«Ну и пусть…» – подумал Диксон беззаботно уже сквозь дрёму, зевнул и уснул окончательно.
====== 30. Утренний рейс ======
-…Эй, соня, хватит храпеть, на кухне посуда трескается, – торопливый сбивчивый шёпоток щекотливо коснулся уха мирно дрыхнущего с открытым ртом Камилло Диксона, и заставил того недовольно завозиться. – Если хочешь успеть на трамвай, пора мыться-бриться-одеваться!
-М-м… Ленточка, ты? – Камилло нехотя разлепил ресницы, всё-таки проснувшись. Возле его постели стояла девушка в паутинчатом бледно-синем платье, кутающаяся в шаль с бубенчиками по краю. В комнате плавали серые, седые предрассветные сумерки; было зябко и хотелось горячего и сладкого чая.
-Тс-с, не кричи, девчонки только час назад приползли, умотанные в тряпку. Собирайся тут потихонечку, чайник я тебе уже погрела, – девушка присела рядом на корточки, и Диксон понял, что это не Ленточка, а одна из её товарок: худенькая, с уложенными в корону и перевитыми васильками рыжеватыми волосами.
-Я Аанна, с сорок восьмого маршрута. Ленточка сказала, ты хотел с нами первым утренним рейсом ехать…
-Да, спасибо, что не дали мне проспать это событие, – Камилло улыбнулся и потянулся со скрипом, словно расправляющее ветви навстречу солнцу высокое дерево.
-Попей чая с колбасой и приходи на круг конечной, я пока вагон проветрю и конфетти с пола подмету, – Аанна тоже улыбнулась, вставая и отряхивая примявшийся подол. – У меня трамвай украшен хрустальными шариками и шёлковыми бабочками, он один такой, не промахнёшься. И смотри, не опаздывай! – подумав ещё чуток, Аанна щёлкнула пальцами и радостно прибавила:
-Ах, да! Ленточка велела сказать, что колбаса не из пауков, кушай смело.
-А из чего она? – шёпотом крикнул Диксон Аанне вслед.
-Из кровежорок, – махнула та длинным кружевным рукавом и улетучилась.
«Как трогательно!» – пробубнил себе под нос Камилло, обуваясь у дверей и шествуя на кухню в общество чайника. Колбасу он, понятное дело, проигнорировал, сперев себе из холодильника кусок белого сыра с крылатой коровой на обёртке, совсем как на майке кучерявого Полли. Потом подумал чуть-чуть и прихватил с собой в дорогу баночку восхитительного паштета из печени рыбальщиков плюс пару сдобных булочек.
Во всеоружии, с запасом еды в одном кармане и с семечками кровежорки в другом, Диксон вышел на пустое крылечко, натягивая перчатки, и обозрел панораму депо из-под полей шляпы взглядом полководца. Здания тонули в белёсом утреннем тумане; серое небо на востоке только-только начало наливаться спелым розовым светом грядущего дня. Мир спал, и лишь какой-то невероятно стойкий учёный в расстёгнутом пиджаке и полосатом шарфике весьма запутанным маршрутом целенаправленно грёб наискосок по заснеженному полю в направлении трамвайного кольца. Прищурившись, Камилло с удивлением узнал в этом неспящем давешнего Полли. Судя по на редкость извилистой траектории передвижений и причёске «ночевал я в сеновале», Полли был мертвецки пьян. Ко всему прочему, он периодически начинал громко петь романс «Я Вас любил, любовь ещё, быть может…», но сбивался на втором куплете и начинал всё заново.
Диксон осуждающе поцокал языком, при этом с очаровательной простотой предпочитая не вспоминать свою джазовую молодость и еженощный праздник жизни. Потом ещё раз потрогал в кармане кулёк с семечками, убеждаясь, что он на месте, и тоже пошёл к конечной. Правда, по берегу озера, а не напрямки – уж очень не хотелось начерпать снега в ботинки. Это Полли всё равно, а у него ревматизм напополам с радикулитом…
Поскрипывая на ходу, словно старый трамвай, Диксон двинулся по расчищенной дорожке между домов к зданию депо, – но не дошёл. Брякнула замком массивная дверь депо, и на крыльцо траурным лоскутком выскользнул Рыжик. Вид у него был такой, что Камилло только ахнул и схватился за сердце, вцепившись пальцами в одну из тряпичных заплаток на пальто.
-Камилло? Камилло Диксон? – обратился к нему Рыжик вопросительно. Его голос неуловимо менялся – то звенел стеклянными колокольчиками, то чуть шептал, словно ветер подземки, то обретал мягкость и переливы норкового меха.
