У него отвисла челюсть.
— Уже улетаете?
— Мы в служебном полете. Вчера ночью была получена радиограмма с терпящего бедствие корабля.
— Ах да, да, мы тоже это слышали.
— Сперва я подумал, что это вы, но, как видно, ошибся. Мы должны прочесать большую территорию.
И опять на восток, к оконечности Лох-Хоурон. Когда мы пролетели приблизительно полпути, я сказал:
— Путь далекий. Давайте-ка посмотрим те четыре острова, которые лежат в Лох-Хоурон. Начнем с самого дальнего, того, что на востоке. Как он называется? Ойлен Оран. А потом медленно полетим назад, пока не вернемся к причалу Лох-Хоурона.
— Вы же говорили, что хотите облететь все море.
— Я изменил решение.
— Что ж, мне придется танцевать под вашу дудку, — сказал пилот. Он был невозмутим, этот старший лейтенант Уильямс. — Итак, на север, к Ойлен Оран.
Через три минуты мы уже висели над островом. По сравнению с Ойлен Оран каторжная тюрьма в Алокатразе показалась бы местом отдыха, где приятно провести отпуск. Весь остров представлял собой цельную скалу приблизительно с половину квадратной мили. Нигде ни травинки. Тем не менее на острове стоял дом, из трубы которого шел дым. А рядом был ангар. Правда, судна не было видно. Дым из трубы означал, что в доме должен находиться человек. По крайней мере, один человек, и каким бы образом он ни добывал себе средства для жизни, ясно было, что делал он это не обработкой плодородной почвы. В свою очередь это означало, что в ангаре все-таки должно быть какое-то судно: для рыбной ловли, чтобы прокормиться, для связи с внешним миром. Ибо если о чем-либо и можно было сказать с уверенностью, так это о том, что с тех пор, как Роберт Фултон изобрел пароход, сюда никогда не заходило судно, совершающее регулярные рейсы. Минут через двадцать Уильямс ссадил меня на остров неподалеку от домика.
Я обошел вокруг сарая и внезапно остановился. Я всегда так делаю, когда мне в желудок неожиданно тычут ружьем. Через какое-то время я уже мог дышать и выпрямился.
Передо мной стоял худой, обросший мужчина лет шестидесяти. Он не брился по меньшей мере неделю, а рубашку без воротничка не снимал больше месяца. При ближайшем рассмотрении оказалось, что тыкал он меня самодельным ружьем — оружием, которое на близком расстоянии действует так же, как кольт. И теперь он целился из этого кошмара мне в правый глаз. Чувство такое, будто смотришь в длинный и узкий туннель.
Когда он заговорил, я сразу понял, что он не прочел в своей жизни ни одной книги, рассказывающей о шотландском гостеприимстве.
— Кто вы, черт бы вас побрал? — спросил он.
— Меня зовут Джонсон. Опустите ружье, я …
— А что вам здесь понадобилось, черт бы вас побрал?
— Может быть, мы перейдем на более вежливый тон? Его часто можно встретить в этой местности. Люди обычно начинают со слов «Добро пожаловать».
— Я повторять не буду, милейший!
— Мы разыскиваем терпящее бедствие судно. Оно потерпело аварию где-то в этом районе…
— Я не видел никакого судна, а вы сейчас покинете мой остров. — Он опустил ружье, так что теперь оно было направлено мне в живот. Возможно, он думал, что, если ему придется нажать на курок, дело в этом случае не будет выглядеть таким грязным — особенно, если придется меня захоронить. — Ну, живо!
Я кивнул и посмотрел на ружье.
— За такое можно и в тюрьму угодить.
— Может быть… А может, и нет. Знаю одно: я не потерплю пришельцев на моем острове — Дональд Мак-Ихерн хорошо охраняет свою собственность.
— Должен признаться, что вы действительно делаете, это первоклассно, — сказал я. Ружье в этот момент шевельнулось, и я поспешил добавить: — Уже ухожу, и не трудитесь говорить «До свидания» — я больше здесь не появлюсь.
Когда мы поднялись в воздух, Уильямс сказал:
— Я его издали видел. У него что, было ружье?
— Во всяком случае, не рука, протянутая для дружеского приветствия, — ответил я горько. — А ведь сколько говорят о гостеприимстве людей в этом районе.
— Кто он такой?
