- Пусть Феликс доложит.
Дзержинский кивнул, встал и зачитал материалы дел о покушениях на Урицкого и Ленина, подготовленные Петерсом и Юровским.
- Ерунда какая-то.
- Ничего не ясно!
Звучало с мест.
Ленин, как только глава ВЧК закончил, попытался встать, но жена ухватила его за плечи, к нему подбежали несколько сидевших рядом.
- Что Вам не ясно?
- Кто стрелял, - ответил за всех Цюрупа.
- А это столь важно?
- Владимир Ильич, я не понимаю...
- Кто стрелял - не важно. Важно лишь то, что нас хотели столкнуть лбами, посеять сомнения, - Ленин закашлял. - Простите, мне тяжело говорить.
- Не важно, кто стрелял, - продолжил за Ленина Свердлов. - Важно остаться едиными и сплотиться. Иначе - конец.
Ленин согласно кивнул.
- Поняли? - вопросил Ленин.
Некоторые закивали, другие сидели недвижимы. Но возражать никто не смел.
- Дело о покушении на меня ликвидировать как можно скорее. Дальнейшего следствия не вести.
- Сделаем, Владимир Ильич, - подтвердил Свердлов.
- А постановление о терроре, оно необходимо. Временно, но необходимо. За попытку столкнуть нас между собой надо уничтожать беспощадно. И не важно, кто здесь конкретно виновен. Мы нанесем удар по всем тем, кто бы мог это сделать. Надеюсь, остальные вопросы решите без меня?
Участники заседания закивали, Ленин с помощью Крупской ушел в свои комнаты.
- Следующее на повестке о введении должности единого командующего и учреждении..., - донеслось вслед Ленину. - Товарищ Авенесов, можете вести протокол...
- Кажется, мы на этот раз выжили, - прохрипел Ленин.
- Почему? Что произошло, Володя?
Ленин осторожно снял с себя одежду, лег в кровать. Подбежал врач, зацокал языком, стал щупать пульс. Когда он ушел, Ленин положил руку на коленку жене.
- Они были готовы растерзать друг друга, - пояснил он свою мысль. - И я даже боюсь представить, что произойдет, когда меня не станет.
Ленин закрыл глаза. Когда плохо работает сердце, организм охватывает апатия, организм вдруг решает, что все, с него хватит. Хватит служить этой бестелесной субстанции, под названием "дух". Хватит и все. Пелена перед глазами, мозг не в состоянии выполнить простейшей мыслительной операции. Ноги не желают нести тело, руки болят от малейшего движения.
Но надо, надо заставить проклятый мотор работать, качать кровь, ведь это его обязанность, черт возьми! Иначе... иначе погибнет все, ради чего тело прожило эти пятьдесят два года. Уходить нельзя. Сейчас нельзя.
За пять лет до покушения.
Швейцария. Филиал рая на земле. Ресторан роскошен, здесь великолепная, гремящая на всю Европу, кухня. Именно к таким заведениям привыкли два старинных друга, которые не видели друг друга уже без малого четыре года.
- Как поживаешь, Борис?
Тот, кто обратился к элегантно одетому, подтянутому господину с изысканными манерами, сам был невероятно грузен и неопрятен как в поведении, так и в одежде. Нет, костюм на нем дорогой, но толстый господин одежды не берег, крошки сыпались прямо на пиджак от портного с именем.
Борис отложил столовые приборы.
- Ничего поживаю. В сытости, - Борис изобразил улыбку. - Но дело стоит, не идет дело совершенно с твоим уходом, Валентин Кузьмич.
Губы толстяка тронула улыбка, когда он услышал свое старое партийное имя.
- Спасибо тебе, Борис. Ты единственный меня не оставил тогда. До конца отстаивал честное имя революционера.
Борис нахмурил высокий лоб и потупил голову. С монгольским разрезом глаза изучали накрахмаленную, фантастической белизны скатерть. Валентин Кузьмич сделал знак, подбежал гарсон и наполнил прозрачные бокалы. Друзья их молча подняли, полюбовались цветом дорогого вина, и опустошили до дна.
- Улики предъявили слишкком серьезные и неопровержимые, - наконец, ответил Борис.
- Улики, улики. Да, я имел сношения с Плеве. Без них мы бы его никогда не убили. А так, я его убедил, что царь наша главная цель. И до Николая бы очередь дошла. И, ведь, выходит, что именно Бурцев царя спас.
