— Надо уходить, — ставит перед фактом, поднимаясь с колен, и тянет Эви вверх, со сжатыми губами переносит её больные писки и мычание.

Как можно так просто приносить человеку боль? Как можно игнорировать мольбы о прекращении, крики боли, плач? Дилану этого не понять. Никогда. Даже сейчас он уже ругает себя за то, что заставляет её чувствовать боль.

— Потерпи ещё немного, — шепчет, вдруг поняв. — Посиди здесь.

Эви встревоженно взглянула на него, хмуря брови, но Дилан уже отпускает ее, позволяя сесть обратно, и быстро поднимается по лестнице, открывает дверь комнаты, вбегая внутрь, хватает рюкзак, начиная запихивать в него всё необходимое, с полок берет вещи Дженни, чтобы переодеть Эви. Там, куда они собираются, есть одежда и, кажется, еда.

В голове вертится: «Опять сбегаешь, О’Брайен?»

Да, именно. Он больше ничего не может. Вся его жизнь — это сплошная беготня. И парень не собирается останавливаться.

Грохот.

Глухой крик.

Звон стекла.

Дилан замер на месте, не переводит дух. Оборачивается, всматриваясь в темноту коридора, после чего бросает рюкзак, сорвавшись с места. Мчится вниз, готовый морально ко всему, но, выбегая в коридор, тормозит, теряя дар. Нет, не речи. Дар нормально и здраво мыслить.

Его отец шатается, оборачиваясь, в его руках сжато горлышко стеклянной бутылки из-под пива. Дилан опускает взгляд, понимая, что вновь выпадает из реальности, прекращая слышать шумы.

Эви лежит на боку. На бледной коже лба алые пятна крови, а вокруг головы осколки.

У меня больше нет сил терпеть.

========== Глава 19. ==========

Может, и нам стоит уйти?

От лица Дилана.

Не хотел.

Чертов светофор. Горящий ярко-красный свет впервые вызывает столько отвращения, что изводящая изнутри боль не щадит даже мои легкие, которые увеличиваются, стоит мне сделать короткий вдох. Пальцами одной руки сжимаю руль, другой — покусываю зубами, потираю сухие от нервов губы. В салоне тихо, это гробовое молчание, как удар в печень — резкое, грубое. Кажется, я могу почувствовать, как оно касается моей спины и подобно иглам вонзается в шею, которую начинаю чесать, с тяжелым выдохом подняв глаза на светофор. Красный даже не мерцает.

Моё сердце до сих пор колотится.

Я не хотел.

Поворачиваю голову, бросив какой-то слабый, опустошенный взгляд на Эви, девушка сидела молча на заднем сидении. Ладони держала на коленях, бледная кожа которых покрыта мурашками, с её синих губ слетает белый пар. Ей холодно, хотя ещё даже не вечер. Задумчивый взгляд направлен вниз, и меня беспокоит эта неизвестность. Мне не под силу залезть ей в голову и прочесть мысли, поэтому остается лишь гадать. Вряд ли Эви привыкла делиться с кем-то тем, о чем думает, своими тревогами. Она — одиночка, не рассчитывающая ни на кого, кроме себя. Да, я плохо знаю её и не уверен, что вообще хочу слушать всю историю, и, что-то мне подсказывает, она так же не сильно жаждет рассказывать. Не хочу лишний раз подливать масло в огонь, насильно заставляя её вновь вспоминать всё происходящее.

Эви практически не знает меня.

Только сейчас, сидя в салоне, окруженный тишиной, я понимаю это. И странно то, что девушка вообще доверилась мне. Да, я не любитель рассказывать о себе, так как тут и говорить нечего: наркоман, живущий в автомастерской. Очень насыщенная информация.

Наркоман, который провел почти день без дозы, но его руки трясутся совершенно по иной причине.

Отворачиваюсь, сжав руль пальцами, вымазанными в темной, алой жидкости, которая начинает высыхать, въедаясь в кожу. Мучительно долго смотрю на свои красные костяшки, сжимаю губы, чтобы не проронить ещё более тяжелый выдох. Не хочу, чтобы у Эви даже мысль мелькнула о том, что я разбит. Да, черт возьми, я человек, и мне свойственно опускать руки, и сейчас мне хочется остановиться. Прекратить вести машину, напряженно уставиться в потолок салона и просто дышать. Мне так же нужна передышка, время, чтобы дать возможность мыслям поглотить меня. Я хочу на пару минут стать «растением», игнорирующим реальный мир, проблемы и то, что она не говорит со мной.

