Прикрываю веки, пытаясь скрыть краснеющие глаза. Шмыгаю носом, откашлявшись, и ерзаю на деревянной поверхности, уложив одну руку себе на живот.

Стоило ли мне вообще пытаться что-то исправить?

В конечном счете, я вернусь.

И отчим знает это.

***

Женщина выглядела спокойно и непринужденно. Она красила длинные ногти, каждый раз вздыхая, когда лак попадал на кожу пальца.

«Ты должна вернуться», — уверял её Дулгаз, ведь если Эви поймет, что собственная мать, человек, которым отчим так спокойно мог шантажировать девушку и держать «в оковах», обманывала её всё это время, притворно валяясь в кровати, торча в своей комнате в полном здравии, пока её девочка так старалась лишний раз попасть к ней. Женщине крайне надоело нытье этой мелкой сучки, которая только и делала, что слюнявила ей шею и одежду, когда часами сидела у кровати. Женщине приходилось длительное время лежать неподвижно, играть роль «овоща», но теперь ей это надоело окончательно. Она хочет пожить для себя, а не быть «гарантией» того, что девчонка не сбежит.

Ей не нужна дочь, она не чувствует, что это её ребёнок. Она не роняла слезы, слушая плач дочки за стеной, а просто смотрела любимый сериал. Ох, как же женщина злилась, когда во время интересного фильма эта тварь притаскивала свой зад к ней в комнату, вынуждая быстро занять положение лежа и остановить взгляд на потолке, или вовсе прикрыть глаза, чтобы сдержать своё раздражение. Не дай Бог эта мелкая бы раскусила, что мать в порядке. И эти глупые детские речи о том, что женщина сможет ей помочь.

Никому не нужен балласт в виде ноющего, ни на что не способного ребенка. А у женщины ещё вся жизнь впереди. Она и без того долго провела взаперти, и то только потому, что Дулгаз неплохо платил ей.

Женщина дует на ногти, сидя в палате. Ей осталось пройти обследования. Тогда она уедет.

Её здесь ничто не держит.

***

***

Под предлогом того, что хлопья станут мягкие и невкусные, Дилану удалось затащить меня обратно в здание. Подходим к прилавку, и парень протягивает мне тарелку, которую беру, морщась.

— Что опять не так? — О’Брайен опирается руками на прилавок, наклоняясь ко мне, а я кривлю губы:

— Слишком много молока.

— Не любишь молоко?

— Люблю, но не так много…

— Ты избалованная девчонка, Эви, — он шепчет, качая головой. – Ешь, и не жалуйся, — выпрямляется, желая отвернуться.

— Но… — хочу возразить, но Дилан жестом заставляет меня замолчать, поэтому слабо улыбаюсь, садясь на край прилавка. Парень топчется позади меня, вновь поставив чайник греться, я спокойно уплетаю хлопья. Осматриваю зал, принимая совершенно неожиданное решение. Надо будет убраться. Вот так вот. Просто. Мне кажется, это место станет ещё приятнее, если немного протереть пыль и пройтись тряпкой по полу. Правда, не знаю, как к этому отнесется О’Брайен.

Бросаю на него взгляд, внимательно рассматривая широкие плечи. Он стоит ко мне спиной, разминая шею наклонами в разные стороны, наливает себе кипяток в кружку, добавляет ложки кофе и немного молока, что заставляет меня улыбнуться:

— Ты любишь кофе с молоком?

— Обычный темный — дерьмо, — отвечает, обернувшись и немного смутившись. — Чего? — кажется, просек то, что я уже несколько секунд открыто пялюсь на него. Я моргаю, потерянно заикаясь:

— Ничего, — бубню как-то обиженно, отворачиваясь. — Я никогда не пила кофе, — хочу перевести тему, чтобы не давать ему заметить моего смущения. — Мария говорит, оно вредно. Вообще, если так подумать, многие продукты, которые употребляет половина населения Земли, вредны, и… — замолкаю, сжав в руках тарелку с оставшимся молоком. Сердце в груди бьется быстрее, когда краем глаза замечаю пальцы руки парня, которыми опирается на прилавок с одной стороны от меня, а вторую ставит с другого бока. Сжимаюсь, немного наклонившись вперед, когда тяжелый выдох с губ Дилана касается моей макушки. Неприятные мурашки не остановить. Давление в висках вновь начинает скакать.

Мне неприятно это.

Ассоциации лезут в голову.

