Итак, она нарушила первое и второе правила пьянства. Пейте все, что хотите, но только хорошего качества. И если вы вырубитесь, не начинайте пить снова, пока не пройдете цикл следующего дня со сном, кофе, пищей и водой и не восстановите видимость трезвости настолько, что сможете заметить продолжающуюся интоксикацию. Но раньше, чем отпила полбокала, она снова вырубилась, вероятно от запаха, на этот раз на постели из тряпок. Когда она пришла в себя, ей стало ясно, что не следовало делать и первый глоток, потому что теперь ее мучила еще более ужасная головная боль, а самый вонючий из всех живущих мужчина пытался ее трахнуть.
Должно быть, эта вонь привела ее в чувство. Но, честно говоря, именно этот запах, объединенный с его нежными ласками, возбуждающе подействовал на нее. Его страсть была такой же терпкой, как и его запах. Она только подумала, что перед тем, как заснуть, радовалась, что у них не было секса, потому что у нее есть достоинство, а мужчина — джентльмен, хотя от него исходит ужасный запах. Необычайно влекущий, но все равно ужасный. Она в изнеможении откинулась и мгновение спустя поняла, что этот человек принес ей удовлетворение, которого никогда не давал ни один мужчина. Ничего похожего она не испытывала. Должно быть, дело в его огромном крючковатом пенисе. Что же еще можно было ожидать от мужчины с таким огромным крючковатым носом? Весь акт занял не больше времени, чем требуется для того, чтобы выпить бокал «Мартини», но имел эффект полного внутреннего массажа, в этот процесс были вовлечены не только родовые пути, но и другие внутренние органы, нажимались какие-то кнопки, вызывающие неуловимое желание помочиться или запеть. Ее влагалище пело бы, если бы в нем не было затычки. Ля. Ля. Ля. Он наносил бесчисленные удары, двигался вверх-вниз и из стороны в сторону — потрясение, которого она не испытывала никогда раньше. Свинья двигала только вверх-вниз и, поскольку становилась все более тучной, могла с трудом забираться на нее, не обращая внимания на скрипящие пружины. В любом случае что сравнивать хрен с пальцем. Вперед!
Возвращаясь мысленно к своей сексуальной истории, она задумалась, получала ли значительное удовлетворение от какого-нибудь мелькнувшего в ее жизни пениса. Сексуальная революция прошла через ее юность. Она присоединилась к коллективному движению слишком молодой, чтобы принять новую идеологию. В конце шестидесятых молодежь была ультрасовременной, но в постели все еще оставалась старомодной. В семидесятых все они были лишенными невинности цветами, дарящими свою пыльцу каждой рабочей пчеле. Она имела по крайней мере один оргазм в браке, но испытала его не со своим мужем. Это означало конец эры и провозглашало падение западной цивилизации, известной также как восьмидесятые. Мимолетная интрижка, приятное отвлечение от супружеской жизни, произошедшее вскоре после того, как были даны клятвы. К счастью, он тоже был женат. Техника супружеской измены была ступенью выше техники общения свободных людей, но отношения были весьма поверхностные, к тому же он оказался геем. К счастью, он не заразил ее СПИДом, хотя она вполне могла передать ему хронический герпес. Барбара не имела ничего против гомосексуалистов, но их не интересует удовлетворение женщин. Это было последнее сексуальное приключение такого рода. С тех пор она испытывала постоянную неудовлетворенность (если не считать моментов кутежей). И теперь в середине жизни сексуальная реанимация, пробуждение из мертвых этим тощим спасителем было эквивалентно второму пришествию. Святой дух проник в нее. И сам Бог, наш Господь двигается вверх и вниз, из стороны в сторону и вокруг, проникая в каждый уголок ее бесплодного чрева. Аллилуйя! Хвала французам! Этот человек — истинный художник. Наделенный истинным даром. Ему следует оставить неудачную карьеру художника и преподавать в высшей школе. В этом мире так много никудышных трахальщиков!.. Как много мужчин могли бы извлечь пользу из его опыта. И как много женщин!
