Испания же войну продолжала, но уже не на Востоке, а в Африке, где для того чтобы уничтожить осиные гнезда пиратства, нужно было завоевать Тунис и Алжир.

— Сначала захватим Тунис, а укрепившись в нем, совершим победоносный поход на Алжир. Вся Северная Африка станет нашей, — предложил тогда еще живому папе Пию V дон Хуан. Папа с радостью согласился.

«Надо преобразовать Тунис в христианское королевство, а королем поставить нашего славного дона Хуана», — написал он Филиппу. Но испанского монарха это предложение отнюдь не обрадовало. Он уже давно относился к заносчивому сводному брату с подозрением. Прежде всего Филипп отдал предусмотрительное распоряжение по своим канцеляриям, чтобы при переписке никто не именовал дона Хуана Австрийского «высочеством», а только «превосходительством». Это был болезненный удар по самолюбию принца. Но король Филипп знал, что делает. Ведь его сводный брат являлся фактически наследником престола. После смерти дона Карлоса у Филиппа других наследников не было. Расчищать братцу-бастарду дорогу к испанской короне Филипп не желал.

У него был свой план, как обезвредить дона Хуана, оставаясь в рамках приличия. Однако необходимости спешить с этим король пока не видел и до поры до времени продолжал использовать славу и таланты брата в своих интересах.

Он дал согласие на тунисскую операцию, и дон Хуан вместе со всем своим флотом отправился из Мессины в Тунис.

7 октября 1573 года войска дона Хуана высадились на тунисском берегу. Тунис и Бизерта были взяты без единого выстрела — их берберийские гарнизоны ушли без боя. Вся операция продлилась меньше недели. Принц стал обустраиваться на земле, где намеревался создать свое королевство.

Ведь сам папа пожаловал королевский титул победителю при Лепанто. Вот только королевства не было. Теперь он создаст его здесь, на том самом месте, где когда-то находился Карфаген, так долго и не без успеха боровшийся с Римом за власть над миром. Он верил, что его королевство превзойдет Карфаген в славе и величии. Ведь до сих пор фортуна была неизменно милостива к нему. Он не ведал неудач, не знал поражений. Правда, король Филипп в последнее время портил ему жизнь, как только мог, изводил мелочными инструкциями и придирками, не упускал ни единой возможности его унизить. Нелегко будет убедить венценосного братца признать за ним королевский титул. Но дон Хуан был самоуверен и полон надежд. А между тем его звезда уже закатывалась.

Он начал с того, что укрепил стратегически важную крепость Голету и разместил там небольшой, но сильный гарнизон под командованием своего преданного соратника Педро Портокаррдеро. Не успел дон Хуан освоиться на новом месте и наметить план дальнейших действий, как пришла депеша из Эскориала. Король велел дон Хуану отправиться в Неаполь и там ждать дальнейших распоряжений.

Делать было нечего. С нелегким сердцем стал он готовиться к поездке в Неаполь, хотя, конечно, не мог предвидеть, что никогда больше в Тунис не вернется. Впрочем, у него еще теплилась надежда, что братец Филипп уступит настоятельным просьбам папы и признает за ним титул короля Туниса.

Последний свой вечер в Тунисе он провел в обществе Сервантеса. Они стояли на холме, усыпанном обломками щебня и мрамора. Внизу на море была легкая зыбь, и до них доносился мерный рокот волн. Была середина осени. Дул прохладный ветер. Солнце уже село, и сумерки медленно вступали в свои права.

— Этот холм называется Бирса, — нарушил молчание Сервантес. — «Бычья шкура» на финикийском.

— Я хорошо знаю историю Пунических войн, но про Бирсу не слышал. Это название что-нибудь значит? — спросил дон Хуан.

