– А он может хоть как-то действовать?

– Ну, как ты могла заметить, с языком у него все в порядке, – сказала я, и она рассмеялась. – Но не только. Он еще может поворачивать голову и шею, но больше уже ничего. Большинство людей не справляются с такой болезнью, но он просто делает, что может, несмотря на ухудшение.

– Круто, – сказала она. – Он у тебя такой славный. Как грустно, что он… в таком положении.

– Он по-прежнему делает все, что хочет, – пожав плечами, заявила я, хотя и знала, что это неправда. Просто он никогда не жаловался. – Он из тех оптимистов, для которых «стакан всегда наполовину полон».

Мы немного помолчали. Перед нами пролетела пара стрекоз, а слева в лесу защебетала какая-то птица. Чем выше мы поднимались, тем громче становилось наше затрудненное дыхание.

– Должно быть, странно общаться по жизни с психиатром, – чуть отдышавшись, выдала Стейси. – Вроде как ведь он постоянно знает, о чем вы думаете.

– Он скорее психолог, чем психиатр, – возразила я.

– Все равно. Ты поняла, что я имела в виду, – сказала Стейси, остановившись, чтобы почесать коленку, и мы покатили велосипеды дальше. – Как же он может работать, ну, понимаешь… с такими физическими недостатками?

– Он же может слушать, и говорить, и думать. А это все, что ему необходимо для нормальной работы.

Забравшись на вершину склона, мы обе уже совсем запыхались и не могли разговаривать, но оседлали велики и поехали дальше по дороге. Немного погодя, я махнула рукой в сторону аллеи, где несколькими часами раньше мы с отцом встретили Амалию.

– Вон та короткая аллея, – сказала я, – ведет к дому тети Тони и дяди Тревора.

– Надо же, отсюда даже не подумаешь, что там есть какой-то дом, – заметила Стейси, вглядываясь в деревья с правой стороны от нас. – Я вообще редко бывала в лесу.

А я считала лес миром чудес и надеялась, что Стейси тоже сможет оценить его. Хотя в ее голосе я не услышала восхищения.

Мы проехали еще немного, и я показала ей на едва заметную тропинку между деревьями справа от нас.

– Эта тропинка ведет к родниковой сторожке, где мы будем сегодня ночевать, – сообщила я.

– Так далеко от дома? – потрясенно уточнила она. – Круто. Здорово, что твои родители согласились. Моя мать, вероятно, подумала, что мы будем спать где-то на заднем дворе.

– Но она разрешила бы, если бы узнала, где именно мы собираемся ночевать?

– О да. Ее никогда не волнует, что я делаю.

Не знаю, послышался ли мне горький оттенок в ее голосе, но я решила сменить тему.

– Там у меня есть кассетный магнитофон, – добавила я.

– О, здорово! Я захватила с собой несколько пленок, но боялась, что у тебя может оказаться только CD-плеер.

– Я коплю на него, но пока еще не купила, – ответила я. – В любом случае у нас с тобой, вероятно, собраны одинаковые записи.

– У тебя есть «Шаг за шагом»?

– Конечно! Я купила этот альбом в первый же день, как только он появился в продаже.

Впереди начинался короткий подъем, и я, встав с седла, усиленно закрутила педалями.

– Мне ужасно хочется этим летом попасть на один из их концертов, – сказала я, едва забравшись на очередную горку.

– Да, этот Волшебный Летний тур, – мечтательно произнесла Стейси. – Хотя они даже близко не залетят в наши края, и моя мать ни за что не сможет выделить деньги на билеты, – прибавила она и вдруг со стоном спросила: – Неужели эта дорога только и делает, что поднимается?

Я рассмеялась. Мышцы ног у меня уже горели, и у нее наверняка тоже.

– Осталось совсем немного, – успокоила я Стейси.

Хотя еще не было и семи вечера, из-за тенистых деревьев в нашем горном лесу уже начало смеркаться. Но мы успеем проехать остаток дороги по Моррисон-риджу, потом заберем свои вещички и сразу направимся к родниковой сторожке, чтобы найти туда дорогу до темноты.

– А в конце этой дорожки находится бывшая невольничья хижина, – сообщила я, опять показывая в правую сторону, куда уходила весьма узкая аллея, похожая на туннель, ограниченный зеленым сводом.

