был. Я знаю, чего я прошу. Честное чучельское слово. Ты мне веришь? – Камилло подался вперёд, ловя ускользающий антрацитовый взгляд. Рыжик довольно долгое время молчал, пытаясь осознать смысл сказанного, потом вновь бессильно закрыл глаза и едва слышно отозвался невпопад: «Спасибо». Диксон тепло улыбнулся в ответ, увёл засыпающего на ходу Рыжика на диван, и тихонько, стараясь не шуметь, испёк печенья и заварил свежий чай…