Дилан медленно касается носом моего затылка, согнувшись, а я сдерживаю трясущиеся руки, в которых держу тарелку, боюсь пролить молоко, но не могу сделать глубокий вдох, понимая, что от недостатка кислорода моя голова идёт кругом. Моргаю, сильно сжимая веки, и вздрагиваю, когда парень начинает говорить:

— Ты молоко будешь допивать? — вопрос, который вынуждает меня нахмурить брови. Всё это кажется ему смешным, да?

Поворачиваю верхнюю часть тела, как-то обиженно уставившись на парня, который всё так же спокоен. Своим носом касаюсь его скулы, невольно сглотнув от кольнувшей внизу живота боли. Сердито сжимаю губы в тонкую полоску, отчего те становятся бледными, и опускаю глаза, качая головой, после чего ставлю тарелку на стол, рассчитывая, что Дилан хотя бы сделает шаг назад, но глотаю собственный язык, чувствуя, как он касается своей грудью моей спины, а носом щекочет мне за ухом, вынуждая сильнее сжать между ногами ладони. Моё сердце вот-вот разорвется, от напряжения может хлынуть кровь из носа, но молчу, сдерживая жалкий писк, который так и норовит сорваться с губ, когда О’Брайен поднимает одну свою ладонь, касаясь пальцами моего запястья правой руки. Кажется, я уже в открытую громко дышу через рот, не скрывая своего состояния, которое только ухудшается с каждым его последующим действием — Дилан вытаскивает одну мою руку, быстро протиснув свои пальцы между моих, и спокойно приподнимет сжатые ладони, потирая большим пальцем кожу тыльной стороны. Я внимательно наблюдаю за происходящим, пытаясь хоть как-то справиться с ноющей болью внутри.

Так медленно.

Он настолько осторожен. Аккуратен со мной, и я не могу не заметить этого.

Но зачем? Для чего ему всё это?

Чего он добивается?

Сжимаю веки, дрожа, когда тоже самое проделывает со второй моей рукой. И мне становится больно. До жути, нестерпимо, до такой степени, что с моих губ срывается глухой писк. Сгибаю ноги в коленях, сильнее сжимая их, начинаю ерзать на пятой точке, пытаясь каким-то образом убрать боль внизу живота. Обычно я зажималась, держа ладони внизу, мне так спокойнее, но теперь я не могу избавиться от хватки парня, который продолжает ровно дышать мне на ухо, как-то грубо притягивая меня обратно к себе, когда проявляю желание слезть.

— Дыши, Эви, — шепчет хриплым голосом, а в ответ я хнычу, не в силах сдержать слезы, собравшиеся в уголках глаз.

— Пожалуйста, — плачу, дергая руки, но он крепко держит их, внезапно ослабив хватку. Я замираю, сжимая губы, чтобы не пищать. Парень немного опускает свои ладони, продолжая держать их на весу над моими коленями. Я глотаю скопившуюся во рту воду, нервно дергая головой, и медленно поворачиваю верхнюю часть тела, подняв на Дилана мокрые глаза. О’Брайен напряженно смотрит на меня, явно сильно сжимая зубы во рту. Приоткрываю губы, но ничего не говорю, лишь качнув головой. Пытаюсь не отвести от него своего взгляда, чтобы вновь не потеряться между реальностью и теми кошмарами, что преследуют меня, когда прикрываю глаза. Да, сейчас, пока вижу его лицо, я чувствую, как по телу растекается что-то горячее, как внизу начинает щекотать, что приносит двоякие, непонятные для меня, ощущения. Дилан вновь опирается руками на край прилавка, а я свои сгибаю в локтях, прижимаю к груди. Не прекращаю смотреть на него, понимая, что ноги приятно дрожат, как и пальцы рук.

Не могу разобрать, что именно чувствую, но это что-то иное, хоть и по-прежнему приносит знакомую боль.

Немного потерянно моргаю, на секунду опустив взгляд, но вновь поднимаю глаза на парня, вовсе теряясь в себе, в том, что ощущаю. Дилан внимательно, хоть и без ярко выраженных на лице эмоций, всматривается в мои глаза, медленно, аккуратно наклоняясь. Пытается не дышать. Нет, я вовсе не слышу, как он глотает воздух. Сердце в груди скачет, как ненормальное, когда парень касается носом моей щеки, продолжая внимательно наблюдать за моим лицом, но дергаюсь, шепнув: