Эльфийка издалека увидела грандиозную конструкцию, состоящую из сложенных ярусами разнообразных и разнокалиберных щитов, накрытых от верха до низа знаменами побежденной армии. Она так же увидела и того, кто лежал на самом верху этого колоссального постамента, но до последнего отказывалась верить глазам. Королева аккуратно ступила на нижний слой щитов, словно на ступень. Строение было шатким и непрочным. Наверняка эльфы постарались, отдавая долг чести и уважения павшему бойцу, совсем не подумав о том, как людям будет сложно спустить советника с самого верха. Но легконогая дочерь весны без труда добралась до сердца пирамиды. Сейчас она даже была благодарна своим сородичам, уверенная наверняка, что никто не сможет потревожить её здесь или хотя бы подойти бесшумно.

Сверху вниз Эйриэн смотрела на человека, который за половину жизни стал ей ближе, чем настоящие родители, на того, кого перед самой его смертью назвала отцом. Тайного советника словно приготовили на торжественный парад. Он был одет в самый лучший свой доспех, сияющий в лучах полуденного солнца тончайшими линиями гравировки. Вездесущие солнечные зайчики старались и тут, без устали скользя и прыгая по глади металла. Лицо Ивэна было спокойным и на удивление живым. Королева стояла и боялась опуститься. Она все еще надеялась, что учитель жив, что он просто спит. Хоть и видела, что грудь человека не вздымается, и не слышала биения сердца в груди, не смотря на то, что была совсем рядом. Девушка присела на колени и, переборов себя, дотронулась до лица учителя. Странно, но пальцы ничего не почувствовали - ни тепла, ни холода, совсем ничего. Не смотря на то, что она прекрасно чувствовала гладкость рога, который сжимала в ладонях.

- Удивительно, правда? - раздался все же за спиной неожиданный голос. Он мог принадлежать во всем лагерю лишь одному этэну: - Ты исчерпала всю свою магию, но вернуть жизнь не смогла - этого никто не может, зато теперь он теплый, словно не умер, хоть его сердце и не бьется, и сам он не живет.

Эйриэн молчала. Боль в душе тяжким грузом пригибала к земле. Слез не было. Они застревали где-то в горле не в силах вырваться рыданиями или хотя бы словами. Эльфийка вложила в руку учителю обломок рога, и приложилась губами ко лбу мужчины. Губы и впрямь почуяли живое тепло. Как же это было несправедливо - насмешка судьбы! Ну почему мертвый кажется таким живым?!

- Поплачь... - Мерилин присел позади девушки и обнял её за плечи.

Губы королевы дрогнули, резь в глазах заставила её часто-часто заморгать ресницами. Как же легко было плакать, видя умирание единорога, ничего не помня и ни о чем не зная. Те слезы несли упокоение, облегчение, умиротворение. Слезы же сейчас могли принести лишь новую боль.

Сжавшись в комок, уткнувшись в мертвое лицо отца, Эйриэн разрыдалась безнадежно, безысходно, горестно. Облегчения не было. Соленые капли резали глаза и щеки, ослепляя острой болью, словно наконечники стрел или копий. Сколько она так провела, девушка не знала, ей казалось, что слезы никогда не кончатся и боль не пройдет. Но все имеет конец и хорошее, к сожалению, и плохое, к счастью.

Девушка перестала содрогаться от рыданий и замолчала, застыв на теле Ивэна. С первого взгляда было сложно определить, кто из них сейчас мертвее. Соловей приподнял королеву за плечи, развернул к себе и встретился глазами с её пустым взглядом. Она исчерпала себя еще раз. Тогда на поле она тратила магию, а сейчас здесь растратила все чувства до последнего. Апатичный взгляд, безвольное тело, поникшие плечи. Казалось, вместе с жизнью учителя, она потеряла и свою собственную жизнь. Так горька и велика была потеря.

- Сельба, - менестрель легонько потряс её за плечи, - Сельб Эйриэн, - Позвал он, но не дождался никакой реакции от девушки. Даже зрачки зеленых глаз не дрогнули, чтобы обратить свое внимание на зовущего.

Певец прижал эльфийку к себе и принялся гладить по волосам:

- Ну что ты, сестренка, ну нельзя же так. Разве для этого твой учитель спас тебя, разве для этого положил свою жизнь? Он хотел, чтобы ты жила и дальше, чтобы смотрела на мир, радовалась ему.

