Подзатыльник. Вновь и вновь. Неудачи.

- Если ты с этим не сможешь справиться, то, как будешь решать более сложные проблемы в своей жизни? – мужчина слишком преувеличивает.

Иногда взрослые слишком много надежд возлагают на своих чад. Есть и те, кто считает, что они обязательно должны быть теми, кем они их видят.

Отец видел его музыкантом. Таким, каким не стал сам. Он был готов молиться на музыку, восхваляя инструменты, а парень начинал всем сердцем ненавидеть это все.

Он любил играть, но для себя, без этих побоев и вечных недовольных возгласов отца.

Для себя, только для себя.

Поэтому и жить ему охота для себя.

Дилан удобнее располагается в кресле, упуская громкий выдох. Чарли слышит это, но не реагирует. Она плохо ела, поэтому чувствует, как канет. Глубоко в сон.

Парень вдруг хмурится, осознав то, что кажется ему занятным, но в тоже время непонятным.

Шум, гул и голоса людей. Он практически прекратил их слышать, воспринимать. Словно его голова находится в каком-то вакууме. Это способствует тому, что Дилан клюет носом, напрягаясь.

Он не должен спать в том месте, где не чувствует себя в безопасности.

Чарли опускает голову на поверхность стола. Всего секунда. Одна секунда. Ведь нельзя спать, когда кто-то в твоей комнате. Нельзя спать там, где ты не чувствуешь себя в безопасности.

Прикрывает горящие от усталости глаза. Всего секунда и откроет. Да, но секунда проходит, а темнота перед глазами лишь сильнее сгущается, унося уставшее сознание дальше от обыденных хлопот и проблем.

========== Глава 7. ==========

Внешне Мы спокойны, но внутри Нас бушует океан.

“Если бы у меня был выбор?” - капли воды попадают в глаза, которые раскрываю резко, не щурясь от бледного света. Песок. Камни. Дикий крик чаек. Шум морской воды. И тяжесть в груди. Кожа рук сохнет на глазах, а бледные губы треснули. Заставляю себя приподняться на руки. Перед глазами тусклый горизонт. Канет. Все канет: небо, море, ветер, солнце, шум, ароматы.

И я. Я кану, не сопротивляясь.

Удар. Что-то мягкое влетает мне в голову, заставляя резко выпрямиться. Все тело затекло, а на щеке остался след от руки. Хмурю брови, щуря сонные глаза. Моргаю, опустив лицо: на столе по-прежнему лежит тетрадь, рядом карандаш. Вновь поднимаю голову, уставившись перед собой.

- Черт, гребаная… - слышу голос за спиной, поэтому поворачиваюсь. Дилан трет лицо, недовольно ворча под нос. За окном светло, слышно пение птиц.

- Захер ставить будильник на шесть утра?! - сразу крик. “Доброе” утро, Чарли. Хлопаю глазами, бубня, ведь не могу заставить охрипший голос быть громче:

- Так это, в школу ведь мне, - зеваю, видя, что парень тут же начал рыться в карманах, ища пачку сигарет. Его глаза темнеют, ведь, найдя её, обнаружил, что сигареты кончились. Поднимает глаза, фыркая:

- Бестолковая, сегодня суббота, блять, - поднимается, шаркая ногами.

- А, ну, хорошо, - вновь кладу голову на стол, не понимая, отчего так вновь клонит в сон.

Мягкая подушка вновь летит мне в голову, отчего ворчу, но не поднимаю ее. Черт. Неблагодарная скотина. Приоткрываю глаз, когда парень подходит к столу, взяв мою кружку с водой, и опустошает. Полностью. Я чувствую, как в горле пересохло за ночь, поэтому приподнимаю голову, с жалким видом наблюдая за тем, как он, не спрашивая разрешения, пьет. Дилан громко ставит её обратно, отворачиваясь, и идет к двери.

Сглатываю, чмокая сухими губами:

- Кретин.

Он хлопает дверью, так и не поблагодарив за то, что разрешила остаться.

***

Дилан плохо спал. Всю ночь выдергивал себя из сна, словно его жизни что-то угрожало. Это не удивительно. Он не может спать спокойно на новом месте, тем более, что кресло - не самый удобный вариант, чтобы расслабиться. Трет лицо. Стоило ему открыть глаза, как необъяснимая злость накатила, не оставив просвета в сознании. Дилан и сам не понимал отчего, но ему было охота сделать хоть что-нибудь, чтобы заставить Чарли чувствовать себя так же отвратительно. Просто ему захотелось. Нужно было знать, что он не одинок в своем чертовом опустошении.