— Да. Оно связано с основанием Карфагена. Этот город возник благодаря Элиссе, вдове финикийского царя Сихея (в римской традиции Дидона). Вдовой Дидону сделал ее родной брат Пигмалион, зарезавший Сихея прямо у алтаря сразу после бракосочетания. Пигмалион объявил себя царем Тира, а Дидона, спасая свою жизнь, бежала вместе со своими приближенными в Северную Африку. Здесь в те времена существовало Нумидийское царство. Вот она и попросила местного царя продать ей немного земли для поселения. Царь отказал — он, мол, не торгует землей родины. Но Дидона не отступилась. «Продай хотя бы клочок земли размером со шкуру одного быка», — продолжала она упрашивать. Царю не хотелось прослыть негостеприимным. К тому же трудно отказать красивой женщине в такой пустяковой просьбе. Подумав, он согласился на необычайную сделку, считая, что в любом случае не велика будет потеря. Ну и, конечно, ему было любопытно, что будет делать финикийская царица с таким, на его взгляд, бесполезным приобретением. Но Дидона славилась не только красотой, но и умом. Она приказала забить самого большого быка, какого только можно было найти, разрезала его шкуру на очень узкие полоски и обнесла ими весь этот холм. И конечно же, царь, покоренный умом финикийки, дал ей то, что она просила. Нестандартное мышление и тогда ценилось высоко. Вот на этом месте, на холме Бирса, где мы сейчас стоим, и был впоследствии построен Карфаген.

— Забавная история, — сказал дон Хуан. — Да, бывают женщины настолько умные, что им вполне можно было бы доверить управление государством, если бы не одно обстоятельство.

— Какое?

— Они непременно передадут власть такому любовнику, которому я бы не доверил даже управление свинарником. Но вернемся к Карфагену. Как известно, по решению римского сената город подлежал полному уничтожению. Он был превращен в огромный костер, который горел 17 суток. По его территории провели плугом борозду в знак того, что это место проклято. Его даже засыпали морской солью.

— Здесь и сегодня трава не растет, — вставил Сервантес.

— Ну, да. Вот меня и интересует, откуда такая ненависть. Ведь Карфаген четко выполнял мирные договоры с Римом. Это Рим всегда находил предлог для возобновления военных действий. Ни с одним из побежденных народов римляне не обошлись так жестоко. Я понимаю, разница менталитетов. Карфагеняне — торговцы, ремесленники, землевладельцы. Они считали, что лучше жить в мире, чем воевать. У них даже и войска-то не было. Когда надо было воевать, они набирали наемников. Когда наступал мир — их распускали. Ну, а в Риме наоборот. Там военная служба считалась первейшей обязанностью граждан. Вся история Рима — это история войн. Для Карфагена же войны были нежелательны, ибо они разрушали торговлю. То, что победителем в этой борьбе станет Рим, было ясно с самого начала, несмотря на весь талант Ганнибала. И все-таки не совсем понятно, почему римляне с такой злобой уничтожили уже поверженного противника. Карфаген — ладно. Но они ведь истребили всю пуническую культуру. Сожгли книги. Разрушили исторические памятники. Это-то зачем? Конечно, у карфагенян была изуверская религия. Они своих первенцев приносили в жертву Молоху. Правда, нам это известно только из римских источников. Историю ведь всегда пишут победители.

Сервантес, внимательно выслушавший этот монолог, хотел было сказать дону Хуану, что он сам поступил с морисками так, как римляне с карфагенянами, но вовремя остановился. Между начальником и подчиненным всегда существует грань, которую переходить не следует. Вместо этого он произнес:

— Вы совершенно правы, Ваше Высочество. Историю пишут победители. Мы вот уже на протяжении сотен лет смотрим на карфагенян римскими глазами: они, дескать, жадные, лукавые, вероломные. Мстительные изуверы, приносившие в жертву собственных детей. Латинское выражение «Fides punica» — «пунийская верность» стало клеймом, которым награждали самых отпетых лжецов и предателей. О том, какими же в действительности были карфагеняне нам не узнать уже никогда. И все-таки не вся карфагенская культура была уничтожена. Самая важная часть ее сохранилась, и ее плодами мы пользуемся до сих пор.

— Что вы имеете в виду?

— Сельское хозяйство. Именно оно было источником богатства и могущества Карфагена. Накануне решающего штурма, положившего конец существованию города, римские легионеры получили приказ не щадить ничего и никого, но сохранить 28-томный труд крупнейшего карфагенского специалиста по сельскому хозяйству Магона. Легионеры приказ выполнили. Энциклопедия Магона — это единственное, что уцелело из сокровищ карфагенского книгохранилища — тогда самого крупного в мире. Римляне перевели этот труд на латинский язык и присвоили. Совершенную по тем временам сельскохозяйственную систему Карфагена они объявили своим собственным изобретением, и она еще не один век служила победителям. Ну, а истинных создателей этой системы нужно было не только уничтожить, но и оболгать, что и было сделано с большим искусством: «Fides romano». Римская верность.