Так как католическая церковь, убежденная в своей стержневой роли и считавшая себя матерью всех верующих[33], не верила во «спасение вне Церкви» и ставила принадлежность человека к христианской церкви выше его принадлежности к человеческому роду[34], она считала предложенную войну священной, а тот, кто не брал крест и не шел за Иисусом, считался недостойным Христа[35]. Именно поэтому Крестовые походы, по словам Джона Ла Монте, сформировались под знаменем Церкви и были абсолютно религиозными[36]. И так как крестоносцы верили в счастье после смерти и освобождение от грехов, они решили «потренироваться в умирании», как говорил Платон[37].

Слияние трех идей, а именно «войны на пути Господнем», «паломничества ради смывания грехов» и «Тысячелетнего Царства, или Конца света», стало хорошим поводом для того, чтобы западные христиане взялись за оружие, надели кресты и отправились к Святой земле. Первые века паломничество к Палестине не вызывало большого энтузиазма, но после того, как Елена Равноапостольная, мать римского императора Константина I Великого, возвела в Иерусалиме храм Воскресения Христова, толпы пилигримов потянулись к Святой земле. По убеждению Рансимена, этот развивающийся процесс вышел на новый уровень, когда Италия и Южная Франция освободились от подчинения мусульманам, а условия паломничества стали понемногу улучшаться[38]. После этого посещение Вифлеема, места рождения и вознесения Иисуса, стало воодушевлять христиан на духовное путешествие[39]. До Крестовых походов даже сам Урбан II, их главный вдохновитель, побуждал западных христиан расходовать свои средства не на паломничество, а на реконструкцию Кафедрального собора Таррагоны[40]. Папа даже пытался уговорить Беренгера Рамона II, графа Барселоны, остаться в Испании, но это ему не удалось. Он отправился в Иерусалим в 1096 году, где вскоре умер[41].

Развитие идеи паломничества, подкрепленной обещаниями отпущения грехов, стало причиной возникновения идеи о мучениях христиан от рук мусульман. По мнению некоторых исследователей, эта идея исходила в основном от тех католических проповедников, которые преувеличивали значение решений, принятых на Клермонском соборе. Майер же считал, что эта идея возникла либо из-за неосведомленности Урбана II, либо была лишь предлогом, чтобы поднять христиан против мусульман[42]. Он убежден, что нет никаких документов, сохранившихся с XI века, в которых говорилось бы об антихристианской политике фатимидского халифа ал-Хакима би-Амриллаха[43]. Более того, в эпоху Сельджуков анатолийские христиане пользовались большой свободой и были настолько довольны их правлением, что писали оды и панегирики в честь Малик-шаха[44]. Согласно более раннему документу, восточные христиане жили в исламском государстве в мире и покое. В этом письме, датированном 869 годом, Феодосий, патриарх Иерусалимский, пишет Игнатию, патриарху Константинопольскому, что «мусульмане – справедливый народ, который никак не притесняет и не угнетает нас».[45]

Другим фактором увеличения количества паломников и тех, кто жертвовал свои средства на военную мобилизацию, была легенда о наступлении конца света в конце X века, или о Тысячелетнем Царстве. Дон Нардо пишет: «В ночь накануне 1000 года от рождества Христова в Риме собралась огромная масса людей, чтобы стать свидетелями того, что многие считали концом света. Разумеется, в полночь ничего не произошло. Но, несмотря на это, случилось нечто важное, а именно: впоследствии европейцы на подсознательном уровне стали чувствовать, что в новом столетии они будут жить в новых волнующих условиях»[46].

Развитие этой идеи в конце X века привело к тому, что многие христиане стали вести более религиозный и аскетический образ жизни, а посещение Гроба Господнего перед смертью стало обязательным ритуалом[47]. Идея о Тысячелетнем Царстве, которая была вдохновлена Откровением Иоанна Богослова и которая, по словам Нормана Кона, даже привела к формированию в XI–XVI вв. движений, проповедующих в Северной Европе скорый конец света[48], была поддержана Августином Блаженным. Он говорил, что в конце седьмого тысячелетия со дня создания Адама наступит конец света[49].

История Европы и католической церкви показывает, что до, во время и после Крестовых походов идея о Тысячелетнем Царстве была настолько популярна, что проповедники Парижского собора даже увещевали, что человечество находится на пороге конца света[50]. Отто, епископ Фрейсингский и летописец Крестовых походов середины XII в., писал в своих анналах: «…мы, кто по воле судьбы должен жить в конце времен…».[51] По словам Марка Блока, Европа настолько была напугана наступлением конца первого тысячелетия, что была вынуждена… прийти в себя[52]. Другими словами этого известного французского историка, этот страх стал одним из самых сильных социальных двигателей той эпохи[53].

Эта идея укрепилась на восточных берегах Средиземного моря в течение XI–XIII вв., т. е. во время длительного противостояния между христианами и мусульманами. Большей частью она была направлена на уничтожение мусульман. Но так как крестоносцы поняли, что обещание непременной победы не исполнилось, они связали свои надежды с новой силой, появившейся на Востоке, т. е. с дикими желтокожими монголами, и решили, что два фронта против исламского мира, монгольский несторианский восток и христианский запад, искоренят эту религию. Но, потеряв надежду и покинув пределы Леванта и Египта, они решили пойти путем Петра Достопочтенного, аббата Клюни, который он проложил в середине XII в. посредством неполного и предвзятого перевода Корана. Он говорил: «Я хочу выступить против вас, но не с оружием, как многократно выступали некоторые из нас, а словом; не силой, а умом; не с ненавистью, а с любовью. Я люблю вас! Обращаясь к вам, я призываю вас к спасению»[54].

Уильям Трипольский, доминиканец, проживавший в Акко, оказавшись под влиянием идеи о Тысячелетнем Царстве и исчезновении ислама, также считал, что мусульмане должны быть уничтожены силой слова и проповеди[55].

Этот процесс продолжился. После религиозной реформы и начала нового века в Европе группа исламоведов решила придать своим взглядам об исламе более научный характер. Но, как сказал Генри Болингброк, вернувшись из Крестовых походов, неудачливые христиане стали возводить клевету на мусульман[56]. И она была принята обществом. Потому что, по словам Монтгомери Уотта, представление большинства зиждилось на следующих четырех основах. Они считали, что ислам – религия лжи, меча, сладострастия и что Мухаммад против Христа[57]. И даже принятая на Втором Ватиканском Соборе (1962–1965) декларация об отношении церкви к нехристианским религиям, в которой она официально признала их потому, что Господь обращается к людям по-разному, не возымела никакого влияния.