Барбара выплеснула то, что осталось в ее фляжке, в его уродливое лицо. Ударить Червяка кулаком означало бы коснуться его.

— Жизнь может дать нам гораздо больше, чем совокупление, — подытожила она. — «Мартини», например…

Он облизнул губы, заметив:

— Слишком много джина.

— …или музыку.

Она встала и направилась к роялю. Стопка старых песен была сложена аккуратно, в алфавитном порядке, свидетельствуя о педантичности хозяина.

— Давай попробуем попеть. Ничего не может быть хуже, чем эта беседа.

— Я держал пари, что ты захочешь петь.

Он мягко скользнул к роялю и опустил липкие пальцы на маслянистые клавиши. Комната немедленно наполнилась веселыми и печальными звуками. Нет бизнеса подобного шоу-бизнесу.

Играется в морге.

Его печальная манера игры придает любой песне неестественный характер. Но мелодия знакома ей. Барбара находит слова в стопке листков. Быстрый взгляд, и она вспоминает все, точно так же было и раньше. Его выбор слишком старомоден, даже для нее. Но тональность выбрана для ее голоса, в нижнем регистре. И заканчивается пение на высокой ноте. Она кричит так громко, как может, и чувствует огромное облегчение от выражения чувств. Как будто она желала сделать это всю свою жизнь, но не осмеливалась, и теперь, на полпути к смерти, позволила мягко подтолкнуть себя к финальному прыжку со скалы — с продолжительным криком.

Сосед, кажется, не имеет ничего против. Уничтожая их собственную сальсу в вернувшемся огне. Музыка забавна, если вас не интересует, кто слушает ее. Жизнь тоже забавна, если вас не интересует, что думает сосед.

Червяк резко прекратил играть. Он смотрел прямо ей в глаза.

Она отступила назад, готовясь к хлесткому удару его ядовитого языка, но он только и сказал:

— В тебе действительно что-то есть, милашка.

Что он подразумевает под этим?

— Ты могла бы устраивать живые шоу.

К чему он ведет?

— Живые шоу дрэгов. У тебя очень глубокий голос для женщины. Почему бы не притвориться, что у тебя есть член? Ты определенно будешь иметь успех.

— Это зависть?

— Честно, ты поешь совсем как королева. Если ты войдешь в шоу дрэгов, то сможешь избежать упреков в том, что всю эту косметику ты наложила, чтобы скрыть морщины.

Она наблюдала, как он закрывает крышку рояля, и снова могла бы выразить ему одобрение. Как ее учитель, он, хотя и в неприятной форме, высказал правильную мысль. Она давно хотела поменять свой гардероб.

— Взгляни на это с другой стороны, дрэг мог бы стать твоим прикрытием. Самой лучшей маскировкой, — добавляет он. — В этом женоненавистническом мире женщина, чтобы появляться на публике, должна надевать костюм и маску. Ты уже получила свою маску.

Он говорит, что она должна считать благословением свободу от необходимости прикреплять под блузку фальшивые груди или принимать гормоны. У нее грудь достаточного размера и вполне приемлемая фигура ниже талии. С помощью корсета она будет потрясающе выглядеть. Она смогла бы делать себе макияж так же, как делала до сих пор. Он может быть таким же безвкусным, только более вечерним.

— Больше косметики. Больше яркости. Ты выходишь на сцену, милашка. Сыграй свою роль.

Это был первый человек, сказавший ей, что она накладывает недостаточно косметики. Достаточно яркой.

— Они никогда не поверят, что ты на самом деле мужчина.

Это дает ход ее мыслям. Можно проигнорировать совет женоненавистника, но принять идею. Она определенно должна изменить одежду. Сделать макияж и сыграть роль. Войти в шоу дрэгов, но в качестве мужчины. Наступило время для другой перестройки. Она решила, что сделала достаточно много попыток быть женщиной. Теперь попытается быть мужчиной. Спускаясь на машине по Пятой авеню, она встроилась в поток и наблюдала за яркими пятнами весенней коллекции, выставленной в витринах. Сезонные изменения одежды стискивают мужчин и женщин в своих сетях. Мужская мода более стабильна. Костюм и галстук не менялись более ста лет. Пиджак становится то короче, то длиннее. Галстук расширяется и сужается, но остается завязанным на шее бедного пса, как поводок, чтобы напоминать ему, кто здесь главный — мужчина превыше всего. Работающая женщина тоже имеет свой поводок, который ненавязчиво напоминает ей, кто главный. Мужчина превыше всего. Стараясь не прикрывать декольте, она натруженной рукой придерживает сумочку в районе гениталий. Длина юбки и высота каблуков варьируются в зависимости от ее профессиональной принадлежности, от корпоративной шлюхи путь ведет вниз, к уличной проститутке. Стиль со временем меняется. Слияние и противопоставление соблазнения и подчинения продолжают удерживать женщину на своем месте. Она больше не должна быть секретаршей, но по-прежнему должна казаться ею.

