– Здесь стало жарковато, тебе не кажется? – спросил папа.
Он не выносил жары – из-за нее он чувствовал себя особенно слабым, – и он был прав насчет потепления. Несмотря на то что мы жили в горах и толщина каменных стен составляла двенадцать дюймов, сегодня здесь действительно было жарковато.
– Почему ты не открываешь окна? – спросил он.
– Они склеились.
Он глянул на ближайшее к раковине окно так, словно мог открыть его взглядом.
– Объяснить тебе, как расклеить их?
– Давай. – Я встала и, сделав несколько шагов, остановилась прямо перед этим окном. Я пританцовывала под музыку, дожидаясь его руководящих указаний. В те дни я танцевала постоянно, даже когда чистила зубы.
– Стукни кулаком в месте стыка нижней рамы с верхней.
Папа не поднял руки для демонстрации этого действия, как мог бы сделать здоровый человек. Пару лет назад он еще мог поднять их, пусть даже слегка. Теперь его бесполезные руки покоились на подлокотниках кресла. Кроме того, его правую руку поразил паралич, и я знала, как его раздражает ее скрюченный вид.
– Здесь? – уточнила я, показав на стык оконных рам.
– Верно. Тресни хорошенько по каждому краю.
Я пару раз ударила, рамы в итоге разъединились, и мне удалось открыть окно. До меня донеслось журчание воды, но едва я отошла к окну в другой стене помещения, журчание заглушили звуки следующей песни «Сегодня ночью» [5]. Тот же способ помог мне открыть второе окно, и в комнату сразу ворвался ветерок с благоуханным запахом леса.
Я вернулась к столу и увидела, что папа улыбается. Мать говорила, что его улыбка «заразительна», и была права. Я улыбнулась в ответ.
– Ну вот, так гораздо лучше, – заметил он. – Кстати, эти окна залипали еще в моем детстве.
Я поднесла к его губам стакан лимонада, и он выпил немного через соломинку.
– Мне нравится представлять, как в давние времена воды этого источника бежали прямо в стенах этой сторожки, – сказала я.
Я видела его на старых фотографиях. Желоб, проложенный вдоль одной стены, заполняла родниковая вода, и мои предки, издавна жившие в Моррисон-ридже, хранили в этом водяном желобе молоко, сыр и другие скоропортящиеся продукты.
– Ну, мой отец своевременно изменил эту традицию, проделав здесь окна. А мы с твоим дядей Тревором помогали ему, конечно, по мере наших детских сил. Тогда мы были еще совсем детьми. Когда вода в желобе пересохла, в летние месяцы мы ночевали здесь почти каждые выходные.
– Ты и дядя Тревор?
– И твоя тетя Клаудия, и наши друзья – естественно, под присмотром кого-то из родителей, – пока мы не доросли до того возраста, когда мальчишки уже не хотят общаться с девчонками и наоборот. Позднее мы с Тревором жили здесь одни. Тогда еще не было никаких кроватей, мы спали просто в спальных мешках. Около дома мы разжигали костер. Тогда здесь, разумеется, не могло быть никакой микроволновки. Никакого электричества. – Его взгляд устремился вдаль, в ту временную, неведомую мне даль его памяти. – Прекрасные были времена, – признался он. Его взгляд переместился на стену над кроватью, где висели афиши с Джонни Деппом, но он смотрел не на них, а чуть левее. – Так что же, интересно, ты теперь хранишь в каменном тайнике? – спросил он.
В детстве они с дядей Тревором выломали из той стены один из камней и устроили за ним маленький тайник, прикрыв его сверху плиткой из мелких, скрепленных раствором камушков. Невозможно было догадаться, что там в стене есть полость, если вам о том не сказали. Я хранила в тайнике симпатичные ракушки и два акульих зубика, привезенные из одного из наших путешествий на побережье, а еще пачку сигарет, год назад забытую моей кузиной Дэни на нашем крыльце. Сама не знаю, зачем я спрятала их там. В то время они были тем, что хотелось прятать. Теперь это казалось глупым. В моем каменном тайнике хранились также голубая стеклянная птичка, подаренная мамой на мое пятилетие, и бутоньерка – с уже давно засохшими цветочками, – подаренная мне папой перед свадьбой кузины Саманты. А еще там хранилась аметистовая ладошка. Папа подарил ее мне, когда в пятилетнем возрасте я еще боялась ездить на школьном автобусе. Аметист лежал в отделанном бархатом футляре, и я целый год не вынимала его из кармана. Папа рассказал мне историю этого камня, найденного нашими предками в середине девятнадцатого века, когда они взрывали землю на участке Моррисон-ридж для постройки особняка, где сейчас жила моя бабушка. Рассказал, как потом из него вырезали ладошку с легкой выемкой для большого пальца и отполировали до блеска, и с тех пор эта драгоценность передавалась из поколения в поколение. В свое время его отец подарил ему эту ладошку, и она помогла ему преодолеть детские страхи. Ему не верилось, что такой аметист действительно нашли в наших владениях, но, во всяком случае, он хранил этот камень как сокровище и, похоже, верил в его успокоительную силу.
