Я рассеянно кивнул и побежал сквозь удачно образовавшуюся трещину в тьме. Эйфелева башня сияла: отсветы огня чертовки играли бесконечными искрами на темном металле.

— Быстро, вставай в петлю, — девушка прорвалась ко мне.

Я видел, что она была на пределе.

— Иная страшится забвенья семьи

И ляжет за память о ней костьми, — я крепко вцепился в лиану, отбросив в сторону катар.

— Не слушай, — успокаивающе сказала Кетерния, заглянув ко мне в глаза.

Я только сейчас заметил, что она приняла основной удар на себя: вся в ранах, руки тряслись от недостатка сил…

— Держись! — она выдавила из себя улыбку.

Мы взмыли вверх за секунду до того, как монстры обрушили свои туманные руки на башню. Краем глаза я увидел, что нас тянули наверх каменные глыбы, летящие вниз.

— Надо прыгать! — крик девушки с трудом прорвался сквозь свист ветра.

Я сиганул первый, цепляясь руками за одну из бесконечных перекладин. Кетерния, слегка опоздав, успела схватиться лишь одной рукой. Я, все еще чувствуя себя незнакомцем, молча помог ей, притягивая поближе к себе.

— Куда дальше? — стражница уселась на железной балке, крепко держась.

До вершины было далеко, но единственным возможным путем туда был лифт. Я глянул вниз: тьма медленно обволакивала Эйфелеву башню, пожирая ее; земли уже не было видно.

— Пошли в лифт, — я перелез на соседнюю балку, а затем спрыгнул на площадку, огни на которой горели особенно ярко. — Давай, я тебя поймаю!

Кетерния неуверенно переползла поближе ко мне, а затем взглянула вниз, борясь со страхом.

— Точно поймаешь? — неуверенно спросила она.

Мое сердце на секунду сжалось.

— Точно.

Она прыгнула, протянув мне руку. Я успел схватить ее в последний момент, она зависла на высоте ста метров над землей. Я потянул ее на себя, крепко обнимая. Ее трясло, но она была первой, кто выпутался из объятий, кто побежал к лифту. Почему она вела себя так по-взрослому?

Мы зашли в угрюмую красную кабину, еле освещенную угасающей лампой. Кетерния схватилась за поручень, смотря вниз.

— Как скоро они нас настигнут? — спросила она, когда двери с грохотом захлопнулись.

— Минут десять от силы, — я рухнул на пол.

Лед растаял, чувства прорвались наружу. Я очень хотел зарыдать, крича от боли, но не мог, пока Кетерния была рядом и смотрела на меня таким взглядом — полным сочувствия и жалости. Меня не надо было жалеть. Мне нужно было лишь знать правду.

— Она умерла? — я постарался скрыть дрожь в голосе.

Стражница резко выдохнула, вцепляясь в поручень и закусывая губу.

— Он ее убил? — я ненавидел ее молчание.

Кетерния посмотрела на меня так, словно была загнанным зверем. Почему она молчала? Адская смесь привкуса разрушенной жизни и отчаяния от молчания стражницы заставила меня резко встать на ноги и, преодолев расстояние между нами, заглянуть в глаза той, кто боялся сказать правду.

— Говори, что ты видела, — я удивился злобе в своем голосе.

Лифт противно заскрипел, разрушая тишину. Кетерния, до этого старательно прятавшая взгляд, подняла его на меня. В ее глазах застыли слезы.

— Он. Убил. Мариссу, — процедила она сквозь зубы.

Каждое слово, будто хлыст, резало сердце, врезалось в память, уничтожало что-то во мне.

«Я его убью», — подсказывал правильный ответ мой разум.

— Убью, уничтожу, сотру в порошок, заморожу до смерти, — шептал я, отходя от Кетернии.

Кабину тряхнуло.

— Это он все устроил? — не было нужды спрашивать. — Где этот ублюдок? Почему он не вышел сразиться? Он — жалкий трус! Нет… Он — убийца!

Я чувствовал, что медленно сходил с ума.

Лифт остановился, Кетерния вышла первая, даже не оборачиваясь на меня. Тогда я не понимал, что ей было не менее тяжело. Оказавшись на обзорной площадке, я сразу создал моргенштерн, готовясь сражаться.

— Монстры его рук дело, — внезапно сказала чертовка, потирая запястья.

