- Удачи, девчонки, – Митрофанов поцеловал нас на удачу и подтолкнул на сцену.

Мы еще раз глубоко вздохнули и вышли на сцену. В глаза тут же ударил яркий свет, точно тебя опрашивали на каком-то допросе. Такое странное чувство, и что пугает меня, так это то, что то самое чувство невозможно передать словами. Коленки так дрожат, сердце бешено стучит, руки становятся влажными от волнения. Как и говорил нам Ваня: «Натягиваем улыбки, беремся за руки и помним, что у вас безумная любовь – все просто».

По моему позвоночнику пробежал холодок. Дежавю. Теперь я точно знала, что это такое и с чем это едят. Оказывается, все так просто. Дежавю, ха, бывает же такое? Только было одно но – Вани с нами, как известно, не было. И за окном был далеко не 2000 год, а 2005, и мы больше не изображали неземную любовь. Она вполне земная, семейная. Только я успела подумать о Ване, зацепиться за эту мысль тонкой нитью, как Юля неожиданно подошла ко мне и схватила за руку. Она быстро нагнулась к моему уху и тихо сказала:

- Ваня здесь!

Ваня? Здесь? Моему удивлению не было предела, глаза удивленно округлились, и даже казалось, что в них можно рассмотреть не только волнение, но и страх, радость. Можно было рассмотреть даже огонек возбуждения и скрытого восхищения. Я все еще безумно любила его, восхищалась его идеями, рассуждениями, его травой, но и ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он кинул нас, оставил своих детей, но все еще продолжал набивать свои самокрутки травой. А что ему еще оставалось? Эти мысли путаницей валялись в моей голове, не давая шанса подумать о том, что сейчас мы на сцене, у нас новая жизнь, у нас презентация альбома, мы должны петь, мы в этом клубе «Гауди». Арена Москоу, это тебе не шутки. Ваня здесь – это то, что крутиться у меня в голове первую песню. Ваня здесь – боязненно-восхищенно шепчет мне Юлькин затылок. Ваня здесь, он смотрит на нас – тихо и гордо подсказывают мне Юлькины руки. Ваня здесь – и этим все сказано. Он стоит где-то в толпе, растворившись в ней, стоит среди фанатов и смотрит на нас снизу. Мы – наверху, на сцене. А он – внизу, смотрит на то, что вышло. На то, что он вылепил. И от этого ощущения у меня пробегает холодок по позвоночнику, зарываясь в глубине моего затылка, под волнами рыжих кудрей.

- Кто тебе сказал? – улыбаясь в зал, спрашиваю я у Юльки, чувствуя, что дрожит мое тело.

Зачем он пришел? Зачем, и правда? Решил посмотреть, что вышло из того, с чего мы начинали. А начинали мы с провальной «Поднебесной», угробив огромное состояние. Слава Богу, что не наше. В итоге – не получили ничего, Ваня – скурился, а мы – ушли от него. И никакого света в окне не было видно. А теперь он прямо-таки жаждет увидеть то, что вышло. Он уже знал, кто стал нашим новым продюсером, он уже знал, что люди схватят этот альбом. Он уже знал, что раскрученный бренд – это тебе не пустые слова. Но все же он здесь.

- Сказали, Лен. Сказали, – испуганно улыбнулась она, пока играл проигрыш.

- И что? Что нам теперь делать? – развела, как обычно, панику я.

- Петь, – философски заметила она и сделала шаг вперед, ближе к залу, улыбаясь им.

Вот, Ваня, посмотри – мы выросли, хоть и по привычке держимся за руку. Вот, Ваня, мы выросли, и нас еще любят, даже без твоей псевдо-любви! Видишь, Ваня, это не самая главная наша фишка. Дело и в текстах. Ты ведь был так помешан на них, даже не пытаясь объяснять нам смысл. Видишь, Ваня! Ты сам говорил, что совсем не важно кто и как их пишет, главное – смысл. И ты, как никто другой, понял бы наш новый альбом «Люди инвалиды», ты понял бы каждую строчку, каждую фразу, каждый эпитет. Ты понял бы намного больше, чем сами фанаты. И никому даром не нужен твой проклятый поцелуй, который в итоге не принес ничего хорошего. Сплошные разочарования, сплошные страдания! Твой проект не принес ничего кроме страдающих фанатов, кроме миллионов долларов, кроме несчастных нас! Черт бы тебя побрал, Ваня!