Сейчас он заказывал в магазине нетрадиционной медицины подобные каменные ладошки – иногда он называл их «волнительными камнями», чтобы давать детям, которых лечил на сеансах своей частной практики.
– Там лежит аметистовая ладошка, – ответила я.
– Почему там? – спросил он. – Ты же обычно носила ее при себе.
– Уже давно не ношу, папа, – сказала я. – Мне больше не нужно успокоение. Хотя я по-прежнему люблю ее, – заверила я его, ничуть не погрешив против истины. – Нет, серьезно. Чего мне теперь бояться?
– Особо нечего, – признал он. – Ты, малышка, вполне осмелела.
– И, по крайней мере, я не прячу в тайнике никакой выпивки, как делали вы с дядей Тревором.
– Рад это слышать, – рассмеявшись, признался он. – А когда появится твоя подруга… Стейси Бейтман, по-моему? В котором часу ее привезут?
– Часов в пять, – сказала я. – Может, мы со Стейси переночуем сегодня здесь?
Эту славную идею подали мне его воспоминания о здешних ночевках. Было бы так здорово провести ночь в лесном домике, вдали от родителей и Расселла.
– Гм-м, даже не знаю, – протянул он. – Далековато от нашего дома. Да и вообще от любого из домов нашей родни.
– Да, но ты же сам только что вспоминал, как вы с дядей Тревором…
– Мы тогда были постарше. Кроме того, я еще помню, какого рода делишками мы здесь занимались, поэтому, наверное, мне и не хочется, чтобы ты спала здесь без присмотра, – со смехом заключил он.
– И какими же? – спросила я. – Чем вы тут занимались?
– Не твоего ума дело, – подмигнув, ответил он.
– Ну, уж мы-то не будем делать ничего ужасного, – пообещала я. – Просто послушаем музыку и поболтаем.
– Ты же знаешь, как страшно бывает здесь по ночам, – предостерегающе произнес он.
– О, пап, пожалуйста, ну разреши нам переночевать в сторожке!
Он внимательно глянул на меня и, подумав немного, кивнул.
– Мы обсудим это с мамой, но, вероятно, она даст добро. А до приезда Стейси не могла бы ты немного помочь мне с текстом?
– Конечно! – пылко воскликнула я, желая отблагодарить его за выданное разрешение провести ночь в лесу. Впрочем, я даже любила печатать, и не только потому, что он платил мне и скоро у меня накопится достаточно денег для покупки обожаемых мной фиолетовых ботинок от «Дока Мартенса» [6]. Главное, я гордилась папой, печатая его материалы. Иногда я печатала его врачебные заметки, и мне нравилось сознавать, как выздоравливали его пациенты. Папа озаглавливал такие записи номерами, а не именами, поскольку некоторые из его подопечных детей ходили в одну школу со мной. Но больше всего я любила печатать главы его книг. Они посвящались Притворной Терапии. Для методики лечения своих пациентов он применял какие-то другие специальные термины, но в разговорах с дилетантами использовал упрощенные понятия.
«В двух словах, – иногда говорил он, когда кто-то интересовался его методикой, – если вы притворитесь тем человеком, каким вам хотелось бы стать, то постепенно и станете таким человеком». Неделями печатая его записки, я понимала, что его методика успешно воздействует на пациентов. Пока что он написал две книги о ролевой терапии, одну для взрослых, а другую для детей. Сейчас книга для взрослых почти закончена, и я знала, как папа беспокоится о ее скорейшем завершении. С помощью нанятого агента по рекламе для продвижения книги для детей отец планировал устроить в ближайшее время книжный тур, и я, наверное, поеду вместе с ним, поскольку он говорил, что использовал меня как «подопытного кролика», разрабатывая методику лечения детей и подростков. И конечно же, Расселл тоже поедет с нами. Без его помощи папе никуда не добраться, но с этим все нормально. За три года, что Расселл прожил с нами, я подросла и оценила его по достоинству. Наверное, даже полюбила его как члена семьи. Он сумел сделать жизнь моего отца вполне терпимой.
