Мы снова тронулись с места, молча всю дорогу, пока машина мягко не затормозила у нашего дома.

Вяло, хотя скорей, рассеянно улыбнувшись, мы попрощались с Ваней, и вышли из машины. Он еще стоял у подъезда, провожая нас взглядом, пока мы не скрылись за дверью.

- Ты где спать будешь? – Спросила Юлька у меня, едва мы зашли в квартиру.

- Не знаю, – устало выдохнула я.

Сейчас мои мысли занимали совсем другие проблемы и темы.

- Не хочешь, конец, вернуться к нам в комнату? – Спокойно поинтересовалась девчонка, помогая снять мне куртку.

- А что?

- Мне без тебя одиноко, что ли…

Одиноко? Неужели она сказала это? За всю нашу совместную жизнь, я почти не слышала от нее такие слова. Почти не говорила сама.

- Юль…

- Нет, правда, извини меня, возвращайся уже, – она с надеждой берет мою руку и смотрит мне в глаза.

- Ладно, – сдаюсь я, – пошли.

Юлька, к моему удивлению, вела себя совсем тихо и робко, лежала от меня на расстоянии вытянутой руки и даже не смотрела в мою сторону. Мне это показалось даже странным. Я лежала спиной к ней, но она даже не подвинулась ко мне, не обняла. Да что это с ней? Я не хочу ничего с ней такого, но мне куда более приятно, когда Волкова обнимает меня, тем более что я уже начинаю замерзать.

- Юль, ты спишь?

- Неа, – отзывается она еле слышно.

- Я замерзла, – так же тихо шепчу в ответ я.

- Подожди, сейчас я принесу тебе одеяло, – тут же реагирует Волкова.

- Какое одеяло? Не надо…

- А что тогда?

- Обними меня! – Говорю я, закатывая глаза.

Что это с ней?

Юлька робко подползла ко мне и несмело обняла, прижавшись ближе ко мне.

- Что с тобой? – Через минут пять полной тишины, спрашиваю я ее.

Мне и правда интересно, что происходит.

- Ничего, знаешь, я все переосмыслила…

- Что, все?

- Ты так и не научилась, не перебивать меня…

- Извини, – рассеяно улыбаюсь я, но она не видит этого.

- Ты права на счет нашей дружбы, и я слишком дорожу ей, чтобы рушить ее. Извини меня за все, больше такого не повторится.

- Даже если скажет Ваня? – Иронично бросаю я.

Не верю ей почему-то.

- Нет, я имею в виду вне сцены.

- Ясно, – протягиваю я и беру за руку девчонку, – ты в машине сегодня чувствовала то же самое?

- Наверное, – тихо говорит она где-то в области уха.

- Это так странно, да..?

- Очень, я такое чувствовала впервые.

- Я тоже…

- Спокойно ночи, Ленок.

- Спокойно ночи…, – шепчу в ответ я, сильнее сжимая ее руки в своих.

Так мы и засыпаем.

====== 30 ======

“Только бы не влюбиться в тебя...”

Мы еще раз глубоко вздохнули и вышли на сцену. В глаза тут же ударил яркий свет, точно тебя опрашивали на каком-то допросе. Такое странное чувство и пугает меня именно оно, его невозможно передать словами. Коленки так дрожат, сердце бешено стучит, руки становятся влажными от волнения. Как и говорил нам Ваня: “Натягиваем улыбки, беремся за руки и помним, что у вас безумная любовь – все просто”. Для него всегда все было просто. Просто: взять и полюбить девушку, взять и поцеловать ее. Все просто, Ваня! Ты как всегда прав. Я любила его, правда, но он считал, что воплотить его сумасшедшие идеи в жизнь так легко. А Юлька и не парится, ну или делает вид, что ее это не волнует. В таком случае я считала бы ее великой актрисой. Хотя, в конце концов, я и себя считала такой же. И все равно я не узнаю, что у нее на уме, в этом вся Волкова. Никогда не знаешь, что она выкинет в следующую секунду. Ну, а сейчас мне оставалось наблюдать лишь за ее безразличием ко всему происходящему, точнее к этим идеям Вани. Ей пофиг. Она хотела быть звездой – она ей стала. Ей все равно. А мне нет. Почему-то, но мне не все равно, я все еще не могу смириться с этой мыслью, что мы играем влюбленных в друг друга девочек-нимфеточек. Девочек-нимфеточек, как сказала бы Кипер, а Ваня удовлетворенно ухмыльнулся бы в ответ, прожигая глазами наши смазливые лица. Я просто дура! Давно мне пора выбить эти идиотские мысли, которые засели так прочно в моей голове. Неожиданно я чувствую тепло. Это Юлька взяла меня за руку. Все идет, как надо – по сценарию Вани. И он радостно наблюдает за этим, с глупой улыбкой на лице. Ну, что же, Ванечка, радуйся!