Когда начинается главная песня вечера, да и нашей карьеры – «Я сошла с ума», весь зал буквально взрывается аплодисментами и криками фанатов. Мы с Юлькой удовлетворенно улыбаемся, сцепляя руки в замок. Все так, как нужно. И почти все так же, как было раньше. Только теперь все проще и никто не диктует нам то, как нужно целоваться. Начинается проигрыш, и мое сердце сладко сжимается от ностальгии. Девчонка, видимо чувствуя это, подходит ко мне, берет за руку и крепко-крепко, нежно-нежно обнимает меня. Теперь я могу и правда обо всем забыть. Когда я отрываюсь от нее, я случайно натыкаюсь взглядом на двух девчонок, целующихся где-то у балконов. Это настолько мило, что я шепчу об этом Юльке. Одна из девчонок – светлая, другая – темная. Они стоят в тени балконов, держась за руки, и целуют друг друга. И я вновь вспоминаю о нашем прошлом… Отпеть все песни – совсем не казалось невыполнимой задачей, учитывая то, что наш экс продюсер наблюдал за нами из толпы. Это было даже проще, держась за руки, мы пели о том, что наболело. «Что не хватает тебе? Что ты прижалась ко мне?» – совсем не дурно, Ваню бы обязательно задела эта фраза, да и эта песня вообще. «Времени нет и не будет», – от этой фразы Шаповалов уж точно стал бы биться в экстазе, довольно улыбаясь, ведь это его фраза. Его и только. «И не жалея давай, ляжем с тобой под трамвай», – и это было бы отличным финишем, отличным поводом, чтобы упасть в обморок, чтобы его сердце защемило. Ведь сама концепция и состояла в этих словах: любовь искренняя, смелая, желание отдать жизнь за любимого человека. Лечь под трамвай. А еще Ваня бы был рад фразе «Каждой луже по своей луне», – он всегда считал, что каждому человеку свое место в жизни.

Каждому свое место в жизни.

Каждому – свое.

Выступив, мы скрылись за кулисами, но это было далеко не все, что ожидалось за этот вечер. В клубе все было в самом разгаре, народ танцевал, половина толпилась у бара. Мы поднялись в VIP зону и устроились у своего столика. Там уже сидел довольной Ренский, и с виду можно было подумать, что он так и подсчитывает свою прибыль за этот альбом. Заметив нас, он оживился и, не оттягивая ни минуты, открыл шампанское, после чего разлил его по бокалам.

- Ну, поздравляю нас, – произнес он, довольно щурясь.

- Спасибо, – удовлетворенно откликнулись мы, присаживаясь рядом.

- Ваня тут приехал, слышали?

- Уже сказали, – задумчиво протянула Юля, пристально наблюдая за Борисом, – Он тут?

- Нет, он внизу, мне сказали, что он вроде как собирался уходить, – сказал тот, подтягивая закуски ближе к себе.

- Ему тут нечего ловить, – слишком озлобленно сказала Волкова.

Наверное, она чувствовала обиду и горечь, потеряв его. И как продюсера, и как близкого человека. Теперь, все что у нее осталось от него – его фотография, под которой лежало ее фото. И все так просто…

И все так сложно…

В клубе все начинает затухать, люди потихоньку расходятся. Мы с Юлькой порядком выпили и теперь не знаем, чем заняться. Ренский куда-то деликатно слинял, кинув нас за нашим же столиком. Даже приставучий Митрофанов удалился около часа назад. Проходили какие-то фанаты, фоткались. Ваню мы так и не видели. Нужно было ехать домой и нам.

- Ты куда сейчас? – спрашивает Волкова, пьяно повиснув на мне.

- К себе, а ты? – также не совсем трезво бормочу я.

- Тоже. К тебе, – расплывается в улыбке она, – Ты же не против?

- Не, – смеюсь я, – Вызывай такси!

С горем пополам мы все же вызвали такси, оно приехало даже быстрее, чем ожидалось. Волкова быстро погрузилась в тёплый салон машины и втащила меня следом. Мы сидели на заднем сидении машины, водитель молча вез нас домой. За этот вечер я порядком устала. За этот вечер я порядком напилась. Да и не только я. Волкова бесцеремонно положила свою голову на мое плечо, а ее рука лежала у меня на коленке, то и дело перебираясь выше. Хотя, честно сказать, я не обратила на этого никакого внимания. Она всегда вульгарна в своих поступках. Тем более только потом я поняла ее маневр. Водитель все это время пялился на нас через зеркало. А Волкова специально дразнила его.