– Как насчет предложения потусить? Сто лет тебя не видела! Выйди хоть в люди, а то, небось, сидишь днями дома, света белого не видишь! – Она заливисто засмеялась, и я беззвучно улыбнулась в ответ.

– Может, лучше сходим в кино? – Слабо попыталась противостоять ей, все еще надеясь избежать шумного заведения с литрами выпивки, от которой так кружится голова.

– Брось! Тебе нужно развеяться! Ты бы меня еще в библиотеку пригласила. – Подкалывает она, и я бы обиделась, клянусь, обиделась, если бы так сильно не любила её, не относилась так тепло к этой несносной девчонке, которой обидеть – раз плюнуть.

– Пойдем, Ленок!

– Господи, за что ты свалилась на мою голову? – Тихо просипела я, но она услышала и рассмеялась. – Чего смеешься? Когда идти думаешь? – Смирилась я, просто желая увидеться.

– Сегодня!

– Сегодня? – От неожиданности я даже соскользнула с кровати, опустив босые ноги на пол.

– Ну да, сегодня! – Повторила она, смеясь. – Приезжай, будет круто!

– Юля, время почти двенадцать! – Бормочу устало, не имея ни малейшего желания куда-то ехать. – Я уже спать, вообще-то легла, а ты тут со своим звонком, как обычно, вовремя! Ничего не скажешь!

– Я пришлю за тобой кого-нибудь. Приезжай, без тебя скучно! – Говорит чуть тише, заслонив трубку рукой. – Пожалуйста! Неужели ты не хочешь встретиться?

– Я хочу, но...

– Тогда одевайся. Через сорок минут за тобой кто-нибудь заедет на моей тачке. – Её тон не терпит пререканий.

– А сама почему не заедешь? – Поинтересовалась я.

– А я уже выпила! – Звонко хохочет Волкова, затем разговаривает с кем-то, но я ничего не слышу. – За тобой заедет мой друг. Не волнуйся – он трезвый! – Снова громкий смех. – Ну, мою машину ты знаешь. Все, Ленок, целую, жду!

В трубке повисли короткие гудки, не дававшие возможности одуматься, прийти в себя и что-нибудь ответить. Ну да ладно. Вяло расхаживая по квартире, начинаю одеваться, краситься, одним словом – приводить себя в божеский вид. Когда всё было готово, я выглянула в окно – Юлькина машина уже ждала меня. Быстро накинув кожаную куртку, я выбежала из квартиры. Сев на переднее сидение, я обернулась к Юлькиному другу за рулем и протянула руку.

– Лена. – Я с благодарностью посмотрела на парня. Улыбка мягко тронула губы. – Спасибо, что заехал.

– Георгий, – он почти невесомо коснулся моей руки, легонько сжимая в своей, но потом смешно затряс головой, – в смысле, Гоша.

– Очень приятно! – Не сдержала смеха я, вспомнив старый советский фильм «Москва слезам не верит». – Ну что, поехали?

Он что-то утвердительно промычал, и машина тронулась. Во время езды мы почти не разговаривали, только изредка перекидывались незначительными фразами. Гоша спросил, как мы познакомились с Юлей, в ответ рассказал историю своего знакомства, немного поговорили о его работе, пробках в Москве, о том, какое хорошее лето, и на этом разговор прервался.

– Ну, вот мы и приехали. – Торжественно произнес парень и, вылетев из машины, открыл дверь и подал мне руку.

Да, не вымерли еще джентльмены на Руси. Я, улыбнувшись, еще раз поблагодарила Гошу, и мы зашли внутрь. По ушам тут же ударила громкая электронная музыка, в нос просочился терпкий запах алкоголя и людских разгоряченных тел. Что ж, клуб как клуб, надо смириться. Минуя толпы людей, я уже издалека заметила до боли знакомый, беспробудно черный, волковский затылок, и уже представила взмокшую от зажигательных танцев челку. Я не ошиблась – это была Юля. Но, подойдя ближе, я заметила силуэт человека, прижимающегося к ней, обнимающего. Мне тут же захотелось подойти и сказать, что так нельзя, что дома ее ждет Парвиз, что он любит ее, а она любит его. Но, присмотревшись, я застыла, как вкопанная – это и был Парвиз. И тогда, в ту самую секунду, когда я готова была послать всё к чертовой матери, развернуться и уйти прочь, её глаза встретились с моими. Её глаза, затуманенные, пьяные, озорные, тут же немного поутихли, примирились с моими глазами. Она пошла ко мне навстречу, стараясь не выпустить из поля зрения, как раньше, когда мы пели на сцене и расходились в разные стороны.

