– Будь моя воля, я бы этих по… – Он закашлялся.

Видать, схитрил. Сказать, что он бы пустил этот меч против нынешних недругов, не решился. Витовт понял это и закончил за него, сказав:

– Поганых рыцарей!

Воевода поднял голову и посмотрел на него такими глазами, что князь рассмеялся. Потом, посмотрев на дверь, тихо сказал:

– Готовь полки, будем брать их замки.

Прежде чем приступить к военным действиям, Витовт заехал в православную церковь. Он из католической веры вновь перешел в православие. Помолившись и попросив поддержки, отправился в дальнейший путь.

Когда Цольнеру доложили, что Витовт взял два их замка, магистр не поверил.

– Я не люблю таких шуток и ссоры с Витовтом не допущу! – заявил он громогласно.

– Великий магистр, – обратился к нему рыцарь, сообщивший эту весть, – во дворе вас дожидаются те, кому удалось спастись от вероломного нападения литовцев.

– Но это могут быть совсем другие литовцы, а не воины Витовта, – не сдавался магистр, набрасывая на плечи мантию.

Да, во дворе толпилась горстка людей. По их изодранной одежде все же можно было понять, что это воины. Подойдя к ним, магистр произнес:

– Дети мои, он мне сказал, – Цольнер кивнул на рыцаря, – что люди Витовта захватили наши замки. Это правда?

– Да-да, – вразброд ответили они.

– А вы не ошибаетесь?

Магистр не хотел признать измену того, которому он оказывал столько раз помощь.

– Он, Великий магистр, он! Мы видели его в первых рядах нападающих.

Магистр поморщился, подумав про себя: «Да, один человек мог ошибиться. Но столько людей…» Он резко повернулся и торопливо пошел к зданию. Последовавшему за ним рыцарю магистр приказал созвать к нему тех командиров, которые остались в городе. Таких оказалось трое. Цольнер критически осмотрел присутствующих и скривил лицо. Они могли привести за собой десять – двенадцать тысяч воинов. Жалкая горстка! Но что делать. Не ждать же, пока все соберутся. И он решил посвятить их в случившееся. Подняв крышку чернильницы, которая была сделана в виде шлема, он покрутил ее, заглянул для чего-то вовнутрь, опустил на место и произнес:

– Господа, нам вновь грозит смертельная опасность.

От этих слов у присутствующих окаменели лица. Не мигая, они уставились на магистра. А он опять приподнял крышку и со звоном опустил на место. Присутствующие поняли, что магистр сильно нервничает, но упорно не произносили ни звука.

Наконец он выпалил:

– Витовт изменил нам и встал под знамена своего врага, Ягайла.

– Чего можно было ожидать от этого литовца, – промолвил один из них.

В его голосе магистр почувствовал осуждение, и ему, посчитал он, надо было объяснить.

– Наше положение незавидное, – начал он, поглаживая все ту же крышку, – и чтобы получить помощь в нашей борьбе, приходится идти и на то, что вчерашний наш враг Витовт становится нашим э… то есть мы вместе идем на нашего врага Ягайло. Не будь Витовта, мы бы никогда не смогли построить Риттерсвердер. А теперь это наш бастион, плацдарм, который поможет наконец-то победить нашего врага.

– А если, – поднялся невысокий, но крепко скроенный командор, – они, объединив свои силы, постараются взять эту крепость?

– Вот почему, – заговорил магистр, не дожидаясь, когда тот сядет, – я собрал вас. Нам срочно надо собрать отряд и отправить его на помощь гарнизону.

Командоры задумались. Потом подал голос этот коротышка:

– Магистр, я боюсь, – он посмотрел на присутствующих, – наших сил не хватит.

– Но пока мы будем собирать, они действительно могут ее взять.

Все поняли, что им придется собирать своих людей и выступать. Магистр во многом предвидел ход развития предстоящих событий.

Витовт, доказав на деле, что прислушался к словам брата, явился к нему в Вильно с предложением: объединить силы и взять новую крепость:

– Брат, нам надо срочно взять крепость Риттерсвердер, а то она сковывает все наши силы. Это наша общая угроза!

Ягайло, улыбаясь, вышел из-за стола и подошел к Витовту, пытаясь его обнять.

– Оставь ты эти нежности, – отводя его руку, произнес князь, – скажи лучше, где моя Софьюшка?

