Третий часовой стоял у двери спальни, где, скорее всего, и находилась мадемуазель. Он заметил нападающих и чуть было не поднял тревогу. Но Арамис успел приставить к его горлу кинжал и приложил палец к губам:

— Т-сс!

Часовой оказался понятливым, согласно кивнув, он дал себя спеленать и заткнуть рот.

Рошфор вошел в комнату и остолбенел от неожиданности: рядом с кроватью, на которой спала мадемуазель Фаржи, сидела в кресле монахиня гвардейского роста. Увидев мужчину в маске, она вскочила, но разглядев в полумраке комнаты, освещаемой лишь крохотной масляной лампой, чудовищного урода, потеряла дар речи. Портос успел подскочить и зажать ей рот своей дланью. Гримо, уже показавший свое мастерство, успешно справился и на этот раз.

Фаржи проснулась и в ужасе смотрела на монстров, окруживших ее кровать. Наконец, Рошфор догадался и приподнял свою маску, показывая лицо.

Мадемуазель ахнула и всхлипывая зашептала:

— Я знала… я надеялась… Ты не бросил меня… Боже, о Боже…

Рошфор приложил палец к губам, и Фаржи испуганно умолкла. Портос бесцеремонно взвалил ее на плечи и вслед за Атосом покинул спальню.

Еще через сорок минут спасители, никем не замеченные, вернулись в дом Рошфора.

Глава 11

На следующий день, когда д'Артаньян явился в Лувр, его поразила удивительная тишина во внутренних покоях, обычно наполненных щебетанием придворных дам, звонкими шагами кавалеров в туфлях на высоких каблуках, топотом гвардейцев и швейцарцев и утренней перебранкой двух любимых попугаев королевы, которых она привезла из Испании и очень ими дорожила.

Пройдя по анфиладе залов и комнат от королевской половины до половины Анны, лейтенант встретил одну из фрейлин королевы, мадемуазель де Санлис, и с самым невинным видом спросил ее:

— Отчего во дворце такая торжественная тишина, мадемуазель?

— Это скорее печальная тишина, нежели торжественная, лейтенант.

— Да? Разве что-нибудь случилось? — изобразил недоумение мушкетер.

— Неужели вы не знаете, лейтенант?

— Дежурил другой взвод, мадемуазель, и я, с вашего разрешения, позволил себе…

— Ах, шалунишка, — погрозила ему пальчиком де Санлис. — Кто же ваша жертва на сей раз?

— Мадемуазель, я не успел договорить. Я позволил себе воздать должное Бахусу.

— И, конечно, с вашими друзьями?

— О, нет, к сожалению… Арамиса одолело благочестие, и он ночевал в монастыре, Атос же изучал Плутарха.

Это была почти правда — разве не от Плутарха они оторвали его, когда нагрянули к нему с Рошфором!

— О-оо… — только и сказала Санлис.

— Но вы не объяснили мне, что происходит во дворце.

— Сбежала мадемуазель де Фаржи! — таинственно, чуть округлив глаза, гордясь своей осведомленностью, громким шепотом произнесла де Санлис.

— Возможно, это просто слухи?

— Нет, лейтенант! Ее похитили! Или помогли бежать. Словом, ее нет.

— Странно, — подлил масла в огонь д'Артаньян. — Ее должны были охранять.

— Охрану обнаружили связанной и оглушенной, — продолжала информировать мушкетера де Санлис.

— Какой позор… — сокрушенно заметил д'Артаньян.

— Любимчик кардинала де Рошфор рыщет по всем дорогам вокруг Парижа в поисках беглянки, кардинал вне себя от злости, а королева вне себя от радости.

— А что же король?

— Король мирно спит, ему никто не рискнул доложить.

Но закончить беседу с лейтенантом так просто мадемуазель де Санлис не могла, это было бы слишком пресно, лишено остроты, последнего укола и совсем не в ее характере. Поэтому она многозначительно добавила:

— В любом случае нашему королю необходимо выспаться — вчера он допоздна засиделся с мадемуазель де Отфор… Вы с ней знакомы, если не ошибаюсь? — и не дожидаясь ответа, глядя на смутившегося мушкетера, продолжала: — А ее тетушка, герцогиня ди Лима, умирала от скуки, пока эта парочка ворковала… — и только после этих слов Санлис упорхнула, послав д'Артаньяну воздушный поцелуй.