Барбара выбирает двубортный пиджак свободного покроя, воображая себе жирного борова, который последним примерял все это. Продавец, предполагая, что она хочет совершить покупку для мужа, пока не спрашивает о размере.

— Подберите на меня, и я его примерю, — пояснила она. — Я привыкла быть мужчиной.

Спускаясь по улице в костюме и галстуке, она вела машину агрессивно, в самоуверенной и развязной манере, отличающей хозяина. С трудом балансируя ногами в мужских туфлях без каблуков, она двигалась вперед. Прибавить кашемировое пальто, свисающее с ее колен, и эксгибиционист опоздает на свою встречу, бросив быстрый взгляд на пип-шоу.

Она привлекала к себе меньше внимания без своего оперенного меха. Лишь несколько мимолетных взглядов, прячущих тайный интерес и предназначенных для женоподобных мужчин. Она не чувствует себя выставленной напоказ, ее никто не знает, все ее мягкие жировые отложения спрятаны под свободной одеждой. Суки ожидают парада, как призовые пудели, в модных собачьих юбочках, скроенных так, чтобы продемонстрировать все завитки на их призовых задницах. Мужчине предоставляется больше места, чтобы он мог дышать, несмотря на удавку в виде галстука у него на шее. Свободная одежда помогает скрыть излишне полные бедра, поскольку человек, внутри заключенный, не обязан предъявлять свою плоть, даровую пластину мяса. Страдающий плоскостопием член может топтаться кругами, не подставляя задницу ветру. Им управляет брюхо. Бабушка после своего сексуального преображения сбивает окружающих с толку, ее лицо по-прежнему покрыто косметикой, одежда позаимствована у дедушки, прическа — у невесты Франкенштейна. Подчинившись шаблону своей роли, она перестает замечать, насколько причудливо это выглядело до перемены костюма. Время для следующей перестройки или двух. Минус подтяжка. Одной было достаточно. Новый взгляд на новую жизнь, не разрубая старую.

Дома она засовывает голову в раковину и основательно ее намыливает, прежде чем приступить к сдиранию слоев своей маски. Волосы свисают, как старая швабра, а кожа напоминает сухую губку. Она смотрит в зеркало на старенькую девочку. Это больше не чудовище. Чудовищность заключается в другом. Под слоем штукатурки — лицо мужчины моложе среднего возраста, лысого тенора. Она может выглядеть старой для женщины своего возраста, но молодой для мужчины.

Она подмигивает себе. Утомленные глаза смотрят внутрь, требуя краски и оправы. Она достает щетки. Так будет лучше. Легкие прикосновения только с фасада. Она красит волосы в черный цвет и взбивает их вокруг своих раздутых щек. Теперь немного помады, и преображение будет завершено. Вид новый, если не лучший. Время идет быстрее с тех пор, как она стала проводить его в поисках новых ощущений, нового опыта, который несет ее от одного опрометчивого поступка к следующему. Она уже готова прыгнуть в Гудзон и плыть до самой Африки, арендовать в джунглях хижину и расхаживать в юбке из травы. Перспектива изменения как виртуального освобождения бросает ее в дрожь. Она распускает галстук и расстегивает одежду со вздохом облегчения. В конце концов, она — женщина. Женщина в мужской одежде, но все же женщина.

Представительница порабощенного племени.

Слишком много для дрэга. Надо посмотреть, нуждается ли ее публика в ней так же, как она в публике. Понемногу и того и другого, как уродец в цирке. Возвращаясь на сцену, примадонна делает для своего выхода в качестве ненастоящего мужчины больше, чем сделала бы в качестве фальшивой женщины.