– Невольничья хижина! – воскликнула Стейси. – Господи, этот Юг не перестает поражать меня.

– Округ Колумбия с Вашингтоном тоже на Юге, – заметила я.

– Вовсе нет.

– Ну, в любом случае времена рабства давным-давно закончились. – Внезапно мне захотелось защитить Моррисон-ридж. – Теперь там живет одна милая женщина… Амалия. Она танцовщица и художница. Она рисует и делает витражные стекла, а еще дает мне уроки танцев.

– Каких… типа балета, что ли?

– Нет, в творческом импровизационном стиле, – ответила я. – В таких танцах ты просто выражаешь те чувства, которые рождает в тебе музыка. – Дорога свернула, деревья расступились, и вечернее солнце вдруг залило золотистым светом большую поляну. – Видишь дом справа, это наша главная усадьба, – сообщила я. – Там живет моя бабушка. – Я спрыгнула с велосипеда, и Стейси остановилась рядом со мной. – Только у нас в этих горах сохранились старые кирпичные дома, – пояснила я, чувствуя себя настоящим экскурсоводом. – Он стоит здесь уже сто сорок лет. С тех пор, как эта земля стала принадлежать нашей семье.

– Значит, у вашей семьи были рабы? – Она явно зациклилась на этих рабах.

– Ну, тогда, сто сорок лет назад, были, но совсем немного, – произнесла я таким тоном, словно наличие пяти рабов значительно лучше, чем пятидесяти.

Мне вдруг вспомнился Расселл, и я подумала, какие чувства испытывает он, когда кто-то упоминает при нем эту невольничью хижину. Может, нам стоит переименовать это местечко?

В отличие от четырех других домов Моррисон-риджа, построенных прямо в лесу, усадьба бабули с круговой подъездной дорожкой стояла на единственной во всем Ридже настоящей лужайке. Красные кирпичи и белые колонны придавали дому изысканный и благородный вид, а остальные наши дома просто органично вписывались в лесной горный ландшафт. Входная дверь дома открылась, и вышедшая на крыльцо бабуля, вскинув руку, помахала мне.

– Привет, Молли! – крикнула она и поспешно начала спускаться по ступенькам в своих голубых кроссовках и джинсовом сарафане, предоставив ветерку возможность поиграть ее седыми, коротко стриженными кудрявыми волосами. – К тебе приехала подруга?

Она направилась к нам по дорожке. Быстрым шагом. Несмотря на то что бабуле недавно перевалило за семьдесят, она совершенно не выглядела старушкой. Моя мать называла ее «Живчиком».

– Это моя подруга Стейси, – сказала я, когда бабуля приблизилась к нам. – А это бабуля, моя бабушка. То есть, вернее, мисс Бесс.

Бабуля родилась и воспитывалась на Юге, и ее шокировало то, что мои друзья теперь называли моих родителей по именам.

– Привет, Стейси, – сказала бабуля. – Надеюсь, ты присоединишься к нашей компании на главном праздновании середины лета, мы устраиваем его двадцать восьмого числа?

– М-м… – Стейси глянула на меня.

– Бабуля, я еще не успела рассказать ей об этом празднике, – сказала я.

Моя бабушка была просто одержима этим ежегодным летним праздником в Моррисон-ридже. Подготовкой к нему она занималась целый год.

Бабуля махнула рукой в сторону дома, но я знала, что на самом деле она показывает на расположенный далеко за домом павильон, где будет проходить праздник.

– Там будут фейерверки! – воскликнула она. – Музыка! Танцы! – Она хлопнула в ладоши. – Изобильное угощение! Вы должны присоединиться к нам.

Стейси взглянула на меня и улыбнулась.

– Серьезно, – поддержала я бабушку. – Тебе стоит прийти.

Бабуля вдруг шлепнула меня по руке, и я, вздрогнув, глянула на нее.

– Москит, – усмехнувшись, объяснила она. – Не хотела пугать тебя.

Внезапно я ощутила москитов и на своих голых ногах. Стоит остановиться, и они тут же налетают.

– Нам лучше вернуться на велики, – быстро предложила я. – Пока, бабуля, – бросила я, уже вовсю накручивая педали. – Обнимаю!

– Не забудьте про вечеринку! – крикнула она нам вслед.

Мы с облегчением проехали немного по ровной для разнообразия дороге.