- Сестренка, ты же - королева, а королева не может так выглядеть перед лицом своих воинов, - голос менестреля был чарующим и ласковым, а слова правильными и Эйриэн слышала их все до последнего, послушно повторяла в своей голове, но они не затрагивали её разума, не касались её души. Так непонятная речь чужого языка проскальзывает мимо ушей, не оставляя от себя ни следа понимания. Разве слова могут вернуть кого-то к жизни? Разве они могут избавить от этой такой липкой, такой убийственной боли, разрывающей изнутри грудь?!

- Эйриэн, - между тем продолжал говорить эльф, кажется, ему было безразлично, слушает его девушка или остается глуха к его речи. - Ивэна не вернешь, но остались еще этэны, которым ты дорога - я, Алессия, Литавий. Он очень плох, вряд ли доживет до конца сегодняшнего дня. И, я уверен, я много кого еще не назвал, просто потому что их имена мне незнакомы. Ты не должна умирать вместе с твоим учителем.

Лекари и сестры врачевания сбиваются с ног. Твои знания и способности могут помочь им спасти раненых, ты не должна бросать тех, кому нужна.

Анорию отстояли, страна спасена. Главный советник прислал письмо, в котором все подробно рассказывается. Орки били сразу по нескольким направлениям, вышли к столице, но не ожидали, что там уже все готово к их приходу. Им устроили горячий прием. Слышишь, сестренка, жизнь продолжается, ты должна жить!

Бесполезно. Верные, умные слова друга отскакивали, словно мелкие камушки от стены. Умом она понимала его правоту, но сердце оставалось безучастным, а душа пустой.

- Кто это сделал? - спросила она, обведя рукой конструкцию, что бы хоть что-то сказать.

- Наши братья, они уже отправились обратно в столицу, - менестрель лишний раз подтвердил правоту мыслей королевы.

"Сорвали аплодисменты и сделали ноги", - желчно подумала она про своих ближайших родичей.

- Эйриэн, главный советник пишет, что приехали твои родители, слышишь? Ты разве не рада? Ты не хочешь их поскорее увидеть?

Эльфийка присела возле учителя и погладила его бесчувственными пальцами по щекам, затем резко поднялась на ноги, взглянув на Соловья пустым бездонным взглядом.

- У меня нет больше родителей, - глухо сказала она и почти бегом спустилась с пирамиды из знамен и щитов и застыла, не зная куда идти и что делать дальше. Сейчас ей хотелось больше всего свернуться где-нибудь в темном пустом углу калачиком и просто плакать до состояния, когда глаза, опухшие от слез просто уже не смогут открываться, но она понимала, что ей этого никто не позволит. Друзья и просто сочувствующие будут приходить со словами утешения и соболезнованиями, такими пустыми и такими глупыми. Эта мысль почему-то очень сильно разозлила её.

- Пойдем, я отведу тебя к Литавию, - помог девушке с выбором неслышно подошедший Мерилин.

Эйриэн кивнула, принимая помощь. Менестрель повел сестру по крови вдоль края лагеря к походному госпиталю, где её, собственно, и обнаружил совсем недавно Келл.

- Что это на тебе надето? - изумился вдруг певец, которого, кажется, ничто не способно было вывести из равновесия, кроме его возлюбленной Алессии.

- Не знаю, - безразлично пожала плечами дочь весны. Ей сейчас и впрямь было глубоко все равно, что с ней, во что она одета и одета ли вообще.

- Ваше величество, позвольте вам сообщить, что вы выглядите просто неприлично для королевы. Ну что это за роба? Что за плащ, который явно вам велик? Вы что, его украли у кого-то!? - изумился певец, приподнимая край её одеяния.

В другое время и в другом состоянии, Эйриэн, вспылила бы, вырвала плащ у менестреля из рук, ответила бы что-нибудь резкое и едкое. Но сейчас она лишь подняла на него усталый взгляд и промолчала. К тому же девушка совсем не помнила, откуда у неё эта одежда и где она её взяла.

- Ладно, - вздохнул обреченно менестрель, меняясь с королевой плащами. - Раз тебе все равно, остальным-то нет. - Он перекинул снятый с неё плащ через руку, поскольку посчитал его чересчур скромным для себя.