Она выпила кофе в постели и насладилась удобством своего нового туалета. Все близко, под рукой: спальня, кухня, ванная, туалет.

Она рисуется своим грешным желанием, которому потворствовала бы, если бы вечер не ознаменовался скучной аварией. Ее вибратор снова после смены батареек не работает. Теперь нужен новый вибратор или новые батарейки.

Новый очень быстро становится старым — прежде, чем устанавливается необходимый толчок. Эффект памяти батареек. Она чувствует запоздалый проблеск удовольствия от своей вчерашней идеи сходить куда-нибудь вечером, несмотря на то что не смогла дождаться конца ночи и отправилась домой одна. Так же в процессе рождения ребенка возникает неприятная задержка, прежде чем наступает окончательное облегчение.

Когда она в первый раз вила гнездо, это было почти полетом. Замужество казалось именно тем, что она хотела, но медовый месяц в один прекрасный день закончился. Все, что она получила, было насиженное яйцо, но ей хотелось своего маленького цыпленка, не говоря уж о петухе. Хотелось, пока маленький цыпленок не стал огромным бройлером и не начал считать ее неудачницей. Пока петух не превратился в индюка, который удрал из курятника. Но затем ее воспоминания перестали быть такими радужными. Ее жизнь превратилась в каникулы, в которые она никогда никуда не ездила, но другие уезжали, оставляя ее, как лишний багаж. Заведенный порядок имеет обыкновение нарушаться, но стремительно приобретенный опыт может закончиться только разочарованием. Она нуждается в новых высотах, чтобы достигать их, вопреки представлению, что достижение цели может закончиться падением с большой высоты. Падением на тротуар с десятиэтажной высоты. Плюх!

Но прежде чем убить себя, она должна кое-что сделать. Барбара почти ничего не покупает, по-прежнему распаковывает то, что привезла с собой. Кофе и джин заканчиваются. Сливки и вермут уже закончились. Она нуждается в плунжере, чтобы прочистить унитаз, который в противном случае зальет водой всю ванную. А еще хорошо бы воспользоваться газетой, чтобы прочистить свой мозг, забитый мыслями, заменив их банальными новостями дня, сообщениями о голодающем мире и ядерном холокосте. Рядом с винным магазином должен быть киоск. Даже оставаясь без телевизора, необходимо получать информацию, ведь сплетни о знаменитостях меняются быстрее, чем цены на фондовой бирже. Возможно, она нуждается в радио, чтобы подготовиться к концу света. Послушать музыку тоже было бы приятно. Надо наполнить квартиру звуками, которые отличались бы от ее воспоминаний, эхом отдающихся от стен. Ей нужен аппарат, который она сможет купить без всяких угрызений совести. Просто случайная связь, никаких серьезных отношений. Большой экран требовал ее безраздельного внимания, а маленький радиоприемник ненавязчиво расположится рядом с ее кроватью. Кто-то станет разговаривать с ней ночью, петь ей. Петь ей, чтобы она уснула.

Барбара вернулась через час со всеми вещами, в которых нуждалась или думала, что нуждается. Она с удовольствием прогулялась по тротуару, вместо того чтобы искать место парковки. Улицы восхитительно грязны и живописны, они не просто были окрашены в зеленый цвет, тропические запахи сочетались с запахом скошенной травы. Она купила бананы в доминиканском бакалейном магазине. Простая покупка, но фрукты были более зрелыми, чем купленные в торговом центре. В окрестностях господствует ритм, бум-боксы продаются на каждом перекрестке вместо газонокосилок. На углу, рядом с винным магазином, парень продал ей один. Бум-бокс с функциями радио, CD, кассетной декой и огоньками, мигающими, когда он поет для тебя. Бесспорно, это тоже электрический ящик, но она не собирается смотреть ему в глаза день и ночь. Пока он поет, она будет любоваться видом из окна.

И наконец, Барбара купила плунжер. Она опустила его в унитаз и ощутила определенную перемену. Ей представилось, что плунжер почти ее друг, так же как и радио. Она теперь хоть что-то делает вместе с друзьями. Вместе поет. Вместе спускает воду в унитаз. Новизна восприятия продлилась несколько дней и ночей. Потом ее охватило неугомонное стремление найти более человеческую компанию. Вид из окна пробудил ее. Ей захотелось охотиться за радугой. Однажды ночью она поймала падающую звезду.