Пускай ей тоже будет плохо.

Хмурится, когда переступает через людей, что по-пьяне уснули прямо на полу, мешая идти. Наступает на какого-то парня, желая увидеть Зои. Ему хочется, чтобы ей тоже было хреново.

Черт, чтобы всем. Просто, чтобы всем было плохо.

Чтобы он был не одинок в этом дерьме.

***

Когда я во второй раз открываю глаза, то чувствую себя хуже. Такое ощущение, словно меня окатили ледяной водой, отчего даже теплый ветер кажется холодным, и кожа рук бугрится. Выпрямляюсь, невольно оглядываясь, чтобы убедиться, что я в комнате одна. Наконец-то. Думала, что этот кошмар в лице Дилана никогда не закончится. Тру мятое лицо, запуская пальцы в светлые волосы, и встряхиваю их, поднимаясь со стула. Спотыкаюсь о гитару, переступая с ноги на ногу:

- Прости, чувак, - извиняюсь.

Да, я часто разговариваю с неодушевленными предметами.

Наклоняюсь, поднимая подушку с пола, и бросаю ее на неубранную кровать, которую, к слову, я никогда не заправляю. Не вижу в этом нужды, поэтому не делаю. Какой смысл? Все равно вечером расправлять придется.

Тяну майку на тонких бретельках вниз, но она все равно не скрывает всего живота. Поправляю шорты, выходя из комнаты, и тут же сталкиваюсь с незнакомыми мне людьми. Черт, видимо, Зои еще не выставила их за дверь. Я рассчитывала, что она более предусмотрительная. Родители могут вернуться в любую минуту. Прохожу мимо комнаты Дилана, невольно, но с любопытством заглянув внутрь, ведь я никогда не была там. Никто не был, но теперь внутри, на его кровати спят порядка десяти человек, я не преувеличиваю.

Спускаюсь вниз по лестнице. Кто-то уже толпится в дверях, прощаясь с Зои. Лица у всех, конечно, не первой трезвости, да и запах соответствующий. Игнорирую вопросы, которые мне посылают незнакомцы, проходя на кухню. Что ж, Зои успела убраться здесь. Уже радует.

Открываю дверцы холодильника, чувствуя дрожь в ногах, когда холод обрушился на меня. Беру молоко, слыша пение кита в своем животе. Вчера так и не поела толком. Подношу бутылку ко рту. Дверь открывается и на кухню входит Дилан. Парень выглядит “свежее”, чем все в этом доме, в том числе меня. Он ворчит, когда я прохожу к столу, отпивая молоко.

Подзатыльник. Давлюсь, прикрывая рот ладонью.

Еще раз доброе утро.

- Не пей из горла, - хмурится.

- Руки не распускай, кретин, - ворчу, вновь поднося бутылку ко рту.

- У тебя фантазии нет? - выхватывает её до того, как успеваю отпить напитка. - “Кретин” не звучит обидно, - отворачивается, взяв стакан из шкафчика.

- Отстань и верни мне мое молоко, я пить хочу, - кажется, сама замечаю, что ворчу, как ребенок. - Ты выпил всю воду, которую я оставляю себе на ночь, придурок.

- Придурок, - передразнивает, кривляясь.

- Господи, тебе скоро двадцать, а ведешь себя хуже, чем я! - воскликнула, прижав колени к груди, и обняла их руками, сгорбившись.

***

Действительно. Парень на мгновение замер, но не показал своего смятения.

Ему скоро двадцать. Он уже взрослый, да?

“Ты уже взрослый!” - говорил отец, когда ему было шесть.

“Ты уже взрослый!” - когда было девять.

“Ты не ребенок! Так что возьми себя в руки! Взрослые себя так не ведут!” - одиннадцать.

Взрослые себя так не ведут. Но, как они себя ведут?

Если ты в детстве вел себя, как взрослый, то было ли детство таким, как у всех?

Игры, ребячество, прогулки до темноты, драки с дворовыми ребятами, после которых все все-равно оставались друзьями, лишившись пары зубов.

Этого не было. Только не у него.

Был ли я ребенком когда-нибудь?

***

Я продолжаю ворчать под нос, покорно ожидая, когда он выйдет с кухни, чтобы я могла продолжить пить молоко так, как мне нравится. Не хватало, чтобы меня еще учили, как правильно есть.

Руками вцепилась в стул, покачиваясь на нем в разные стороны, чтобы Дилан понял, что я жду. Или просто хочу раздражать его.