К реальному времени меня возвращает лишь начавшаяся фонограмма. Теперь стоит всего лишь вспоминать зазубренные движения, взгляды, когда и что нужно делать. Все это было настолько отрепетировано, каждый наш шаг, каждый взмах руки, каждый присев, что становилось противно. Но, наверное, так нужно было делать. Наверное, Ване и Лене виднее. Трясущимися от страха руками я подношу микрофон к губам и открываю рот, будто пою. Я даже не обращаю на эту фальшь внимание. На меня смотрят десятки глаз, все внимание обращено ко мне, от этого такой страх внутри и такая эйфория. Наконец, я отрываю свой взгляд от всех этих зрителей и внимательно смотрю на Юльку, всеми своими движениями показывая, как мы любим друг друга. Жаль, что все эти людишки даже не представляют, что между нами ничего нет, а вся эта показуха иногда вызывает даже ненависть друг к другу. Только сейчас намного все страшнее, чем было тогда на репетициях, сейчас все не так смело, не так откровенно. Но хоть так.

Как только заканчиваются слова первого куплета, я падаю на колени, допевая последнее. Ваня говорил, что так нужно падать. Именно так, садясь на колени. Сгибаться, чтобы создавалось впечатление, что поем мы в живую. Как только я встала, ноги слегка подкосились, сердце начало стучать еще быстрее, чем было, как только мы вышли на сцену. Юлька подходит ко мне и обнимает, теперь я чувствую, что и ее потряхивает от страха, хотя это вполне естественно. Она обнимает меня, а я так же несмело обнимаю ее. В голове путаются мысли от происходящего. Боковым зрением я вижу удивленные, какие-то растерянные лица этих людей. Тех, которые смотрят на нас и не понимают, что будет дальше. А дальше…

Дальше будет просто наша фишка, за счет которой, наверняка, Ваня и хочет выехать. А почему бы и нет? Многие бы купились на эту дешевую выскочку. Такую же дешевую, как и все гостиничные номера, в которых мы раньше спали. И как выяснилось позднее, Ваня поставил на карту правильную вещь, которая выиграла. Идеи сумасшедших ведь побеждают чаще, достаточно только придумать очередной бред, на который бы купились миллионы людей. А Шаповалов и придумал. Только те люди, которые с полнейшим непониманием смотрели на нас, еще не догадывались, что произойдет в следующую секунду…

Ее влажные, полные волнения и трепета губы, прильнули к моим губам, не давая им ни единой секунды на раздумье. Я закрыла глаза и посильнее прижалась к Юльке, чтобы не упасть, чтобы мне не было страшно одной. Мне даже трудно было представить, что сейчас творится на лицах этих людей, пристально наблюдавших за нами, что думают эти девочки, такие же как и мы, глядя на нас? Что? В одну секунду мне показалось, что нас засмеют, что нас не поймут и просто опозорят. Ведь мы – две никому не знакомые малолетки, вышли на эту сцену и посмели петь об однополой любви, что никто и никогда не делал раньше, по крайней мере публично. Самое страшное – быть не понятным, ничего не может быть хуже. И в тот самый момент, когда закончился проигрыш, и Юлькины губы оставили в полном одиночестве мои губы, мне было страшно смотреть на этих девочек. Страшно, потому что я так боялась, искренне боялась увидеть в их глазах непонимание, презрение, злость. Но едва я окинула их взглядом, я поняла, что они до сих пор находились в растерянности, на секунду растерялась и я. А потом, мы с Волковой просто увидели их глупые улыбки на лицах, кто-то даже захлопал нам. Наверное, это значило то, что все можно понять.

Песня закончилась, но эти несколько минут показались мне бесконечными часами. В голове прокрутились все репетиции, все слова Лены и Вани, все наставления. Все. В конце нашего выступления бурный всплеск эмоций. Как это круто, когда ты видишь эту отдачу, когда ты ее чувствуешь. Такими – счастливыми и измотанными морально, мы ушли со сцены.