Лайнер слабо качнуло. Теперь лайнер будет медленно, по- том все быстрее и быстрее падать на планету, пока не призем- лится на построенную Россией площадку недалеко от Торонто.

Максим оглянулся на начальника через плечо. Начальник мирно спал, но сейчас ощущение падения разбудит его и не самым лучшим образом.

– Юрий Сергеич! – Максим рукой потряс начальство за плечо. – Просыпайтесь. Сейчас падать будем.

– Вот всем «скаты» хороши, кроме одного – с непривыч- ки мутит сильно, – сказал, разлепляя глаза, начальник. – Пытка номер раз по китайскому каталогу.

Он перегнулся через Максима, чтобы посмотреть в иллю- минатор.

– Ну-ка, пусти-ка! – прокряхтел шеф. – Красота! Пого- ди-ка! А вот это вот что?

– Где?

– Вот это вот! Вот это что?! – голос шефа хрипел и спо- тыкался на словах – Что… это… такое?

Над планетой, маленькие, чуть заметные на расстоянии, плыли, начиная свое падение, десятка два железных зерен. И в тех местах, где эти зерна касались земли – у планеты откры- вались огненные глаза.

Десятками огненных глаз Земля изумленно смотрела на окружающий ее космос, словно гадая – зачем люди разбуди- ли ее?

Было тихо. Люди смотрели в иллюминаторы. Никто не кри- чал, не бился в истерике. Каждый переживал этот момент в одино- честве. Каждый сам задавал себе вопросы. Получится ли вернуть- ся? Будет ли куда вернуться? К кому? Зачем?

И ни один не находил ответа.

* * *

Второй пилот ушел в туалет и там застрелился из пистоле- та, предназначенного на случай захвата лайнера террориста- ми. Максим помогал белой от ужаса и трясущейся стюардессе вытаскивать тело из фешенебельного, но почему-то един- ственного туалета лайнера.

Начальник службы безопасности лайнера в этот момент пытался установить связь с Москвой, с Торонто, хоть с кем-то.

Судя по количеству увиденных на поверхности Земли вспышек ― а их было в пределах видимости около полутора десятков ― конец света не наступил. Пока.

Около половины всех скоплений золотых брызг исчезло. Очевидно, наступили перебои с энергией. Где-то внизу сей- час умирают самые беспомощные: больные, дети, роженицы, старики. Те, кому не прожить без аппаратов искусственной вентиляции лёгких, принудительного кровообращения, света, тепла и просто без посторонней помощи.

По ногам Максима побежали мурашки. Такое иногда бы- вало с ним, когда ему доводилось видеть открытую рану или большую ссадину.

Попало ли по Москве? Ангелка с Варькой погибли? Или умирают прямо сейчас, вот прямо сейчас, когда Максим смо- трит вниз? Лучевая болезнь, ожоги. Максим на секунду уви- дел лицо жены в ожогах. Сначала захотелось плакать, потом последовать примеру второго пилота и застрелиться. Потом нестерпимо сильно захотелось покурить и выпить водки. Так, чтобы сначала было противно, а потом стало тепло и полег- чало. Он подошел к трясущейся и размывавшей тушь по лицу форменными белыми манжетами стюардессе.

– Водка есть?

– Е-есть.

В каюте стюардов все было разбито. Виновник разгро- ма – молодой пухлый парнишка лет двадцати в форме стю- арда ― сидел тут же на откидном стуле, уставившись в пол, и плакал.

– Это Давид. Он первый рейс с нами. У него родители в Нью-Йорке, бабушка в Питере, а дедушка в Израиле. В самых таких местах…

Максим захотел сделать доброе дело – парня надо было отвлечь.

– Давид! А где тут водка?

Давид поднял на Максима красные глаза, в которых пле- скался коктейль из боли… Не скрывая жгучей ненависти, от- кинулся затылком на стену и произнес:

– Не-на-ви-жу-у-у!

Максим почувствовал свою заботу настолько неуместной, свои благие намерения настолько ненужными, а себя ― таким идиотом, что незамедлительно заткнулся и отошел к стюар- дессе, которая как раз достала из холодильника запотевшую бутылку «Столичной».

– Вот ваша водка.

– Спасибо. А курить есть?

– Вообще-то на борту нельзя, – стюардесса помялась, – но теперь уже как-то все равно. Держите.

– Давай на «ты».

– Давай.

– Я – Максим.

– Лена.

