«Дедушка написал», — сделал я очевидное умозаключение.

Я снова вернулся к снимку, но не смотрел на маму, не желая вспоминать ужас в ее глазах. Мой взор был обращен на дедушку Джонатана, счастливо и добродушно смотревшего со снимка. Бабушка всегда говорила, что мы с ним похожи, но мне казалось, что она просто пыталась отрицать мою связь с родителями — не знаю, ради меня или себя. Красивый мужчина на фотографии выглядел лет на двадцать пять, наверное, даже меньше, но ему тогда уже было тридцать три года. Он был таким же бледным, как и я, но волосы были намного светлее, а глаза были не голубыми, а светло-сизыми. Невозможно было отрицать, что наши черты лица были похожи: скулы, широкий нос, пухлые, немного женские губы, но все равно мне казалось, что нас с этим человеком разделяет не только поколение, но и судьба. Я вздохнул, отложил фото, несущее в себе частичку прекрасного прошлого, и повесил остальные картины и снимки. Завершив это, я вернулся в чулан, положил взятые ранее вещи и нашел рамку, подходящую по размеру для фото. По пути я заглянул на кухню и поставил чайник, желая выпить кофе и избавиться от мигрени из-за долгого сна. Вставив памятный снимок в новую оправу, я обнаружил, что по своей невнимательности взял рамку, которую можно только поставить, без отверстия под гвоздь. Я вздохнул, мой взгляд упал на бабушкин стол, где не было ничего теплого и семейного. Фотография идеально смотрелась на нем. Я ненадолго замер на месте, мечтая, что когда-нибудь в будущем у меня тоже будут такие снимки, несущие счастье, ностальгию, воспоминания.

«Но там не будет Кетернии», — подумал я, холодок пробежал по коже.

Я пошел на кухню: чайник громко возвещал, что уже закипел. Я ухватился за его рукоять, предварительно обморозив ее, и залил чашку с кофе кипятком. Далее я нашел старый батон в хлебнице и, отрезав себе два куска, сделал бутерброд. Такой завтрак не был шибко полезным, но был вкусным и быстро приготовляемым. Я снова мысленно вернулся к левому запястью Кетернии, усиленно думая, что же такое было у нее на нем. Воспоминания продолжали ускользать, тогда я сосредоточил всю свою энергию на этом моменте. Казалось, что силы просто покинули меня. Я отпустил воспоминание, но силы ко мне не вернулись, как и то, что было у Кетернии на руке. Я вздохнул, оседая на стуле от слабости.

Подняться я смог только через час, когда мои силы хотя бы немного восстановились. Помыв посуду, я глянул на график моих тренировок: я отстал от него на несколько дней. Делать ничего не хотелось, а тем более, бежать полумарафон, но я взял себя в руки и отправился переодеваться.

***

«Только так ты станешь лидером стражей, только так ты заставишь бабушку гордиться», — убеждал я сам себя, завязывая шнурки на кроссовках.

Вдруг я сорвался на бег. Сперва я думал, что умру минут через десять и придется возвращаться домой, отстав от графика еще на день, но чистый воздух сделал свое дело, и с каждым километром сил у меня только прибавлялось. Я делал глубокие вдохи, не сбивавшие мой темп. Во время такой пробежки я обогнал кучу спортсменов, недовольно взиравших мне вслед. Я же только улыбался всему: солнцу, небу, горам и морю, которое окружало нас. Выглядел я, наверное, как душевнобольной, однако меня это не волновало: сердце вырывалось из груди от счастья, а душа рвалась ввысь, к солнцу.

Из-за такой эйфории я сам не заметил, как оказался в бухте с Зубами Дьявола. Я остановился и оглянулся, казалось, что вот-вот появится Кетерния, и мы пойдем тренироваться или развлекаться, но на месте девушки оказались резвые норвежские ребятишки, не боящиеся холодной воды.

«Я тоже ее не боюсь», — подумал я, пробегая мимо детей и показывая им язык.

Они ринулись за мной со смехом и криками, желая догнать меня и показать язык в ответ. Я тоже смеялся, ощутив себя совершенным ребенком, свободным от каких-либо проблем.

