— Что я? — женщина выпустила его из объятий. — О чем ты?
— Я бывший заключенный, отсидел двадцать лет. Возможно, ты боишься меня, сторонишься, не хочешь, чтобы я жил в этом доме. Я ведь чужой в нем теперь и для тебя, наверное, тоже, — Грэм говорил спокойно и ровно, хотя в груди бурлил целый водоворот эмоций.
— Грэм Джо Киттон, ты мой сын! Ты всегда был и будешь им, — гордо подняв голову, проговорила она. — Что бы ни случилось и как бы ни случилось. Любовь матери неизменна.
Грэм с болью смотрел на нее, осознавая, сколько силы воли и выдержки было в этой хрупкой, миниатюрной женщине, выглядевшей лет на двадцать старше, чем она была на самом деле.
Ровно столько лет она провела в каждодневных страданиях и слезах из-за того, что произошло с ее единственным сыном. Каждый день она проживала в городке, где все смотрели на нее и шептались за спиной, поливая грязью. Каждый день она молила Господа об одном, чтобы ее сын выжил, вернулся домой таким, каким она его помнила и знала.
Она выдержала, а вот отец не сумел смириться с ужасной реальностью и подкравшаяся болезнь свела его в могилу уже больше пятнадцати лет назад.
— Я приготовила твою любимую утку под сливочным соусом. Ты же ее еще любишь? — смущенно спросила она.
— Конечно, — кивнул Грэм, но не помнил вкуса этого блюда.
Он много чего не помнил.
— Твоя комната ждет тебя, — мать направилась на кухню и вскоре послышался стук посуды, расставляемой на обеденном столе.
Грэм поднялся по скрипучим деревянным ступеням на второй этаж дома и открыл знакомую дверь с плакатом, изображающим мишень в игре Дартц.
Внутри все осталось по-прежнему и вновь старые чувства шелохнулись в груди. Чувство скорби по потерянной юности было самым сильным.
Грэм провел рукой по книжному шкафу, комоду, на котором виднелись грамоты литературных конкурсов штата, письменному столу, а потом взял небольшую фоторамку, на которой были запечатлены счастливые, веселые, молодые мужчина и женщина, положившие ладони на плечи темноволосого мальчишки с потрясающе красивой улыбкой, глядевшего прямо на Грэма удивительно яркими голубыми глазами.
Горло сжал очередной спазм и он поставил рамку на стол так быстро, словно только что голыми руками вытащил из духового шкафа.
— Грэм, ужин на столе, — послышался такой родной и знакомый голос матери из кухни внизу.
— Уже бегу, мам, — выкрикнул он фразу, которую не произносил вот уже двадцать лет, и, наконец, почувствовал, что действительно вернулся домой.
========== Глава 2 ==========
С каждой новой минутой пребывания дома, Грэм убеждался, что чувствует себя одновременно комфортно и странно. Все было знакомым и чужим, привычным и совершенно непонятным.
Дело не касалось технического прогресса или современных модных тенденций. Даже будучи бывшим заключенным, он мог поставить в тупик своим интеллектом любого человека в Сильвер-Солт, спокойно обсудить спортивные темы или достижения кинематографа, поддержать любую беседу и с легкостью победить любой спор.
Дело было в эмоциональной составляющей. Грэм совсем не понимал, кем ему теперь быть: восемнадцатилетним мальчишкой, каким он покинул дом, или же взрослым мужчиной, которым вернулся, но для Сильвер-Солт был совершенно чужим.
Пускать все на самотек Грэм не умел. Тюремные правила воспитали в нем много разных качеств и важнейшим было умение всегда знать и понимать, что он делает.
Многое теперь предстояло сделать, чтобы наконец вздохнуть с облегчением: появиться в общественных местах, посмотреть в глаза бывшим друзьям, столкнуться лицом к лицу с оставшимися врагами, и только потом начинать жить заново.
Именно эти мысли занимали его голову всю ночь, а утром Грэм проснулся и по привычке стал отжиматься от пола на кулаках. Спина его блестела от пота, мышцы напряженно сжимались и разжимались, перекатываясь под кожей, а когда по телу расползлась привычная ноющая боль, он поднялся и отправился в душ. Холодная вода моментально зарядила бодростью и энергией, и Грэм, одевшись, спустился на кухню. Мать возилась с завтраком, явно пребывая в приподнятом настроении.
— Доброе утро, сынок, — прощебетала она. — Ты мог поспать и подольше.
— Я вижу, что дом требует серьезной починки и хочу этим заняться. Ты не против? — Грэм сел за стол и потянулся к кофеварке.
— Может быть ты отдохнешь после… — женщина запнулась.
— Я не устал, а ремонтом действительно стоит заняться. В тюрьме, моя заработная плата капала на специальную банковскую карту и сейчас на ней есть кое-какие сбережения. Тебе не стоит об этом волноваться, — ответил Грэм.
Она лишь с нежностью в глазах качнула головой:
— Ты думаешь, что что-то должен мне? Это не так. Ты ничем не обязан и не стоит делать что-то, чтобы быть полезным. Ты полезен тем, что ты здесь. Наконец скрасишь мою старость и я однажды уйду со спокойной душой.
Грэм уставился на содержимое своей чашки:
— Не так ты это себе представляла.
— Не так, — согласилась она. — Но пусть будет так, как есть.
— Магазин стройматериалов Винса еще работает? — Грэм допил кофе и поднялся из-за стола.
— Конечно. Твоя машина в гараже, но не знаю, заведется ли она, — мать виновато посмотрела на него.
— Посмотрим, — Грэм направился к двери, ведущей в подвал, а из него прямо в гараж.
— А завтрак? — вдогонку бросила ему она.
— Потом, — Грэм сбежал ступенями в подвал и, минуя кучу разнообразного хлама, открыл узкую дверь в гараж. На него повеяло затхлым воздухом непроветриваемого помещения. Мама редко им пользовалась, предпочитая передвигаться на маршрутном автобусе, курсирующим по городку восемь раз в день.
Место, где когда-то стоял Кадиллак отца, пустовало. Мама продала автомобиль сразу после его смерти, еще в начале 2000-х. Его машина стояла на своем месте, обтянутая серым брезентовым чехлом, заботливо стянутым веревками еще крепкими руками отца.
Грэм присел перед капотом и осторожно развязал веревку, затылком чувствуя присутствие в гараже отца, видя перед глазами картинку, как тот бережно упрятывал машину после вынесения приговора зная, что в ближайшие двадцать лет, никто не сядет за ее руль.
Грэм все бы отдал, чтобы узнать, о чем отец думал в тот момент.
Открыв роллетные гаражные двери, Грэм вернулся и стянул с машины чехол. Блестящей полировкой сверкнул новенький красный пикап. Открыв дверцу, Грэм сел на холодное сиденье и провел пальцами по еще незатертому рулю, обтянутому багрового цвета кожей. На лобовом стекле закружилось алое бархатное сердечко и брелок в форме лапки кролика. В магнитофоне виднелась пленочная кассета и его руки потянулись к кнопке play. В первые секунды, Грэм не мог вспомнить песню, а потом в голове возник целый водоворот картинок из прошлого. На восемнадцатилетие отец подарил ему новенький красный пикап, от которого его друзья были в полном восторге. В тот вечер, в день Святого Валентина, в нем играла песня «Shadow of the Night», популярного в девяностые Dj Bobo, на соседнем сиденье сидела очаровательная Люси Томпсон и цепляла смешное бархатное сердечко в знак крепкой и вечной дружбы.
Улыбка сверкала на ее губах, а каштановые кудряшки блестели в свете уличных фонарей.
Они были юны, беспечны и верили в то, что сами вершители своей судьбы. Верили до той полночи.
Грэм вытащил кассету и бросил на соседнее сиденье, туда полетела и бархатная игрушка. Сжав руль, он склонил голову и прикрыл глаза.
Вернув самообладание, Грэм завел двигатель и пикап, несколько раз чихнув, таки загудел.
— Отлично, — губы его тронула улыбка и Грэм выехал во двор. Взглянув на поросшую травой баскетбольную площадку и ржавое кольцо на столбе с облезлой желтой краской, он выехал на дорогу, направился улицей в центр городка, где располагались магазины и общественные здания.
Находившиеся на улицах люди с интересом разглядывали машину, а затем некоторые о чем-то шептались, склоняясь друг к другу.
Грэм знал, сейчас новость о его возвращении цепной реакцией распространится по Сильвер-Солт и к обеду знать будут все. Ему стояло расспросить мать о том, где сейчас друзья и что они из себя представляют, но Грэм не рискнул. Он не боялся, просто не хотел каким-то лишним словом ранить ее еще больше.