Барбара проехала мимо пожароопасного бара на углу, размышляя, не зайти ли туда, как обычно, и все-таки проехала, предпочитая быть сожженной заживо в безопасности своего «мерседеса». На этот раз она отправляется в центр города, чтобы найти приветливое уютное местечко с тихо звучащим пением и желательно без танцев. Голос в радиоприемнике спровоцировал ее отправиться на поиски живой версии. Живого, дышащего голоса, даже если поющий не обладает абсолютным слухом. Когда-то она любила петь, хотя тоже была его лишена. Возможно, она могла бы петь для себя, а комната, полная поющих бабушек, находится в пиано-баре, где бар — это пианино, а пианино — это бар.

Она припарковалась в крошечном переулке в одном из уголков большого города и пошла по бетону в поисках живого голоса; собственные дремлющие в груди аккорды согревали ее в холодной ночи, звучит беззвучная музыка. В простом выражении потребности есть своя прелесть. Ей хотелось услышать пение на самом глубоком вздохе. Оперный звук, льющийся из самых глубин. Звучание, стремящееся к плачу.

В конце концов она нашла голос. В баре с пианино. Это не был пиано-бар. Пианино стояло нетронутым, но музыка заполняла помещение. Барбара последовала за мелодией, которую исторгали могучие легкие, так что она вырывалась наружу, на Бродвей, где ей аккомпанировали сигналы автомобилей. Знакомый голос, поющий знакомую мелодию. Она подошла и вгляделась в затемненные окна. Ей удалось рассмотреть только подмостки в глубине бара и сверкающую фигуру женщины в луче прожектора.

Прикованная этим лучом, она зашла в бар и направилась по проходу к одинокому столику перед сценой. За соседним столиком расположился какой-то неприятный тип, похожий на червяка, но она едва его заметила. Помещение бара было заполнено мужчинами, но она не видела никого из них, захваченная голосом, лучом прожектора, женщиной на подмостках, загипнотизированная блеском ее длинного платья. Она довольно высока для женщины и похожа на мужчину на каблуках. Удивляют величина и изгибы этой фигуры. Она больше, чем жизнь. Слишком божественна, чтобы быть человеческой. Слишком фальшива, чтобы быть реальной. Слишком похожа на мужчину, чтобы быть женщиной. Это мужчина! И он даже не поет. Он только двигает губами под музыку.

Барбара сидела, потрясенная мошенничеством. Ничего удивительного, что голос показался ей знакомым. Она не могла бы назвать имя примадонны, только знала, что это одна из величайших певиц, выступающих на Бродвее, ее записи остались в вечности, ее женственность осталась непобежденной. Барбара, единственная дама в баре, не могла прийти в себя от оскорбления. Какова наглость мужчин! Они считают, что лучше во всем, даже в том, чтобы быть женщиной. Подошедший официант отвлек ее от отвратительного зрелища. Немного выбитая из равновесия, она заказала «Мартини» и поймала усмехающийся взгляд неприятного типа за соседним столиком.

— Вы выглядите так… — сказал он довольно мерзким голосом, лишенным интонации и пропитанным алкоголем, — так, будто у вас галлюцинация.

— Никакой галлюцинации. Это мужчина. Делающий вид, что он женщина.

— Это называется дрэг. Разве вы никогда раньше не видели дрэг-шоу?

Барбара задумалась.

— Нет, с тех пор, как вышла замуж.

Мерзкий тип довольно лениво хихикал (если это было то, чем казалось). Похоже, ему трудно быть достаточно счастливым, чтобы смеяться.

— В самом деле, это не совсем дрэг-шоу. Сегодня среда — день открытого микрофона. Но только королевы дрэга выступают с пением. Вернее, изображают пение. Для меня это замечательно. Я пианист, и у меня свободный вечер. Иногда какой-нибудь гомик встает и поет Cend in the Clowns. Довольно грустно. Большинство королев любят находиться в луче света. Большинство гомиков остаются на своих местах. Там, где им положено быть. Они сидят на них.