-Он самый, – мрачно отозвался Камилло, не в силах оторвать сведённую судорогой руку от пальто, а взгляд – от исцарапанного, в засохшей крови и каплях ртути лица Рыжика со странно перекосившимися, левая выше правой, бровями, и с безумными лунными искорками в чёрных глазах. – Тот самый, который, осмелюсь тебе напомнить, твой неназванный отчим, лучший друг и отрада жизни. Ну как, припоминаешь?..
-Да я помню тебя, помню… Камилло, – махнул рукой Рыжик и улыбнулся. Странная это была улыбка: словно Рыжик нечаянно обронил её, разбив на сотню осколков, а потом склеил обратно. И получилось очень похоже на прежнюю, но всё-таки что-то не то.
-Когда вернёмся домой, придётся мне начистить ведро картошки и мешок лука, да… Ну и ладно. Где наша не пропадала, – Рыжик опять махнул рукой. – Я ведь обещал тебе не теряться, Камилло, но не выполнил это обещание. Прости.
-Рыжик… а ты вернёшься… домой? – тихо спросил Камилло, глядя в дикие раскосые глаза – и увидел, как в глубине чужих зрачков хищной рыбиной плеснулась… неужели печаль?
А в следующий миг Рыжик опустил ресницы, ускользая, пряча, не давая присмотреться.
-Вернусь, – ответил он резко. – Кто бы сомневался.
Повисло молчание. Вдалеке звякнул трамвай Аанны, подъезжающий к конечной остановке.
Рыжик вздохнул, всё так же не поднимая склоненной головы, не давая смотреть себе в глаза.
-Прости… мне сейчас очень тяжело, – он кончиками пальцев виновато коснулся стиснутой руки Камилло. – Когда-нибудь ты поймёшь, по какому бритвенному лезвию я сейчас иду, и что для меня каждый новый шаг… но это не оправдывает мою дерзость и злость по отношению к тебе. Мне так стыдно за себя, Камилло, очень стыдно. Прости меня, потому что, когда ты узнаешь, за что я просил прощения… Впрочем, неважно. Забудь. В этом мире паутины, кружев и бинтов у меня даже мысли все позапутались – сплошь петли да узелки. Хватит с меня этих слов, от них только хуже делается. Забудь, что я тут наговорил. Пошли к Ленточке?..
-Я это, хотел на первом трамвае прокатиться. Потому и выполз так рано, – слегка суетливо отозвался Диксон, засовывая руки в карманы и отступая спиной в сторону трамвайных рельсов. Сейчас он сам себе напоминал косиножистого Леонара. И ещё ему было очень гадко из-за того, что Камилло впервые за всё время их знакомства сознательно солгал Рыжику.
-А, ну катайся, это весело, – Рыжик мизинцем почесал левую бровь, – к обеду-то вернёшься?
-Конечно. И не волнуйся за меня, – Камилло с тяжёлым сердцем провёл костяшками пальцев по скуле Рыжика – вторая рука сжимала в кармане кулёчек с семенами кровежорок. – Ты ж сам знаешь, у меня меркаторский нюх на Некоузскую географию. Я теперь нигде не заблужусь.
-Если что – я у Ленточки. Приходи поскорее, ладно?..
-Да, конечно, – повторил Камилло с улыбкой, хотя на сердце у него кошки драли. Он не был уверен, что вернётся из своей поездки вообще. Но Рыжик, видимо, не почувствовал фальши в его голосе: несколько раз задумчиво кивнув, он напоследок по-кошачьи ласково потёрся щекой об рукав Диксона, оставив на драпе пальто кровь и ртуть, и ушёл по тропинке к домам.
-Прости ты меня, Рыжик, – еле слышно прошептал Камилло вслед тонкой фигурке, похожей на погребальную свечку – всполох золотисто-рыжих волос над чёрной одеждой. Закусил губу и побежал по берегу загадочно мерцавшего озера, хранящего молчание сфинкса, к нетерпеливо позванивающему трамваю. Три ступеньки, лязг задвинувшейся двери: назад пути нет. Нет. Нет…
-А вот и наш мухнявый опозданик, – радостно откомментировала Аанна явление Диксона, высовываясь из кабины. В руке у неё был надкусанный пирожок с повидлом. – Падай, где тебе нравится, и готовься к полёту. У меня сегодня три галлона крови и полный кулёк семян, так что на прямых перегонах возможен переход звукового барьера… Слу-ушай, ремней безопасности и надувных подушек у нас в комплектации нет, а ты не похож на любителя бегать по потолку… так может, тебя хотя бы скотчем к сиденью примотать? Ты ведь в первый раз с нами едешь…