— Представитель шотландского министерства иностранных дел, который прошел тайный курс и специальную тренировку, чтобы занять пост посла по особым поручениям. Он не из тех, кого я ищу, — это точно, и он не сумасшедший. Такой же нормальный, как я и вы. Но напуган и к тому же находится в отчаянном положении.
— Вы даже не заглянули в сарай для лодок. А хотели выяснить, не находится ли там какое-нибудь суденышко. Может быть, в домике тоже кто-нибудь был, кто держал его на мушке.
— Эти соображения и побудили меня отвалить. Ведь я мог бы вырвать из его рук ружье.
— Но это было рискованно. Он бы успел вас пристрелить.
— Оружие — моя специальность. Ружье стояло на предохранителе.
— Прошу прощения. — Выражение лица Уильямса свидетельствовало о том, что он мало во всем этом разбирается. К тому же он не привык скрывать свои чувства. — Что предпримем теперь? — спросил он.
— Полетим ко второму острову, который находится на западной стороне. — Я взглянул на карту. — На Крейгмор.
— Зря потеряете время, — заявил он категорично. — Я был там и доставил в Глазго тяжело раненного человека.
— Раненного? Как это случилось?
— Порезался китобойным ножом. Буквально пропорол себе бедро. Рана начала гноиться.
— Китобойным ножом? Никогда не слыхал, чтобы были…
— Они предназначены для акул. Эти твари греются на солнце, как макрели. Их ловят из-за печени. Если акула большая, то из печени можно добыть много, жира. — Он показал на карту, на маленький значок на северном побережье. — Вот это — деревня Крейгмор. Говорят, что во время первой мировой войны ее покинули жители. Мы сейчас как раз подлетаем. Некоторые из этих парней построили дома действительно черт знает где!
Он оказался прав. Некоторые строения стояли на самых невозможных местах. Если бы мне когда-нибудь предложили выбирать: ставить дом тут или на Северном полюсе, то мне, наверное, было бы трудно прийти к определенному решению. Четыре крошечных серых домика лепились на самой высокой точке острова, неподалеку от берега. Несколько опасных рифов образовывали естественную дамбу для маленькой гавани. Проходы между ними выглядели еще более жуткими. Две рыбачьи лодки были на якоре. У одного домика, стоявшего ближе всех к воде, одна стена полностью отсутствовала. А на оползне, футов в двадцать пять шириной, находившемся между домом и водой, я увидел трех акул. Несколько человек показались из пролома и помахали нам руками.
— Это сарай для разделки акул, — сказал Уильямс. — Они приносят туда рыб прямо из моря.
— Этим тоже можно прокормиться. Можете меня высадить?
— Да каким же образом, мистер Калверт?
— Да, я тоже думаю, что нельзя. — Хотя бы по той причине, что единственной посадочной площадкой в этом месте была крыша дома, а на такие точки вертолет, как известно, сесть не может. — Значит, вам пришлось поднимать больного с помощью лестницы и двух приспособлений?
— Да. И мне не хотелось бы опускать вас на лестнице в такую погоду и без второго пилота. Разве что вы это поставите необходимым условием.
— Думаю, что не стану настаивать. Вы можете ручаться за тех людей, что внизу?
— Вполне. Я их знаю и знаю их шефа, Тима Хатчинсона. Это австралиец ростом с дом, я с ним встречался несколько раз. За его людей может поручиться кто угодно на западном побережье.
— Хорошо. Верю. Летим к следующему острову. К Баллар-Айленду.
Над ним мы пролетели всего один раз. Этого было достаточно. На Баллар-Айленде не смогла бы жить даже муха.
Теперь мы находились над проливом между Балларом и Дюб-Скейром, и у Глотки Мертвеца сейчас был такой вид, что забраться туда не рискнула бы даже самая отважная рыба. Во всяком случае, я пришел именно к такому выводу. Достаточно было бы провести в ней пять минут на лодке или в костюме для подводного плавания — и со мной было бы кончено. Ветер дул против течения, и вследствие этого в Глотке. Мертвеца был ад кромешный. Такой картины мне наблюдать не доводилось. Волн не было видно — только пена, брызги, в общем ад. Вода, казалось, кипела, а в небольших затишках она была иссиня-черной. Нет, в такое место не отправишься на воскресную прогулку с тетушкой Глэдис.