Да, я вот-вот начну кусать локти, ведь Эви не проронила ни слова с того момента, как вышиб сознание из этого мудака. Даже не уверен, что он дышал, мне не нужно было убеждаться в этом. Я был зол, зол на себя, и появление виновника как раз кстати.

Я даже не задумывался над тем, чтобы остановиться, пока Эви смотрела. Лежала на полу, пытаясь терпеть боль, и наблюдала за происходящим, слегка нахмурив брови.

И вот она молчит.

Это взрывает мой мозг. Разносит его на куски.

Красный свет мелькает, и я уже готов нажать на педаль газа и крутить руль, лишь бы отвлечь себя каким-то делом. Автомобиль трогается с места, но воздуха в салоне не становится больше. Наоборот, голова идет кругом, а ладони рук потеют.

— Ты, — Эви шепчет, но я вздрагиваю, не ожидая того, что она заговорит, и внимательно прислушиваюсь, чтобы ухватить каждое слово.

— Ты употреблял наркотики, которые получал от людей, насиловавших твою сестру.

Взрыв. Вспышка, ослепившая мой рассудок, кажется, мне даже послышался треск, сопровождаемый болью в конечностях. Смотрю перед собой, напряженно сжимая зубы, которые начинают стучать от охватившего меня холода.

Молчу, ничего не даю в ответ, продолжая кое-как вести машину, но в мыслях слова Эви продолжают назойливо звучать. Снова и снова, громче, тише, медленно, быстро. И её тон. Она осуждает, она, словно желает нанести ножевые ранения, оставить внутри меня глубокие раны, что не затянутся.

И девушка ничего нового не открыла. Она лишь произнесла вслух то, что мне было отвратительно признавать, поэтому вовсе прятал этот факт, скрывал от самого себя.

«Ты убогий, Дилан», - вот, что расслышал с заднего сидения, но уже не так громко и уверенно. Не так зло, а скорее разочарованно. Я разочаровал её. И меня это «колышет». Мне не понять, с чего вообще лезу в её жизнь, почему пытаюсь добиться её доверия, ведь, повторюсь, не знаю её, но, черт, тот факт, что она похожа на Дженни, свел меня с ума ещё в тот день, когда её отчим пришел в библиотеку. Да, с тех пор я начал присматриваться, но лезть не думал, пытался намекнуть Нику, чтобы тот так же подметил некую странность, но тот ни в какую не хочет замечать проблемы, живя в своем идеализированном мирке, в котором нет насилия.

Но оно имеет место быть.

Глотаю один из самых тяжелых комков, когда-либо застревавших у меня в глотке, и выдыхаю, так и не находя слов. Мне незачем оправдываться. Ибо тогда буду чувствовать себя ещё большим дерьмом. Просто смотрю на дорогу, пытаясь не пропустить нужный поворот.

Мне тяжело. Мне, блять, так тяжело, что хочется кожу и волосы рвать, крича. Слишком трудно жить в такой реальности, среди тех проблем, что окружают каждый гребаный день, подбираясь ближе.

И ты, черт, совсем один. У тебя нет семьи, нет людей, которые могли бы поддержать, ибо никто не понимает, и никогда не поймет.

Хмурю брови, подняв взгляд на зеркальце, чтобы посмотреть на Эви, которая натягивает капюшон моей кофты на лицо, прячась от прохожих, что спокойно идут по тротуару, улыбаются, разговаривают. Это будто иной мир за стеклом. Две реальности, в худшей из которых оказались мы с ней.

Эви совсем одна.

Сидит в салоне, позади меня, но одновременно с этим так далека. Её здесь нет.

Вновь светофор. Вновь красный свет, вынуждающий жать на тормоз. Тяжело вздыхаю, закинув голову, и прижимаю затылок к мягкому сидению, уставившись вверх. Не слышу, как девушка дышит, из-за чего вовсе прекращаю ощущать её присутствие. Стал бы я забивать себе голову мыслями о человеке, который ничем меня не привлекает? Нет, если бы не одно «но» — не могу прекратить сравнивать Эви с Дженни. В этом вся проблема. Хочу исправиться? Избавиться от кошмаров, от стыда и злости за счет помощи девушке, которая оказалась в похожей ситуации? Черт, я действительно убогий, ведь даже в таком случае использую Эви в своих целях.