Ягайло передернулся и, вернувшись в свое кресло, ответил:

– Брат, твои слова меня обижают. Я могу их понять так, что держу ее в подземелье. Она сейчас… я точно не знаю… – замялся он, – хотела ехать в Киев, куда уехала ее тетка Иулиания. Она мне сказывала, что туда должон приехать митрополит всея Руси. Вот матушка и мечтает с ним встретиться. Да найдем! – махнул он рукой. – Вот возьмем эту крепость и всех, кого надо, разыщем. Ох, и погуляем на свадьбе твоей крали!

Крепость была взята. С ее падением роль и весомость Ягайло сильно возросли. Особенно возрос интерес к нему его южных соседей.

Жизнь не стояла на месте. Где-то гремели клинки, где-то готовились заговоры, где-то клялись в вечной любви, а потом спокойно предавали, где-то… По большому счету Московия избежала этого. Но большой радости она не испытывала. Со времен Калиты эта земля стала оазисом спокойствия и бурного развития.

Казалось бы, собрав силы для великого дела и совершив его на Куликовом поле, победа должна была бы принести Руси дальнейшее спокойствие и процветание. Но, как говорили старые люди: человек предполагает, а Бог располагает. Враг нашел в себе силы и нанес ответный удар. Правда, его победа не обошлась без хитрости и обмана. Да и попировать он успел всего три дня, а потом постыдно бежал. Но сбрасывать его со счетов было рано. И он это подтвердил еще раз: Тохтамыш потребовал у московского князя восемь тысяч рублей, чтобы возвратить из орды наследника. Раньше бы Московия, не задумываясь, отдала бы и больше. Но последствия этих трех дней были тяжелыми. Казна оказалась пустой. Но Московия не была бедной. Кое-что осталось, и это позволило встать на ноги. Но все же в эти дни собрать столько денег, значило бы остановить начатое восстановление, оставить десятки тысяч людей без крова и еды. А это – рубить свои корни. Димитрий Донской допустить этого не мог. Хотя мысль, что он не может спасти сына-наследника, отдавалась в груди жестокой болью.

Димитрий хорошо помнил тот черный день в его жизни. Он только что вернулся после объезда мест, подвергшихся нашествию Тохтамыша. Душа переворачивалась, глядя на то, что натворили непрошеные гости, но она и ликовала, видя, как люди, словно муравьи, взялись за обустройство своей жизни. И великий князь сопереживал вместе с ними это горе. С чувством удовлетворения вернулся князь домой. И вот долгожданное письмо из Орды. Отписывал Кошка. Он в ярких красках сообщил, как вел себя Василий у хана, как ему удалось обставить тверцев. Дьяк читал, а у князя глаза светились от радости.

Но вот дьяк дошел до строчек, где сообщалось, что хан требует выкупа. Услышав эти слова, князь, не сдерживаясь, заскрипел зубами, а руки сжались в кулаки с такой силой, точно он увидел перед собой врага. Князь в ярости заходил по комнате.

Немного успокоившись, князь присел на одр. Дьяк сидел, не шелохнувшись, а князь уставился в пол. Наконец он поднял голову.

– Внук, – он посмотрел на дьяка, – хан хочет мня разорить дотла, чтобы Московия больше не поднялась. Вот! – он сделал фигу и потряс ей: – Что хан от меня получит. Но отпиши ему, что как соберем деньгу, сейчас же и отправим. Пущай ждет, собака! Так напиши, чтобы пока у хана зла не вызывать. Василию опиши, че и как у нас.

Бояре, сопровождавшие Василия, заметили, как сильно поменялся их князь задружившись с Албердой. Хандра, охватившая было его, пропала, как весенний снег. Князь был наполнен жизнью, для них непонятной, скрытой. Но они видели, что менялся Василий с лучшую сторону: становился более рассудительным, но и более жестким. Сейчас боярин Кошка денно и нощно занимался каким-то поручением княжича, о котором никому ничего не говорил.

Одно дело у него не получалось. Мурат наотрез отказался продавать девку за любые деньги. И боярин надеялся только на его отца Едигея, который отбыл невесть куда. Едигей был хитрым и умным человеком. Их пути однажды пересеклись. Еще в период Мамаева правления Едигей был его правой рукой. Тогда они встретились на переговорах и поняли друг друга. Дело решили так, что оба хозяина остались довольны. Вот на него-то и надеялся Кошка. А пока…