Желание вернуться назад и перегнать сюда, к подъезду, свою "шестерку", было сильным. Но сделать желаемое, казалось, уже не хватало сил. И, постояв с минуту в размышлении, махнул рукой и, повернувшись, стал по ступенькам подниматься к входу в подъезд.

Что-то темное, сидевшее или лежавшее в углу скамейки, у самой двери подъезда, шелохнулось и по-старчески закряхтело.

- Кто вы? - невольно испугавшись, спросил Синцов.

- А-а, сосед, - отозвался человек. - Это я, Кораблев. Не спится, вот и пошел прогуляться под луной, как волк, волчище, - со скрипом в голосе усмехнулся сосед. - А ключ от подъезда забыл, вот и сижу.

- И долго?

- Так, кто ж знает. Вот, приснул здесь, хорошо еще не холодно.

- Да, да, - согласился с дедом Николай, открыв дверь, и, пропуская его вперед. - Александр Иванович, вы рюкзак забыли, - нагнувшись, поднял его из-под скамейки Николай и подал старику.

- А, спасибо. Мусор в нем вынес туда, - и Кораблев махнул в сторону стоявших в середине двора мусорных баков.

- Так, вам помочь подняться?

- Нет, нет, - махнул рукой старик. - Рюкзак-то пустой, донесу. Это вы молоды, торопитесь, а мне куда - и, вздохнув, старик показал Синцову, чтобы тот не задерживался с ним.

- А ключи от квартиры-то есть у вас?

- Есть, есть, идите себе, Николай Иванович, а то не выспитесь перед работой.

- Да, да, - согласился Синцов и по привычке, глянув на экран сотового телефона, невольно присвистнул, четыре часа утра. - О-о, вы правы, побежал я, а то не высплюсь, - и широким шагом, переступая через ступеньку, Николай начал быстро подниматься вверх.

Жена не спала, ее лоб был обмотан полотенцем, болела голова.

- Вот, скажи мне, - встретила его в прихожей, - вот, ты что, еще и полицейским подрабатываешь, а? У тебя совести нет. Тебе наплевать на жену, на дочь, тебе лишь бы играться, как ребенку в войнушку. Что ты, до сих пор еще ребенок?

- Наверное, - выждав последнюю фразу, Николай обнял жену, поцеловал ее в лоб и повел в комнату. - Может, тебе аспирин поможет?

- Ненавижу его, Я цитрамон выпила, а нервы никуда.

- Извини меня. Но там такое происходит, словно находишься в каком-то мистическом месте. Тени какие-то летают, собака открывает замок на калитке и выходит. Даже разговаривает с тобой.

- Коля, вот видишь, к чему приводит написание детективов! У тебя уже психоз начался! Ты уже не веришь в людей, у тебя кругом одни убийцы, воры, шпионы! А к кому из них ты меня приписываешь? - Светланка оттолкнулась от него и села на диван, кутаясь в простынь.

- Ты - Золушка, ты - моя Царица! - приник к плечу жены Синцов.

- Но при всем этом, ты еще и бессовестный. Я пришла со смены, дома ничего не приготовлено из еды, дочь не накормлена. Хотя бы пропылесосил!

- Светлана, - сложив руки на груди, словно молясь, Синцов посмотрел на жену. - Благодаря Дятлову, следователю из прокуратуры, я состоялся, как журналист. Вот эти детективы нас и кормят с тобой. Ты же прекрасно знаешь об этом. Те, июльские гонорары, это, ну что я тебе каждый день должен об этом говорить? Ты же знаешь, что я могу пойти только уборщиком мусора или вахтером, больше ничего не умею.

- Да, как всегда, одна и та же песня. Я у тебя на столе письменном навела порядок, а две папки, которые у тебя там лежат в углу стола, давно покрылись пылью. Я их выкину завтра, так и знай.

- Да, да, да, я их все никак не посмотрю. Пойдем спать, дорогая.

- Кушать не будешь? - успокоилась жена.

- Тогда не усну.

- Ну, как хочешь, - она поднялась и пошла в спальню.

"Вот так всегда, - вздохнул Синцов и, усевшись на диван, закрыв глаза, уперся спиной в подушку. - Нужно ложиться спать, да, да, Николай, нужно уснуть. Нет, нет, только не нужно ужинать, - сопротивлялся он желанию достать из-под крышки обжаренные куски курятины, лежащие в кастрюле. Но совладать со своими запретами ему не удается, он отрывает от плоти золотистое прожаренное крылышко и с хрустом начинает его прожевывать. - Теперь точно не усну!" - ругает он себя и снова тянется рукой в кастрюлю за очередным куском мяса.