Борис вновь помрачнел, его лоб прорезала глубокая морщина.
- Но как же товарищи, которых схватила полиция? Многих на виселицу отправили.
Валентин Кузьмич без всяких тостов залпом осушил очередной фужер изысканного красного вина, сделал знак официанту, чтобы тот нес следующую бутылку.
- Неужели ты думаешь, Борис, что один провокатор, даже если им был я, способен отправить кого-то на эшафот? Провокаторов десятки, если не сотни. Они каждый шаг расписывают того, чью шею в петлю вставляют. И я в кутузке сидел. И, не играй я с Плеве, то мы бы не разговаривали сейчас.
Валентин Кузьмич шумно выдохнул.
- Хочешь сказать, что никого не выдавал?
Валентин Кузьмич отвел глаза.
- Зачем теперь спрашивать? Ведь ты же участвовал в суде. Но скажу так: те, кто пошел в террор, сами выбрали свой путь. Они были готовы отдать жизнь и отдали. Не важно, на эшафоте или во время приготовления снаряда. Но отдали жизни они не напрасно.
Друзья вновь какое-то время молчали. Судя по сумрачным лицам, они вспоминали минувшие годы, наполненные запахами взрывчатки и револьверными выстрелами. Но переживали, судя по каменному лицу Валентина Кузьмича и заблестевшим глазам Бориса, каждый по-своему. Наконец, Борис прервал тягостное молчание:
- Помянем.
Валентин Кузьмич кивнул. Если бы в этот момент присмотреться к нему очень внимательно, то можно было заметить, что он заметно расслабился. Все-таки убийцам не предлагают поминать свои жертвы.
- Меня, Валентин Кузьмич, долгие годы мучил вопрос. Почему ты сразу не начал с царя?
Толстый Валентин Кузьмич от удивления даже перестал есть.
- Не ожидал, честно скажу, услышать такой вопрос от главы Боевой организации.
- Почему не ожидал?
- Думал, должность тебя научит.
Борис состроил обиженную мину.
- Не обижайся, я говорю о материях весьма относительных, Борис. Дело все в том, что можно просто устранить ту или иную фигуру, - и на ее месте возникнет новая, - а можно вынуть некий стержень, и тогда пирамида рухнет, ее элементы придут в движение.
- Что же, устранение Плеве было важнее, чем убийство царя? - спросил Борис с большим сомнением в голосе.
- Представь себе, да, - Валентин Кузьмич выдохнул. - За нами следят.
Борис в ответ не шелохнулся.
- Агенты иностранного отдела Департамента полиции. Они по мою душу, не беспокойся.
Валентин Кузьмич пожал своими огромными, покатыми плечами, покачал головой.
- Ай-ай-ай, Борис. Выходит, сейчас наша боевка не у дел? Раз за тобой по пятам ходят?
- Цели все одно нет достойной.
- А ты, пожалуй, прав. Цели сейчас достойной и взаправду нет. Что же до дел минувших, то верно - убийство Плеве было важнее, - Валентин Кузьмич продолжил, как ни в чем не бывало. - Оно внесло сумятицу, следующий министр внутренних дел был откровенно слаб. А убив московского генерал-губернатора, мы еще и посеяли смуту среди Романовых. Убей тогда Николая, поменялся бы царь. А так - едва не поменялся строй. Но вот устрани мы царя годах, эдак, с седьмого по десятый, то получили бы борьбу между диктатором Столыпиным и теми, кто его ненавидел. Бурцев уничтожил не только меня, он уничтожил наше великое дело.
- Не желаешь тряхнуть стариной и уйти от наблюдения?
- Нет уж, - усмехнулся Валентин Кузьмич. - В моем нынешнем положении правительственные агенты - лучшая гарантия безопасности.
- По-прежнему играешь на бирже?
- Играю. Но не так успешно, как раньше. Ведь возможности повлиять на ход событий я отныне не имею.
Борис испытующе посмотрел на Валентина Кузьмича.
- Если я буду время от времени подкидывать информацию?
Бывший гений провокации и бывший глава самой мощной террористической организации в мире улыбнулся сыто и довольно, будто кот.
- Тогда, Борис, я стану с тобой делиться. Деньгами, а главное - искусству играть людьми. Очень большими людьми. Искусству рушить пирамиды. И только Дьявол сможет раскусить твои замыслы. Только он, никто больше.
