– Да. – Виски со льдом, которые допил Ромео, расслабили его голосовые связки, он вновь обрел дар речи и с увлечением стал рассказывать Мэйзу о спектакле, о стихах, о песнях, которые выходят у них вместе с Люсом. Даже о шахматах, плавании и бейсбольной команде, хотя то уж были дела минувших лет.

Он заметил, что когда Доминик слушал с интересом, то наклонял голову чуть вправо и щурил глаза. Если же раздражался, то наоборот, склонял голову к левому плечу и поднимал левую бровь.

Еще он заметил, что каждая женщина, которая проходила мимо них, обязательно оглядывалась на него. И множество мужчин крутилось рядом с явным намерением попасть ему на глаза. Только он никого не видел. Мэйз был полностью поглощен рассказами Ромео. Он заглядывал в небесные глаза этого парнишки. Они были необыкновенно одухотворены. Они были как две двери в рай, прекрасный чистый мир, наполненный мечтами и музыкой, где нет места грязи и пошлости.

Совсем недавно и его глаза были такими. Пока вся чистота не измаралась о реалии мира больших дел. Сейчас он был не творцом, но правителем. Сейчас его глаза горели не вдохновением, но властью. Доминик думал, что мог бы оградить этого ангела от предательств и разочарований. То, что он сам прошел через все, вовсе не означало, что и Ромео необходимо идти тем же путем. Он сам мог бы снова повторить этот, им уже освоенный опыт, позволить ему оставаться неземным существом, ангелом с арфой. Дать ему петь и творить.

Власти и денег Доминика Мэйза было более чем достаточно для этого.

Орландо Роуд был уникален в своем даре распознавать большие таланты.

По этой причине Доминик Мэйз ни на мгновение не усомнился, что любые затраты на Ромео Дэнилса, как физические так и материальные, будут компенсированы с лихвой.

      К тому моменту как Ромео закончил свой рассказ, клуб уже был наполнен публикой до отказа, и вышли танцовщицы живота, шпагоглотатели и мужчины, которые плевались огнем. Ромео пришел в ребяческий восторг и смотрел на все эти цирковые штуки широко раскрытыми глазами.

Мэйз же, давно пресытившийся подобными вещами, все размышлял и украдкой рассматривал его. Со стороны это был очаровательный, скромный, обыкновенный мальчик. Открытый и полный энергии, юный и немного стеснительный, он курил, чтобы казаться взрослее, и не скупился на улыбки.

С каждой минутой Мэйз все больше проникался к нему искренней симпатией и утверждался в решении помочь ему.

Когда они вышли из клуба, была уже половина пятого. Одинаковые охранники раскланялись с ними на прощание, пожелали им доброго утра и приходить еще.

Доминик глубоко вдыхал свежий влажный воздух ранних сумерек. Руки его мерзли, и он сунул их в карманы. Ромео следовал за ним по пятам, стараясь идти так же расслабленно и мягко как Мэйз.

– Я могу рассчитывать, что ты пригласишь меня на репетицию спектакля? – Неожиданно спросил Доминик

– Н-ну… – оторопел Ромео, – да, но когда все уже будет готово.

– Орландо говорил мне, что уже все готово.

– Н-ну, почти…

Доминик остановился, положил руку юноше на плечо и легонько сжал:

– Послушай, Ромео. Ты, кажется, не совсем понимаешь. Дело в том, что я живу не здесь. Я живу в Лос-Анджелесе, и здесь я всего на пару дней. Ради тебя могу остаться еще на пару. Поработать можно и в отеле. Но у меня нет возможности сидеть и ждать, пока у тебя все будет готово. Когда ближайшая репетиция?

Ромео понял, что решаться надо быстро.

– В воскресенье! – Не задумываясь, бросил он, хотя никакой репетиции в выходной и быть не могло. Ну что же, придется свистать всех наверх.

– А сегодня, почему нет? – Недовольно хмыкнул Доминик.

Ромео в смятении оглянулся и беспомощно пожал плечами.

Мэйз махнул рукой.

– Ладно, в воскресенье.

– Я провожу вас. – Почему-то сгорая со стыда, промямлил Ромео. Мэйз кивнул.

Они шли между дорогими автомобилями, как откуда ни возьмись, появился парковщик.