Я безразлично пожал плечами, а затем, не понимая, что творю, со всей силы обрушил моргенштерн на лифт, опасно покачнувшийся от удара.

— Ты что творишь? — Кетерния вцепилась в мою руку, стараясь остановить меня.

— Вниз все равно дороги нет, — она отпустила меня.

На третий удар лед просочился в крепления, заставив их трещать под тяжестью ноши.

— Падай, блять!

Лифт сорвался вниз, отрезая нас от земли. Грохота падения не было слышно: он утонул во тьме.

— У каждого стража…

— Надоели! Я все это слышал! — я показательно заткнул уши.

Кетерния не пыталась более меня утихомирить: она делала вид, что чересчур занята своими катарами. Темнота подползала все ближе и ближе. Внезапно Эйфелева башня наклонилась, грозясь упасть. Я схватился за перекладину, а стражница вогнала кастеты в землю.

— Последняя прячет в себе ураган,

В ее имени спрятан проклятый клан.

Кетерния замерла, услышав эти слова. Они завершали песню. Они были о ней. Впервые за целый сон я открыл глаза, чтобы увидеть правду, которую я искал, только встретив чертовку.

«Но о которой я забыл», — с горечью подумал я.

Ее ураганом были силы ледяного стража, воспоминания о которых я стер когда-то давно, словно в прошлой жизни. Она ничего не знала о стражах, ее силы были тайной, ее семья была исключена Советом… Кетерния всегда таила в себе секреты, о которых и сама не знала.

— Кетерния, ты… — начал я, но монстр, прорвавшийся к нам, остановил мой вопрос.

Я резко атаковал его моргенштерном, обрушивая удар на голову, но чудовище упало вниз: катары отрезали его ноги.

— Я ничего об этом не знаю, — она предупредила мой вопрос, вставая в полный рост.

Я лишь кивнул. Песня шла по кругу, скрипка играла на фоне, напоминая, кто здесь был кукловодом, а кто — жалкими марионетками. Черный туман все прибывал, переливаясь через перила, бурля темнотой, молча крича. Эйфелеву башню качало.

— Мы долго не протянем, — подтвердила очевидное Кетерния, пока мы стояли спина к спине, атакуя квинтэссенцию ужасов.

Я обрушил моргенштерн на пол, замораживая его.

— Сейчас нужно будет подняться над землей, — крикнул я, когда ледяные иглы выросли из площадки, протыкая врагов.

Кетерния стояла на корне какого-то растения, она отбросила катары и атаковала врагов чистой стихией: сжигала, удушала лианами.

— Мы здесь умрем, — выдохнула она, когда очередная волна чудовищ была повержена.

Противный привкус поражения, краха и безысходности плясал на языке. Я покрепче обхватил рукоять моргенштерна. Плана не было, но я не мог такого позволить.

— Нет, не умрем, — процедил я, хватаясь за стражницу, когда башня вновь наклонилась. — Он уже убил ее. Ему мало?

Я не мог называть ее имени. А он был недостоин такой чести.

— Но я не вижу выхода! А просыпаться мы, видно, не намерены! — Кетерния с трудом удерживала меня: если бы она отпустила, то я бы упал прямиком в безликую тьму.

Бескрайняя пустота охватила меня, напоминая, что мне, в общем-то, больше нечего терять: все, что мог, я уже утратил. Я мог умереть. Но не мог оставить бабушку одну, оставить Кетернию умирать в одиночестве или вновь видеть, как жизнь вытекает из того, кто тебе близок, не мог оставить его поступок безнаказанным…

— Ты мне веришь? — крикнул я, с трудом выдыхая.

— Верю, — она не замялась ни на секунду.

— Отпускай!

— Что? Ты спятил?! — скрипка на секунду сбилась. — Я тебя не отпущу! Никогда, даже не проси!

Мне нужно было повзрослеть: она не должна была сегодня справляться со всем одна. Стражи не бесчувственные роботы, но мы должны проглатывать боль, прятать ее в самый угол сердца, не позволяя ей мешать нам быть стражами. Я не смог этого сделать, но я был уверен, что это я смогу провернуть. Нужно всего лишь вернуться в наши сны, вспомнить, как мы обнимали друг друга на прощание, а затем растворялись, исчезая из нашей бухты.

— Нет, не держи нас обоих, — спокойно ответил я, отрешившись от своей боли.

— Обоих? — толика сомнения мелькнула в золотых глазах.