«Ты похож на Микко, — сказала она немного спустя. — Когда я ездила домой в последний раз и рассказала о твоём друге, он заявил, что таких, как ваши члены совета, надо подвергать публичной порке. Вот белые финны были такими. Во время классовой борьбы, ты знаешь».

Он понял и одновременно не понял. Финская зимняя война? Белая сторона? Нет, но то, что Силверхиелму полагается публичная порка, звучало понятно и красиво.

«Нам пора вернуться, — сказал он. — Через двадцать минут звонок, и все младшие обязаны быть на месте».

Она всё ещё держала его под руку. Они шли молча, только снег скрипел под ногами.

Маленькая тропинка вела к зданию персонала. Посещение которого, как было известно, каралось самым строгим образом.

Он отчётливо видел её лицо. Оно было совсем рядом.

«Ты выйдешь завтра вечером?» — вдруг трепетно спросил он, оглядывая её остроносые кожаные сапоги.

«Да, — сказала она. — Конечно, выйду. В восемь часов на дороге к киоску».

А потом она повернулась и ушла, растаяла в темноте. Он ещё какое-то время слышал, как скрипит снег под её сапогами.

На второй вечер она поцеловала его. Он наклонился к ней, когда они забрались подальше от наблюдателей. Чтобы (как он, по крайней мере, сказал) вдохнуть запах ландыша. Этот запах, с которым еще долго ассоциировалось у него понятие красоты, преследовал его потом многие годы. Он понимал, конечно, что так пахнут дешевые духи. Но так уж оно запечатлелось в потаённых уголках его памяти. Именно запах стал причиной или извинением, когда он потянулся к ней губами, а она медленно подняла руки, провела нежными ладонями по его щекам, осторожно притянула его к себе и поцеловала.

Его любовь своей естественностью и неудержимостью напоминала прорыв плотины.

Но сначала он не мог понять, почему она пошла за ним в тот вечер. Он раньше видел её вскользь, сквозь круглые стёкла дверей в столовой. Ну и, пожалуй, замечал, как она наблюдала за ним. Да и сам поглядывал на неё украдкой. Но все-таки — почему?

Она рассказывала ему о другом мире в Щернсберге.

О здании для персонала, где вечером и ночью все говорили по-фински. Они называли заведение местом для белых, которые вскоре превратятся в эксплуататоров, станут, короче говоря, классовыми врагами. А еще, признавалась она, многие ее подруги позволяли ухаживать за собой богатым мальчикам, которые за несколько дней тратили на всякую ерунду больше, чем они зарабатывали за две недели. Находились ведь и такие, вроде одной её знакомой тоже родом из Саволакса, которые вообразили себе, что можно выйти замуж за богатого. Эрик ведь понимает, почему запрещено посещать дом персонала в ночное время? Хотя девушки вроде нее никогда и представить себе не могут, что отдадутся кому-то из классовых врагов.

Было что-то одновременно милое и пугающее в её манере говорить о враге. Который в её представлении выглядел совершенно иначе, чем для него. Неужели можно ненавидеть людей только за то, что они имеют много денег? Да, можно, когда ты родом из Саволакса, и твой заработок составляет 125 крон в неделю, и ты не можешь состоять ни в каком профсоюзе.

«Но в таком случае я ведь тоже… один из них».

«Нет, ты не такой, — сказала она кротко. — Я увидела тебя, когда ты в первый раз оказался в квадрате. Получилось прекрасное зрелище. И потом на прошлой неделе. Ты знаешь».

«Почему ты решила, что это был я? Из-за того, что признался в желании разобраться с этой бандой?»

«А кто, чёрт возьми, мог сделать это, кроме тебя?»

Она уводила его всё дальше своей собственной дорогой. Как волшебное существо, думал он с эйфорией. Как фея из детских сказок. А этот её звонкий язык, её уверенность, что он должен с лихвой воздавать членам совета. Неужели девушка может быть такой? Её собственная таинственная страна называлась Саволакс, где правильное и неправильное различали так же просто, как белое и чёрное. Попадись там член совета, ему обеспечили бы публичную порку от Микко и других её братьев.

А исходящий от неё слабый запах ландыша в зимнюю ночь, её совершенно чистое лицо и мягкое тело, её руки, которые действовали как прикосновение волшебной палочки и меняли его взгляды на вещи. Всё, что выглядело трудным или непонятным, больше не представляло собой ничего сложного… Его любовь усиливалась изо дня в день.

Она работала по графику. Четыре дня заняты, потом четыре свободных. В постоянном режиме без суббот или воскресений.

Когда у неё наступил следующий цикл из четырёх смен, Эрик отправился к своей спрятанной в лесу шапке. Она лежала под снегом. Поблизости он не обнаружил никаких следов, никто не шел за ним. Он двигался мимо места, где они с Пьером видели певчего дрозда прошлой весной (тогда они хорошо изучили окрестности), так чтобы выйти на дорогу прямо из леса, а не со стороны школы или киоска.

Обогнул первую компанию курильщиков, замедлив шаг на расстоянии, когда им нельзя было что-то заключить о его внешности и особенно шапке с тремя отверстиями. Нет, здесь никто не представлял для него интереса. Они замолчали, когда он проходил мимо. Отойдя немного, прибавил шагу, чтобы никто не успел пробежать по тропинке сбоку от большой дороги и предупредить тех, кто мог находиться у него на пути. Он уже увидел несколько огоньков сигарет вдалеке.

Никто, похоже, не следовал за ним. От первого акта мести прошло десять дней, живы-здоровы оставались десять членов совета, двое находились в больнице.

Скоро он подошёл так близко, что уже различал голоса. Он сделал несколько шагов, остановился и прислушался. Потом ещё несколько. Погода стояла пасмурная, время от времени луну целиком закрывали облака, хотя моментами неожиданно становилось очень светло. Он приблизился ещё немного и снова навострил уши. Облака закрыли луну. Его покамест не могли видеть.

Да, у него больше не осталось сомнения. Один из голосов принадлежал Мигалке. Похоже, компанию ему составляли пять или шесть человек. Два девичьих голоса. Тогда с Мигалкой было ещё трое или четверо, и многое зависело от того, кто они. Ждать больше не годилось, видевшие его раньше на дороге могли прибежать на помощь. Сейчас следовало идти прямо вперёд, а потом решать: действовать или пронестись мимо.

Он сократил расстояние до пяти метров. Остановился и действительно увидел Мигалку. При нем было двое парней из третьего класса гимназии, которые, конечно, не стали бы вмешиваться. И еще две финки.

Он подождал, пока они обнаружили его и замолчали. Надо сразу же попытаться отделить Мигалку.

«Кто ты… подойди сюда!» — скорее вопросил нежели скомандовал Мигалка. Голос его уже сейчас срывался от ужаса.

Эрик сделал три шага вперёд и остановился. Подобно боксеру при выходе на ринг, похлопал кулаками в перчатках — один о другой. Потом медленно шагнул вперёд.

«Это ты, Эрик? Отвечай, чёрт тебя побери. И не пытайся сделать чего-то. Потому что тогда…»

Комендант нерешительно отступил за дружеское кольцо. Эрик надвигался. И тогда Мигалка побежал.

Эрик позволил ему оторваться метров на пятнадцать. И сам включил скорость. Быстро догнав вице-префекта, выдал ему мощный тумак по заднице. Тот, грохнувшись, проехал несколько метров по обледенелой дороге. Потом Эрик прижал коленями предплечья врага к земной тверди. Прислушался и внимательно огляделся. Кроме застывших приятелей и девиц, в непосредственной близости никого не было.

Мигалка скулил и крутился, пытаясь освободиться.

«Только не нос, — пропищал он. — Остановись, мы же можем немедленно заключить мир. Только не ломай нос…»

Эрик еще раз оглянулся на оцепеневшую компанию. Нет, по какой-то причине они не двинулись с места (странно — почему?). Но теперь ему не требовалось много времени.

«Только не нос. Пожалуйста! Мы никогда больше…»

Эрик крепко обхватил шею Мигалки левой рукой, вывернул голову так, чтобы удар получился оглушительным.

«Сейчас, Пьер, сейчас!» — подумал он.

А потом он врезал три, четыре, пять, шесть раз наискось сверху правым кулаком. И полностью убедился, что вице-комендант потерял достаточно передних зубов.