Вот и все, зачем он это сделал, а, спрашивается? Ну, зачем, ведь скоро бежать на работу и нужно срочно начинать новый детектив.

- Как назло, - он схватил звонящий телефон. Это - Пашка Мысенко.

- Коля, - говорит он, - о махинациях дорожных не вздумай писать, а то потеряешь работу, и я не смогу тебя устроить даже дворником.

- А почему, Паша? Ты же сам предложил мне это сделать.

- Все изменилось. Нам хорошо заплатили. Я себе за эти деньги купил машину.

- А я что куплю?

- Свою спокойную жизнь.

- Папа, папа, проснись!

Николай открыл глаза и невольно вздрогнул, перед ним стояла дочка и просила ее провести в туалет.

- А чего боишься, милая? - поцеловав ее в лоб, спросил Синцов.

- А Анька вчера мне такую страшную историю рассказала про гроб на семи колесиках, что я боюсь, а вдруг он там.

- А-а, - встал с дивана Николай и усмехнулся, - Кристинка, я таким же был, как и ты с Аней в детстве, тоже боялся черной руки, гроба на семи колесиках, зеленого автобуса.

- Папа, а что они и у вас были?

- Да, все мы дети - одинаковые, любим, рассказывать друг другу страшные истории, которые передаются из поколения в поколение.

- А как это понять "из поколения в поколение"?

- Деды рассказывают своим детям эти истории, их дети - наши папы и мамы - нам их рассказывают, а мы - вам, своим детям, рассказываем.

- Так что, это все - неправда? - удивилась дочка.

- Конечно, нет. Ну, давай, иди, - и, включив в туалетной комнате свет, подтолкнул дочку вперед.

Проводив ее в комнату, Николай начал раздеваться. Умываться не хотелось, как уже и спать.

"А Пашка Мысенко ко мне приходил, получается, во сне и, похоже, предупредил, чтобы тему по ремонту дорог я не трогал, - подумал Синцов. - В чем-то с ним я согласен. Мелкого человека, который оказался не в то время и не в том месте и не спрятал пропавшие деньги от ревизионной комиссии, посадили. Но на этом-то дело еще не закрылось, уж быстро местные власти разобрались с тем чиновником, которому если что-то и перепадет с махинации, так это - сохранение его места работы. И все. И поэтому подсудимый со всеми обвинениями прокуратуры тут же согласился, а когда назвали сумму, которую он с помощью своих махинаций прикарманил, даже невольно сам удивился. Но судья и защитник сделали вид, что этого не заметили. А, спрашивается, в таком случае, кто допустил этого молодого, еще не оперившегося чиновника к проведению конкурсной комиссии? Начальник и его начальник, и у них за эти двадцать-тридцать миллионов еще и драчка между собою вышла. А на мальчика все списали..."

Холодный полусладкий чай снял хрипоту с горла и дал возможность Николаю немножко расслабиться.

Взял со стола две папки, в свое время незаметно взятые у своего соседа Кораблева, и стал листать одну из них, рассматривая пожелтевшие записи, сделанные местами на печатной машинке, местами написанные женским почерком.

Думать над текстами не хотелось, как и читать их. Та тень на улице напротив дома Порошенко пугала, как рычание и лай собаки во дворе дома.

"Что это? - задумался Николай. - Может, действительно, все это мне показалось? Нервы у меня уже давно не в порядке. А, скорее всего, и все то, что там происходило, просто было в моем испуганном сознании, ожидавшем каких-то духов, бесов с Преисподней..."

Уставившись на необычно большой абзац, занявший весь лист, попытался его прочесть:

"В цехе N5 уделяется большое внимание соблюдению охраны труда и промышленной безопасности. Там ежегодно, на проходящем отчетном партийном собрании, рассматриваются вопросы охраны труда, пожарной, промышленной и природной безопасности. Каждый из коммунистов отвечает за свое направление деятельности и очень строго контролирует его исполнение на местах..."

"Кто это такой красивый отчет написал? Кто, кто, - и ведя по листу указательным пальцем сверху вниз, Синцов уперся в нижестоящую фамилию, "секретарь партийной ячейки цеха N 5, начальник цеха Александр Васильевич Киреев". Хм, это ж тот самый, похоже, что в больнице сейчас лежит. Ах, вот оно, как все там было закручено! Он и начальник цеха, и секретарь парторганизации, и, наверное, еще и председатель профсоюзной ячейки. То есть везде и во всем - голова, а, исходя из этого, с неугодными людьми мог разобраться на всех уровнях той жизни, а значит не только запугать, а и уволить любого человека с работы".