Он подал Доминику черную, туго обтянувшую его торс, кожаную куртку. Доминик наглухо застегнул ее. Тогда, к удивлению Ромео, парковщик протянул ему блестящий мотоциклетный шлем и перчатки. Доминик не стал надевать его сразу. Они прошли еще пару метров и остановились около огромного черного мотоцикла, который был похож на свирепого дракона.

Ромео бросило в холодный пот.

– Так там,…на дороге… – он в ошеломлении указывал на мотоцикл. Мэйз рассмеялся и перекинул ногу через седло.

– Прости, Ромео, я немного пошутил. Признаюсь, шутка вышла не очень. – Он натянул на голову шлем. – Надеюсь, ты не станешь держать на меня зла за подобную глупость. Так, послезавтра в 10?

Ромео кивнул и отступил на пару шагов, когда взревел мотор. Доминик опустил непроницаемое забрало, оттолкнулся одной ногой, и уже спустя мгновение даже шум его мотоцикла стих вдали. Когда Ромео опомнился, его синий Купер уже ждал его.

5.

В то утро Мэйз так и не ложился спать. Переступив порог своих апартаментов, он сбросил мотоциклетные доспехи, тяжелые ботинки, стянул свитер. Потом распахнул окно, откуда открывался изумительный вид на реку, и уселся на подоконник, свесив в комнату одну босую ногу. Когда ему надо было о чем-то поразмыслить, он всегда первым делом находил себе подходящее окно. Мысли сами текли в голову, пока он глубоко вдыхал воздух и чувствовал как легкий бриз – а подчас и сильный ветер – играет его растрепанными волосами.

Так, в размышлениях, он встретил солнце. Когда розоватые лучи сонного светила заиграли искрами на зеркале речной глади, он спрыгнул с подоконника, раскрыл свой компьютер и взял в руки телефон.

                  ГЛАВА 7

1.

В доме Ромео творился форменный переполох. Ромео и Люциус бегали из комнаты в комнату, обзванивали всех участников спектакля, настраивали все музыкальные инструменты, которые только могли найти дома, включая губную гармошку. Они разыскивали новые и старые партитуры и покрытые пылью диски с записями новых и старых песен. Оба находились в состоянии, весьма близком к панике.

Благо, мама уехала в гости к подруге, иначе всем уже давно вызвали бы доктора.

Они никак не могли решить, что же им стоило показывать Мэйзу в первую очередь, а что – когда-нибудь потом, а о чем следовало вообще забыть. Каждая, даже самая идиотская песенка была их кровным детищем. Как показать себя, чтобы произвести на него впечатление редких дарований, а не психопатов, одержимых желанием свести его с ума своими опусами?

Никогда раньше они не предполагали, что перед ними могут возникнуть такие проблемы.

«Это ужас! Ужас». – Кричал Ромео, сжимая в руках телефонную трубку. – «Алло, алло! Миссис Мэтхен? Гюнтер дома? Как в больнице?!! А что такое? А-а, зуб удалять… Слава Богу. Я тогда позже перезвоню. Спасибо. Нет, нет, Люс, это не те бумаги! Положи эту кипу туда, где взял! Это реферат по экологии. Алло! Алло. Мистер Джонсон? Здравствуйте, это Ромео. Да. А Сандру я могу услышать? Спасибо. Алло, Сандра? Привет».

«Эй, а где твоя гитара? Я не нашел ее под кроватью».

«Она на шкафу. Да, Сандра. Нет, это я не тебе».

«Нет там ничего!»

«Да, на другом! Нет, Сандра, это я опять не тебе. Видишь ли»…

И так продолжалось почти до пяти часов вечера. Когда друзья, наконец, в изнеможении попадали на ковер, перед ними аккуратно, в рядок стояли две гитары, пара колонок, скрипка, саксофон, ирландская арфа, тромбон и губная гармошка. Надо было бы еще добавить рояль, но он находился в гостиной, и перетаскивать его в комнату Ромео не имело никакого смысла.

Чуть поодаль аккуратными стопочками лежали рукописи. Пьесы – отдельно, стихи – отдельно, тексты песен – тоже сами по себе.

И записи – за этот год, прошлый, двухлетней давности, и с первого курса.

У обоих болели уши от звонков всем встречным и поперечным, так или иначе занятым в спектакле. Зато теперь им осталось только выбрать что-то из каждой стопки, чтобы представить Мэйзу свое творчество последовательно. Само собой, в процессе выбора они чуть не передрались, но, в конце концов достигли согласия.