– Выпьешь?

– С одной стороны – почему бы и нет? А с другой сторо- ны, я вроде как на работе.

– Да какая теперь работа,… Какая теперь… вообще хоть что-то теперь будет?

– Что-нибудь всегда будет. Так ты будешь пить или так и будешь стоять?

– Буду! – сказал Максим.

И не выпил. Поставил на стол фужер и, обойдя Лену-стю- ардессу, вышел из стюардской. На пороге он обернулся и от- четливо спокойно сказал:

– Ненавижу. И вышел.

– А что я такого сделала? – Лена растерянно развела ру- ками.

– Это он не про тебя – Давид вытер лицо влажной сал- феткой. – Это он про себя. Он все пытается испугаться, а не может. У него тоже семья в Москве, он все пытается испугаться за них, а у него не получается. И он себя за это ненавидит.

– А откуда…

– У меня дед в Израиле. Там с тех пор, как арабы стали объединяться, такое творится… не успеваешь ни испугаться, ни порадоваться.

* * *

Начальник безопасников вышел из кабины пилотов очень спокойный, подтянутый, степенный – полная противополож- ность тому, каким он туда входил. Он даже слегка улыбался.

– Дамы и господа! Порт в Торонто цел, функционирует и примет нас ровно через полтора часа.

Удивительно, как много шума могут создать десять чело- век, которых только что поставили в известность о том, что они не умрут, и жизнь не кончена. Рты незамедлительно рас- крылись.

– А Москва! Москва цела?

– А что с Нижним?

– А Питер? Питер?!

– О Новосибе что-то слышно?

Молодой человек индийской внешности встал с кресла и, подойдя к безопаснику, что-то шепнул ему на ухо.

– Вот вы можете не волноваться, господин Варуна, – судя по всему, Индия не принимала участия в конфликте. Со- всем. Но это все, что мне на данный момент известно. О Рос- сии мне неизвестно ничего.

– Вы нам скажете, наконец, что вообще случилось? Или так и будете улыбаться, как идиот, и шептаться тут? – шеф раздраженно тискал галстук и вот-вот должен был выйти из себя окончательно. – Вы понимаете, что тут люди, которые семьи дома оставили? Вы можете сообщить хотя бы масштабы произошедшего?

Безопасник каким-то механическим движением потрогал дужку очков.

– Юрий Сергеевич, если я не ошибаюсь?

– Да. Меня именно так зовут, и вы это отлично знаете, Роман. И вы знаете, что я знаю, и так далее, и тому подобное.

– Роман Викторович, если позволите.

– Хорошо! – шеф все больше и больше раздражался. – Роман Викторович! Теперь, когда мы выяснили с вашим име- нем-отчеством, вы не могли бы рассказать нам, что там… – шеф ткнул пальцем в пол, – происходит?

– Я уже говорил, что о России ничего узнать не удалось. К сожалению. Очевидно, что Россия была каким-либо образом втянута в конфликт. – Роман говорил, как конфету развора- чивал. И фантик красивый, и вот-вот сладко будет, но поче- му-то не хочется эту конфету брать.

– И каковы масштабы… конфликта? – уже спокойно и сухо спросил Юрий Сергеевич.

– Неизвестно. Но предположительно около десятка бое- головок с обеих сторон. Вроде бы как полностью уничтожен Китай.

– С обеих? То есть число воюющих сторон известно?

– На самом деле нет. Но можно предположить, что уча- ствовали Россия и Китай. Больше-то – некому.

– Очень сомневаюсь, Роман Викторович. Очень сомнева- юсь. – Юрий Сергеевич постучал пальцами по спинке кресла.

– Ни китайские ракеты, ни российские мы бы не смогли на- блюдать из этой точки пространства. Мне это также очевидно, как и вам. Что мне непонятно, так это то, зачем вы нам тут по ушам ездите. Максим! – Юрий Сергеич помахал рукой в сторо- ну дальнего конца салона. – Пойдем-ка, поговорим. Тема есть.

В хвосте лайнера было уютнее из-за отсутствия большого количества перепуганных людей. Нос был настолько перепол- нен человеческим страхом, который вытеснял все остальное: мысли, разум, волю – все. В этом вязком киселе было совер- шенно невозможно думать. Невозможно было принять хоть какое-нибудь решение. Там невозможно было решительно все, кроме соучастия в коллективных эмоциях, захлестывающих и топящих остатки индивидуальности.