Его вдохновение быстро иссякает. Но оно продлилось достаточно долго для того, чтобы погрузить ее в пучину наслаждения — выдающееся достижение для любого эгоистичного любовника. Кто мог знать, что этот жалкий вонючий тип окажется таким жеребцом. Первый мужчина в ее жизни, чья техника достойна его жезла, способного создавать аккомпанемент ее арии, какой не смог бы создать ни один дирижер, столь совершенно согласовывая звучание оркестра и подводя его к неизбежному кульминационному моменту. Без всяких ухищрений со своей стороны она без напряжения смогла взять самую высокую ноту, его же бравурная партия торжественно завершилась, не привлекая к себе внимания. К сожалению, мужчина вышел из строя. И все же она не может терять из-за него голову. Только не после такого захватывающего представления. Она лишилась сознания до начала спектакля, а он может умереть, когда все закончилось. Занавес опустился, а у дирижера случился сердечный приступ. Страстный порыв отнял все силы, которые этот туберкулезник смог собрать. Ей показалось, что он собирается умереть прямо на ней, вернее, в ней. Она представила, как звонит по телефону 911, объясняя властям, что, хотя мертвец и лежит на ней, она не убивала его. Его убила ее вагина. (Можно вообразить, сколько подобных звонков они получают.) Она с неудовольствием отпихивает его, он вытаскивает свою затычку, перекатывается через нее. На лице его написана самодовольная усмешка, а взгляд выражает что-то среднее между удовольствием и мукой. Как у умершего, увидевшего свет в конце тоннеля и понимающего, что там начинается загробная жизнь, если только ему хватит времени, чтобы достичь другой стороны.
Бог не умер. Он просто лишился сознания. Хотя она решила, что он умер за ее грехи. Мужчина по-прежнему дышит. Фактически храпит. Барбара не винит его в этом, хотя он вдруг сделал сентиментальное признание, что не использовал презерватив. Ни свободная любовь, ни безопасный секс не были тем, в чем она нуждалась. Вместо этого у нее был писающийся внук и сломанный вибратор. В ее жизни не хватало чего-то героического. Ее яичники, может быть, не способны к оплодотворению, но наконец-то бабушка трахнулась.
И теперь она хочет одного: забыть, что когда-либо сюда приезжала. Искусность виртуозного пениса заслуживала уважения, но это не имело отношения к мужчине. Надо было признать, что ужасное зловоние во время совокупления лишь усилило ее утреннее недомогание. К счастью, не будет никаких долгих прощаний, не было также и речи об оплате прошедшей ночи. Он уже спит, и это дает ей время встать. Он не потрудился ни раздеться сам, ни раздеть ее. Это, должно быть, во французских традициях, восходящих к скромному девятнадцатому веку, когда в квартирах было прохладно, из окон дуло и утром уютно устроившиеся, задушенные трупы предпочитали быть обнаруженными в одежде.
Итак, она предпочитает уйти по-другому. Точно также, как на вечеринке, она покинет сцену и сбежит по пожарной лестнице. Она приводит себя в порядок, бросив последний взгляд на логово художника. На животное в его логове. На мужчину. В известном смысле его можно назвать покоряющим, но все это грустно. Она не хотела бы ближе познакомиться с ним, сочувствовать этой неприкаянной душе, разделять с ним его меланхолию. Если она останется поблизости надолго, ей захочется вымыть его, для чего потребуется установить ванну, не говоря уж о ванной комнате, кровати и спальне. Нет-нет. Это потребует слишком много сил. Ей был нужен одноразовый секс, и она получила даже больше, чем ожидала. Но она должна оставить ему что-нибудь взамен. Деньги? Это придало бы всему происшедшему оттенок дешевизны. А в их ночной поездке не было ничего, считавшегося бы дешевым по сравнению с актом истинной любви (электрическим, дышащим). Однако мимолетность этого затянувшегося мгновения создавала незабываемые ощущения. И, несмотря на безвкусицу окружающей обстановки, она сохранила свое достоинство, а лежащий мужчина относится к породе джентльменов, хотя и пахнет так отвратительно. Она не собирается платить ему. Он почувствовал бы себя оскорбленным, найдя сто долларов на том месте, где лежала она. Он стоит гораздо больше.