"Чтоб ее черти в ад затащили!" — мысленно выплеснул свою ярость на фрейлину лейтенант и ушел во внутренний двор.

День прошел без происшествий, и д'Артаньян уехал домой в надежде выспаться за прошлые бессонные ночи.

Но не тут-то было — около одиннадцати вечера его разбудил Планше и доложил, что пришел Портос.

— Мой друг! — громогласно обратился он к лейтенанту, не обращая внимания, что тот лежит в постели и едва продирает глаза, — Мой друг, да будет вам известно: кардинал зол, как тысяча чертей! — и пояснил шепотом, — с нашей помощью, ха-ха! Он так разъярился из-за побега, что просто потерял голову — она ведь как в воду канула, ха-ха!

— Боже мой, Портос, и ради этого вы разбудили меня!

— Извините, я очень взволнован и возмущен, мне трудно говорить. Если вы потерпите пару минут, я вновь обрету свое обычное красноречие, и вы все поймете и, надеюсь, простите меня. — Портос присел на край кровати и, постепенно успокаиваясь, начал свой рассказ: — Сегодня у меня был очередной "тетушкин день".^[13]

Против обыкновения, прокурор вернулся домой гораздо раньше привычного часа…

— И помешал вам насладиться обедом? — перебил д'Артаньян друга.

— Не совсем, — ухмыльнулся Портос. — Я как раз намеревался приступить к десерту в спальне моей любезной Луизы, как доложили о возвращении мессира Кокнара, — Портос подкрутил ус и многозначительно хмыкнул. — Пришлось спускаться вниз и опять садиться за стол.

— Надеюсь, вас это не очень огорчило — насколько я помню, прокурорский стол никогда не отличался обилием, — вставил уже окончательно проснувшийся д'Артаньян.

— Вы совершенно правы, мой друг. Кокнар был вне себя, таким я его никогда не видел. Оказывается, его вызвал кардинал и без обиняков приказал, нарушая все свои установлен6ия о независимости судов, добиться смертного приговора для нашей Фаржи. Заочно! Возмущение прокурора бесцеремонностью кардинала было так велико, что он выпил целую бутылку вина, рассказывая об этом нам с Луизой! Ему сделалось плохо. Боже, он полчаса не мог слова выговорить! Луиза принялась хлопотать возле него, а я поспешил к вам сообщить новость. Ужасно, мой друг, ужасно!! Вы уверены, что никто не догадается, где она? Не дай Бог, если ее схватят! Она поплатится головой, потому что прокурор, хоть и негодует, но не посмеет отказать кардиналу. Он непременно добьется нужного его высокопреосвященству приговора. Вы представляете, что будет, если ее схватят? Господи, от всех этих волнений я чертовски проголодался.

После этих слов д'Артаньяну ничего не оставалось, как спуститься с Портосом в трактир.

Утром д'Артаньян, предчувствуя возможные осложнения, поехал в Лувр как можно раньше. И не ошибся: едва он успел проверить посты, как из своих покоев вышел король, велел лейтенанту взять двадцать мушкетеров и следовать за ним. На почтительный вопрос, приказать ли подать коня из мушкетерской конюшни, король только отрицательно мотнул головой.

Они вышли из ворот Лувра — впереди король, шагающий широко и твердо, за ним, отстав на полшага, д'Артаньян, и еще на шаг позади, колонной по двое, вооруженные мушкетеры.

Король, не оглядываясь, пересек улицу Сент-Оноре и подошел к воротам Пале Кардиналь. Завидя его, гвардейцы отдали воинское приветствие. Король пнул ногой створку ворот и прошествовал во двор. У дверей его уже ждал офицер гвардейцев, но Людовик нетерпеливо отстранил его и вошел в здание, за ним д'Артаньян, за д'Артаньяном мушкетеры, вдруг вспомнившие многочисленные стычки с гвардейцами и потому державшиеся высокомерно и сурово.

Король, не обращаясь непосредственно ни к одному из приближенных Ришелье, потребовал провести его в спальню кардинала.

Д'Артаньян, следуя за ним, догадывался, сколь велик гнев Людовика, ибо всем, и королю в том числе, было хорошо известно: кардинал работает ночами, а в первую половину дня отсыпается. Никто не смел его будить. И без слов было ясно, что король намеренно пришел так рано, желая показать, как сильно он разгневан.