Вместе с тем сам крымский хан сообщил, что он полностью находится на стороне шведов и готов выступить при наличии благоприятных условий[44] (по утверждению суперинтенданта евангелической церкви Словакии Даниела Крмана (Daniel Krman), находившегося при шведской армии с лета 1708 года, в лагере шведской армии под Полтавой целыми днями распространялся слух о приходе татар, туда привозили крымские вина, изюм, миндаль, винные ягоды и другие предметы, и туда же прибыл мурза крымского хана, который обещал выступление татар на стороне шведов и под командованием короля, если Карл XII гарантирует договором, что не будет единолично заключать мира с русскими, а также даст татарам разрешение на захват людей и угон скота из тех областей России, куда вторгнется крымское войско[45]). В субъективном плане власти Крымского ханства симпатизировали Карлу, поскольку еще в 1704 году шведский король штурмом взял польский город-крепость Лемберг (нем. Lemberg, укр. Львов) и отпустил на свободу содержавшихся там пленных татар и турок, дав им денег на дорогу[46] (как видно, царь Петр в этом вопросе лишь следовал примеру короля Карла). Однако, что важнее, объективно Девлет-Гирей II, так же как и Карл XII, осознавал опасность усиления России. Весной 1708 года царские послы подкупили местных племенных князей в Кабарде, которые начали нападать на Крымское ханство, развязали полномасштабный военный конфликт, и в июне 1708 года кабардинцы разбили крымского хана Каплан-Гирея в битве на горе Канжал, после чего ханская власть вновь перешла к Девлет-Гирею. Это предотвратило возможность выступления крымских татар на стороне шведов еще в 1708 году, но показало ханам, насколько актуальна угроза со стороны русских. Поэтому Девлет-Гирей был готов без предварительных условий помочь шведам, выставив против русских свое конное войско численностью 40 тыс. воинов, чтобы по договоренности с Карлом XII присоединить его к шведской армии либо самостоятельно вторгнуться в глубь России[47] (кроме татар в ханское войско входили запорожские и донские казаки, уцелевшие после разгрома Запорожской Сечи и подавления восстания донского атамана Кондратия Булавина). Даже после Полтавской битвы хан планировал предоставить шведскому королю военные силы с целью продвижения в Померанию и соединения с корпусом генерала Крассау, который должен был усилиться за счет присоединения шведских гарнизонов из немецких городов.

Как видно, в сложившейся обстановке на союзников и подкрепления шведский король в ближайшем будущем рассчитывать не мог, но состояние армии требовало от него незамедлительных решений и действий.

Поскольку небольшая шведская армия не имела регулярного подвоза, а «кормила себя сама», то есть добывала предметы снабжения путем реквизиций на территории, которую занимала, важнейшее значение для ее боеспособности представляли экономическое состояние местности и собственная маневренность, чтобы перемещаться из одних, более или менее обеспеченных районов, в другие, не задерживаясь долго в уже разоренной местности. Схема получения предметов снабжения включала как организацию свободной торговли с местным населением за конвертируемые золотые и серебряные деньги с помощью следовавших вместе с армией купцов и маркитантов, так и принудительное изъятие, в том числе обеспечивавшееся взятием заложников и наложением контрибуций на населенные пункты под угрозой их уничтожения. Полученных по этой схеме предметов снабжения и денег хватало на выдачу денежного, продуктового и вещевого довольствия военнослужащим, причем армия была освобождена от необходимости создания и охраны дорогостоящих магазинов снабжения, больших транспортов и обозов, что предоставляло значительные преимущества в части экономии средств и в отношении повышения подвижности войск. В русской армии, напротив, помимо огромного армейского обоза (не менее 6–7 тыс. повозок, без учета артиллерийских фур), до 40 % которого отводилось под провиант, солдатам выдавали продовольственный хлебный паек зерном – рожью, который надо было самостоятельно переносить с собой, так что некоторые вскладчину нанимали дополнительные телеги, еще более увеличивая обоз, хотя это было запрещено, а другие от изнеможения выбрасывали паек на марше[48].

С другой стороны, как отмечает А. Констам, при отсутствии организованной системы снабжения шведской армии приходилось двигаться не в том направлении, которого требовала оперативная целесообразность, а туда, где имелись еще не разграбленные запасы продовольствия и фуража[49]. Этим и воспользовался противник, который существенно ограничил возможность шведов получать предметы снабжения, прибегнув к достаточно примитивной стратегии «непрямых» действий.

По мнению В. Молтусова, эффективность защитных действий русского командования заключалась в проведении комплекса мер, которые условно можно свести к пяти группам:

1) строительство сплошной оборонительной линии на западном рубеже государства от Пскова до Севска (февраль-май 1706 года);

2) укрепление самых опасных участков, проходов, речных переправ, дорог, пересекавших либо лежавших вдоль границы (с начала февраля 1708 года);

3) укрытие хлеба и фуража в 200-верстной пограничной зоне между Псковом, Смоленском и Северскими городами (фактически с лета 1708 года);

4) инженерные меры и опустошение территории на дальних подступах и непосредственно перед наступающим противником (с июля 1707 года);

5) боевой контакт и столкновение с врагом без ввязывания в генеральное сражение (с зимы 1707–1708 годов)[50].

По нашему мнению, все эти меры сводятся к трем группам мероприятий – инженерная подготовка защитных сооружений в виде непрерывного рубежа и отдельных позиций, опустошение местности перед наступающим противником и ослабление вражеских войск активными действиями подвижных отрядов в тылу и на коммуникациях. Однако, как показала практика войны, наибольшую эффективность показали наименее затратные мероприятия, такие как опустошение местности и операции подвижных отрядов.

В соответствии с планом, принятым еще в декабре 1706 года в польском городе Жолкиеве (Жолкеве), к северо-западу от Львова (Лемберга), на генеральном военном совете русской армии («воинской думе»), проходившем под председательством царя Петра, было решено всячески уклоняться от боев со шведами в Польше; одновременно следовало разорять («оголаживать») те районы Польши, куда по условиям обстановки могла двинуться шведская армия[51]. В совете, помимо царя, участвовали Александр Меншиков, Борис Шереметев, Гавриил Головкин, Петр Шафиров, Григорий и Василий Долгоруковы, Борис Куракин[52]. Однако кому именно из участников совета принадлежит идея таких действий, воспроизводящих методы ведения войны скифскими племенами в период Античности («скифским подобием»), точно не установлено. Впрочем, аналогичные соображения, высказанные ведущими политиками Нидерландов («…с шведами в генералную баталию отнюдь не входить и, какими хитростями будет возможно, уклоняться от того, малыми партиями… неприятеля обеспокоивать, чем больше он в своих проходах обветшает в силе войск») были доведены до царя и в 1708 году через русского посла в Гааге Андрея Матвеева (сын боярина Артамона Матвеева, отец любовницы Петра – Марии Румянцевой (Матвеевой), матери фельдмаршала Петра Румянцева)[53]. В результате стратегия «выжженной земли» с успехом стала применяться русскими на фронте протяженностью до 300–400 верст, причем не только в Польше и Литве, но и в Белоруссии, а также на Смоленщине и в Украине[54].