Юля подлетела ко мне, обняла рукой талию и притянула к себе, радостно целуя в щеку. Через секунду подошел Парвиз, мы тоже поцеловались, здороваясь, и решили немного посидеть за столиком, заказанным на её имя. Помимо Юли, Парвиза, меня и Гоши, с нами тусили еще несколько её друзей, имен которых я не знала. Пусть, мне все равно. Первая стопка пошла хорошо, а я ведь и не собиралась пить. Стало веселее, разговоры – смешней и продолжительней. Вскоре все мы плавно перебрались на танцпол.

За всё время в клубе мы так и не поговорили с Юлей наедине. Видимо, ей было не до этого. Но я не обижалась, мне действительно было хорошо, я развеялась. Она все время крутилась около Парвиза, который, казалось, не отпускал её от себя ни на минуту. Он смотрел на неё влюбленными глазами, нежно поглаживая округлившийся животик, и она так же влюблено смотрела на него. Они выглядели такими счастливыми! Я любовалась влюбленной парой во время медленного танца с Гошей. Только в конце песни я вновь столкнулась с Юлькой взглядом. И в моих безнадежных, отчего-то немного грустных, глазах стоял только один вопрос: «Почему?». Нет, в нём не было никакой конкретики, но она без слов поняла меня, и, опустив глаза, не ответила, уткнувшись дрожащим от интереса подбородком в плечо Парвиза. Пусть будет так... В конце вечеринки, когда первые лучи солнца уже пробивались сквозь облачное небо, я попрощалась с Юлей, собираясь домой. И на секунду, на сотую долю секунды, мне показалось, что и в её голубых глазах горит беззвучный вопрос: «Почему?»

Время гулянок сменилось работой. Начались съемки фильма «В поисках Тату», проходившие в Москве. Ребята, участвующие в процессе, уже освоились и чувствовали себя, как дома. Долгие съемочные дни тянулись, как ирис, но было даже интересно. Вокруг крутились новые интересные люди, которые даже при напряженной работе не давали унывать. В середине месяца был запланирован концерт в Казахстане, на который нас буквально вырвали со съёмочной площадки. Не то, чтобы мы отвыкли от концертов, но на сцене мне было как-то неуютно, хотя пение по-прежнему доставляло удовольствие. Это было, по крайней мере, странно. Странно по-прежнему стоять рядом с Юлькой на сцене, сжимая в руках микрофон, видя под сценой фанатов, у которых глаза по-прежнему горят, странно петь те же песни, в который вкладывается тот же смысл, и при этом не чувствовать практически ничего. Только грустную пустоту внутри, которая с каждым днем становится ощутимей. Может, это творческий кризис, и он скоро пройдет? Непременно пройдет, а пустота заполнится чем-то радостным и замечательным? Ведь в моей жизни таких моментов было предостаточно, и они до сих пор приключались, только реже. Но, возможно, в этом виновата я сама, возможно, я сама не давала им вырваться на свободу и заполнить странную пустоту внутри.

Концерт проходит, как обычно: то в плавном, то в энергичном ритме. Затем получаем цветы, поздравления, подарки, заряд энергии. А после, совершенно измотанные, уезжаем обратно, и моя пустота внутри никуда не исчезает...

К августу, когда стали снимать заключительные сцены фильма, Юлькин животик уже ясно давал о себе знать. Он аккуратно выпирал из-за, теперь уже свободных, кофточек, выставляя себя на всеобщее обозрение. Еще бы! На его месте я бы тоже ничуть не стеснялась, ведь Юля, моя Юля, даже беременной выглядела просто потрясающе, не смотря на то, что немного прибавила в объемах. Размер груди тоже набирал обороты, превращаясь в шикарные, пышные формы.

В середине августа состоялся тот самый планировавшийся концерт, на котором были отсняты заключительные эпизоды. Концерт прошел тихо, без особой шумихи и суеты, даже как-то по-семейному. Нас самым шикарным образом одели, накрасили и выпустили на сцену, где мы представили новые песни из третьего альбома. И уже тогда можно было видеть, как они отличаются от песен предыдущего, да и первого, альбома. Мы почти не держались за руки и не сталкивались взглядами, не специально – получалось само собой. Лишь на песне «You and I», которая и стала главным саундтреком фильма, мы, по старой привычке, взялись за руки, но, в основном, так задумывал режиссер. Новые песни фанаты, вроде бы, восприняли на ура, но некоторые версии не были окончательными и еще подлежали обработке, поэтому объективно оценить наш труд было трудно.