– Выкинь. Ненавижу синий цвет.

Вчера он говорил совсем другое. Леонард почесал уже колючий подбородок, но промолчал.

– Знаешь, когда придёт пора выселяться, я буду очень скучать. Да вот хотя бы по этому ужину.

Они ели, и Леонарду впервые не хотелось прерывать блаженную тишину. С Джимом было так комфортно, что ему снова не хотелось портить момент какими-то идиотскими светскими темами.

– Да и вообще, твой вид с утра – нечто.

– Ты следишь за мной?

Джим вскинул брови.

– А то как же.

– Джим, – проворчал Леонард.

– Выпьем немного? – предложил Джим. Что-то было не так этим вечером.

Леонард сидел с бутылкой в кои-то веки вкусного холодного пива в руках – обычно Джим пил какую-то дикую жижу, – и думал о том, стоит ли вообще когда-нибудь говорить Джиму (который даже не водил никого в квартиру за тем самым), что он тоже. Тоже будет скучать.

Было приятно снова с кем-то проводить время, пусть даже этот кто-то валялся на неудобной софе за дверью.

– Боунс, – Джим уже захмелел и снова положил голову на его плечо. От внезапной интимности ситуации сдавило горло.

– Куда ты ходишь по вечерам, парень? – спросил вдруг Леонард.

– Проветрить голову, знаешь, подумать… обо всяком.

– О чём?

Джим помолчал немного.

– О тебе.

– Зачем, ведь я здесь?

Он вздохнул так, будто был виновен как минимум в серьёзном преступлении против Флота. Затем он ткнулся носом прямо в это место под линией челюсти.

– Вкусный гель.

– Не хочу тебя расстраивать, но это испарина.

Леонард чувствовал шеей, как губы Джима формируют маленькую улыбку.

– Пойду, – будто прощаясь, сказал он.

– Иди, пройдись.

Уже когда Джим остановился, чтобы обуться, у двери, Леонард сказал:

– Мне пойти с тобой?

– Нет, – замотал головой Джим. – Спасибо тебе за вечер.

– Я не буду спать после всего этого, – он имел в виду количество выпитого пива, – только если на толчке со спущенными штанами.

Джим говорил странные вещи этим вечером. Всё это подсказывало только один возможный выход, потому что они дошли до той точки, когда домашнее отношение превращалось в что-то иное.

Леонард вспомнил и перебрал по косточкам каждый случай, когда Джим вызывал в нём эту нехватку воздуха. Невыносимый пацан, за год он открылся со стольких сторон, что себе и своим впечатлениям уже страшно было доверять.

Когда Джим вернулся, пытаясь скрыть появившуюся в его движениях усталость, Леонард уже выпил ещё две банки. Для храбрости.

Он подошёл к Джиму, прежде чем тот смог настроить свет поярче, и смотрел, как тот снимает свою куртку, но так и не смог осуществить задуманное. Почему-то ему казалось, что этим он обеспечит себе один из двух возможных вариантов выхода из почти тупиковой ситуации, в которой они оба оказались.

Джим умылся и вернулся.

– Джим, – позвал Леонард.

– Что-то не так? Пугаешь.

– Подойди.

И просто так, сделав пару шагов, Леонард поцеловал его, не промахнувшись, к сожалению, ни на миллиметр, в губы. И с ужасом почувствовал, как Джим замер. Видимо, Леонард, как обычно, получил худший из возможных вариантов.

– Ленни, я… ты…

– Джим, – Леонард отступился и схватился за лицо, прикрыв губы.

Жалкий миг спустя Леонард оказался один в своей несчастной квартирке.

Он валялся без сна всю ночь, обругивая себя. Неужели жизнь его не научила, что за любое действие, в случае провала, приходит такое раскаяние, что даже после смерти оно не прекратит его преследовать. Скорее, образует целую новую вселенную из всепоглощающей чёрной дыры, центр которой хотел бы вобрать в себя все те неуместные и неудачные вещи, которые сделал в своей жизни Леонард Маккой. Людей, которым не смог помочь. Людей, которых не смог любить, кого недолюбил. Тех, кого не понял.

Он заснул под утро, а потом помчался, ничего не поев, на занятия. Несмотря на лёгкие последствия похмелья, испепеляющую жажду и желание напиться снова, он наслаждался мучениями, которые подкидывал ему этот день, и принимал их с великомученической благодарностью.

– День добрый, доктор Боунс, – Джим плюхнулся на место рядом.

От такой радости Леонард чуть не упал со своего сидения.

– Джим… слушай…

– Я сегодня сдал пилотирование, конечно же я сдал, – сообщил Джим, – а Т’Хара сказал, что я был рождён рассекать космос. Да я ведь в космосе и родился, чего стесняться, а, Боунс. Ты-то вылитый землянин. Что с лицом?

– Джим, по поводу вчера… – Леонард ненавидел себя за эти паузы. – Я не хотел.

И это всё, что он смог выдавить в итоге. Прекрасно.

– Слушай, ну поговорили, с кем не бывает. Я мало что помню, чуть не заснул. Прогулялся, проспался.

– Джим.

– Пойду, – подхватился он. – Бежать долго, а пилотаж надо доказать. До встречи вечером, Боунс. Приготовь рагу, ладно?

– Ладно.

Сообщение, пришедшее на падд, спасло его нервы.

Сэмми:

«Слушай, вчера… Это был я.»

И следом

Сэмми:

«Не злись только, но… мы с Джимом жили у тебя наполовину. Он боялся выбесить тебя чем-то, так что всё остальное время это был я. Лен, я знаю, идиотская идея была. Ты знаешь, у моего брата долбанутые идеи. Мне очень жаль.»

Сэмми:

«Но я не подозревал, что между вами что-то назревает. Извини. Ради всего святого. И кстати, Джим по тебе с ума сходит, раз уж уговорил меня на эту хрень. Надеюсь, когда-нибудь ты сможешь меня простить :) И его тоже ;)»

Леонард, не думая долго, написал Джиму краткое:

«Я убью тебя, засранец»

Джим ответил только вечером.

«Папаша разгневался. Что же я натворил?»

Маккой:

«Сам знаешь что. Жду на ужин»

Правда, как только Джим зашёл, он тут же бросился на шею, крепко сжал, и хотелось даже, честно признаться, надавать ему по заднице, как последнему ребёнку, но он шептал извинения так долго, что выход из этого тоже остался только один.

Второй первый поцелуй получился не в пример первому. Лучший поцелуй Леонарда за долгие пару-тройку лет.

– Джим, – дыхания на всё не хватало, он оторвался и уставился в голубые глаза.

– Прости меня, Боунс, – шепнул он.

– Стыдно? Это правильно, – Леонард чувствовал, как его губы сжимаются в полоску. Краткая лекция по человеческим отношениям и доверию уже готова была сорваться с языка, но Джим толкнул его на софу и оседлал колени, так что пришлось ею пожертвовать в пользу тела, изголодавшегося по доверительным касаниям.

Леонард мог назвать десяток вещей, за которые Джиму, в сложившейся ситуации, которую он сам же и «сложил», должно было бы быть стыдно, но ведь это был Джим. Он срывал с Леонарда рубашку и явно ни о чём не жалел.