Вернувшись домой после пробежки, я почувствовал такой прилив сил, что, казалось, был готов пробежать еще столько же. Хорошо, что здравый смысл переборол надежды, и вместо дополнительных нагрузок я направился в душ смывать пот и расслаблять напряженные мышцы.

Остаток дня и вечера я провел у телевизора, бездумно переключая каналы в поисках чего-нибудь интересного. Часов в девять я отправился на кухню и сварил себе макароны на меня и бабушку: вдруг она вернется и будет голодна.

Она вернулась поздно вечером — такого никогда не бывало. Я услышал хлопок, а потом бабушка медленно начала спускаться вниз. Сейчас она выглядела старой, как и подобает женщине за шестьдесят. Я молча поставил ей на стол макароны, политые томатной пастой, и горячий ромашковый чай. Женщина кивнула в знак благодарности и приступила к трапезе. Я терпеливо сидел, не желая тревожить бабушку и не понимая, почему вдруг седых волос на ее голове стало больше. Когда она взяла в руки чай, я спросил:

— Как работа?

Она устало вздохнула.

— Происходит какое-то сумасшествие.

— Что случилось? — я отпил своего чая.

Женщина помолчала некоторое время.

— Когда Совет сказал нам, что стычка между вампирами и людьми небольшая — они преуменьшили в несколько раз, — начала рассказывать бабушка. — Испанский клан вампиров вообще никогда не хвастался своей уравновешенностью или разумностью, но в последнее время они были добропорядочными, слушались Совета. И только сегодня мы поняли, как Габриэль, лидер клана, контролировал подчиненных: исключал самых буйных, оставляя их без еды и поддержки. Сохранившие свое положение вампиры присматривали за предателями.

Бабушка поднесла чашку ко рту и сделала глоток.

— Такие отщепенцы объединились, убили своих охранников и отправились в ближайшую деревушку. Не желая умирать, они убили четыре сотни человек, даже младенцев, что у вампиров считается высшим грехом.

Я смотрел на бабушку в ужасе: картины убийства детей мелькали в моей голове одна за другой. Я представил, как ту ребятню с пляжа зверски убивают, разрывая тонкую кожу, высасывая кровь. Я поставил чай на стол: кажется, больше я не хотел его пить. Похоже, бабушка поняла мое настроение. Она нервно ворочала кружку в руках.

— Когда мы прибыли туда, то были повержены в ужас, прямо как ты сейчас: повсюду были окровавленные тела. Мы прошлись по деревне, ожидая найти живых. Ты не представляешь, как мы обрадовались, когда несколько из них зашевелились. Однако радость быстро улетучилась: вампиры-отщепенцы сделали из многих людей вампиров. В это время был день, они обрекли их на сгорание заживо, — я никогда не видел бабушку такой сожалеющей и подавленной. — Если бы мы только успели раньше, эффект можно было бы предотвратить…

Одинокая слеза скатилась по щеке женщины — я понял, почему она поседела так быстро.

— Чт… Что было дальше? — я с трудом прочистил горло.

— Стефан среагировал раньше меня и поджег деревню, сжигая трупы и новообращенных, — скорбно ответила бабушка.

Установилась гробовая тишина. Мне было трудно дышать, представляя это зверство. Я хотел сказать, что сжигать их было неверным решением, но осознал, что новообращенные с безумными создателями во главе не принесли бы ничего хорошего.

— Мы нашли этих ублюдков, — вновь заговорила бабушка. Я вздрогнул: никогда прежде я не слышал от нее оскорблений в адрес других. — Стефан заточил их в каменный плен. Так, мы вернули их в логово клана, где эти изверги были сожжены под солнечными лучами по приказу Совета. Покинув вампирский клан и оставив им предупреждение, мы вернулись к деревне, потушили пепелище и создали там свежее поле. Никто никогда и не узнает, что будет ходить по кладбищу, — бабушка со стуком опустила чашку на стол.

От этого движения я вздрогнул, внутри меня будто что-то оборвалось.

— Мы вместе создали хитрое стирающее память заклятие: если человек вспомнит об этой деревне, то эти мысли сразу улетучатся, — добавила бабушка. — Никто даже не будет знать, что случилось с этими людьми.

Мы замолчали в память об ушедших невинных жертвах.

Через некоторое время, когда мы с ней вместе мыли посуду, я спросил: