- Ну чего, докатились? – Наконец, не выдержал он, спрашивая то ли с издевкой, то ли на полном серьезе.

- Да пошел ты! – Грубит Волкова, и я поддерживаю ее.

Да пошел ты, Боря! Тебя совсем не понять, еще недавно ты сам, ты ведь сам, мать твою, предлагал нам сняться в своих компрометирующих видео, ты ведь сам предлагал выкинуть что-то такое, что вновь могло бы напомнить о старых Тату – лесбиянках! Ты ведь сам предлагал, умоляя нас с пеной у рта, а мы убегали от тебя. Так почему же сейчас тебе что-то не нравится? Не нравится – настоящее! Ты захотел тогда сломать нас, но в итоге сломался сам! Вот ты и попался, Боречка! И никто и ничто тебе уже не поможет!

- За языком следи! – Он не намерен шутить. – Какого хрена вы творите? Что, юношеский максимализм опять?

- Какой блять юношеский м-акс-има-лизм? Крыша едет, Борь? Зачем тебе оно надо???

- А вам зачем? – Он поочередно смотрит на нас. – У вас что, активная половая жизнь закончилась? Вы что творите? Проект губите!

- О чем ты говоришь? – Не выдерживаю я такого бреда. – Проект? Причем тут наш проект! Лучше бы ты о нем и правда думал, а это наша личная жизнь…

- Публичная! Она уже публичная, Ленок! – Он специально называет меня так, чтобы шерсть вздыбленного котенка снова легла нормально, чтобы овца притихла и знала, кто дает ей кусок сахара, чтобы напомнить мне, как в действительности я в нем нуждаюсь.

Едва ли не больше, чем в Юльке. Но это другая история.

- Чего ты добиваешься? Понять не могу? – Волкова демонстративно покачивается на стуле, всем своим видом показывая, как ей все безразлично.

Из нее бы вышла хорошая актриса. Ее зовут только в постель, или на корпоративны толстые дяденьки, или вручить какую-нибудь премию очередному слюнтяю, но в любом случае, даже на всех этих ненужных вещах, она ведет себя, как опытная актриса. Где надо имитирует оргазм, где надо вильнет бедром, где надо фальшиво улыбнется, сквозь зубы процедив имя победителя, который едва ли может открыть рот под фонограмму. Но моя девочка была великолепна в любом деле.

- Вам было сало скандалов? Мало денег за ту брехню, которую вы пропагандировали? – Его будто пчела за задницу укусила, он все не может угомониться, лишь сильнее и сильнее заводится на ровном месте, будто нас застукали в одной постели, будто самая желтая газета, да и вообще, какая ему разница?

Ведь ничего, по сути, все равно не изменится.

- Причем здесь деньги вообще? – Не с той он связался, с Юлькой бесполезно спорить, и он, как никто, знает об этом. Знает, продолжая спорит с ней, глупый. – Зачем ты лезешь в наши личные отношения!? Лучше бы подумал о действительно важных вещах, у нас, например, тур к концу подходит! А ты заладил…

- Тогда для чего вы, черт возьми, это делаете? Вы же понимаете…. – Запинается, будто не хочет о чем-то говорить, будто самую очевидную вещь на свете. И я молю его молчать, потому что я знаю, о чем он хочет сказать. Я знаю, живя с этим ужасом в душе, и я не хочу это слышать, не хочу вновь разочаровываться. – Черт, даже я понимаю, что это такая игра. Вы же не дурочки, девчонки!

- Какая игра? Борис, ты все время со своими играми, пора бы вырасти.

- Нет, пора бы вырасти вам! Всерьез подумайте над моими словами, ведь вы обе понимаете, что хорошим это в любом случае не кончится, скандал раздувать из-за этого снова – не вариант, вы и сами знаете, что ничего не получится, – тут он сделала многозначную паузу, от которой затрясся мой позвоночник, а в ушах зазвенело, он всегда был драматическим актером, как и Юлька, – ничего не будет в любом случае, вы сбили себе это в голову еще со времен Вани, еще тогда он вам мозги запудрил, хотя в то время были, по крайней мере, реальные деньги, а сейчас это никому не нужно

- Это нужно нам! – Моя девочка неприступна, неподвластна его словам, ей все равно!

- Подумайте над моими словами…. – Спокойно говорит тот, откинувшись, как Волкова несколько минут назад.

- Здесь нечего обсуждать!

- Разговор окончен. – Стул твердо опускается на паркет и громко бьет по нему, Борис угрожающе привстал. – Либо мы будем сворачивать Тату…

- Чего!?– В один голос выдыхаем мы.

Вильнюс 14.12.2006 год.

Суматоха нарастает с каждой минутой, все вокруг кружатся, бегают, снег мягко падает на землю, апельсиновый. А я сижу в номере, разглядывая причудливые узоры на стекле. Неужели так быстро пришла зима, приближающийся Новый Год? Неужели? Вот и не успела заметить. На улице так умиротворенно-суетливо, что я восхищаюсь этой картиной: люди с большими картонными сумками, которые до отказа набиты подарками, дети играют в снежки, лепят снеговика, горящие огоньки на витринах магазинов, украшенные гирляндами деревья. Здорово-то как, хочется уже поскорее домой, к маме, папе, за праздничный стол. Все, как положено.

- Ты уже придумала, что родным дарить будешь? – Спрашивает Юлька, перебирающая у кровати чемоданы с одеждой.

- Пока нет, а ты? – Не отворачиваясь, отвечаю я.

- Дел невпроворот, тоже без понятия, что дарить! Нужно бы найти денек, да по магазинам пробежаться, может чего и увижу.

- Наверное, – протягиваю я, – приедем в Москву и можно будет пройтись. Но потом… Пойду-ка я в душ, через пару часов нужно выйти.

Бесшумно встав, я удаляюсь в ванную, где горячие струи воды смывают с меня последние переживания на этот день.

Всегда и на все есть надежда. Концерт не заставил себя долго ждать.

- Ну что ж, а сейчас серьезное слово, серьезная песня, вообще это слово для меня разное, нужно жертвовать себя ради любви, ради детей, ради родителей…

«Твой взгляд украл зал, ты сама отдала его им. Он у тебя такой целеустремленный, острый и цепкий, что если ты скользнешь им по мне – боюсь поранишь. Но это не произойдет, ты не поранишь меня, а все потому, что ты и бегло не пробежишь по мне взглядом. Все вернулось на круги своя, все необратимо странно, все необратимо страшно. Я снова не понимаю, что с нами происходит, а главное – что происходит с тобой. Но ты, твои руки, вопреки всем ожиданиям, касаются меня, моего оголенного участка кожи. Проведя вдоль узкой полоски внизу живота, ты всего лишь поправила мою майку. Всего лишь, вызвав тысячу мурашек по всему телу. Ты всегда умела удивлять, и в этот раз оставалось такой же – той, от которой можно ждать чего угодно, кроме предсказуемости».

- Не люблю эту песню, честно, но наши поклонники стали обижаться из-за того, что мы ее не поем. Так что сейчас мы ее исполним, вы согласны?

«Дааа», – что они еще могут выкрикнуть ей, расплываясь в блаженных улыбках, сходя с ума.

- А ты согласна? – Моя девочка поворачивается ко мне.

«Я на все уже согласна. Будто ты не знаешь моего ответа. Не любишь эту песню, говоришь? Тогда зачем же ты, родная, бегаешь по сцене с довольной лыбой, будто это твоя самая любимая песня на свете? Зачем ты поешь ее ТАК, стоя ко мне лицом, будто обращаешься ко мне. Ты всегда знала на каких моментах нужно посмотреть на меня, на каких взять за руку, на каких отвернуться, ты всегда знала об этом, и пользовалась этим напропалую. Так и сейчас ты нашла исключительный момент, на котором непременно нужно было подойти ко мне, обнять своими худенькими ручками, прижаться ко мне, как приживаются к кому-то по истине дорогому, прижаться с ровным, умиротворенным дыханием, уткнуться в мое плечо, закрыться своими волосами, и перестать дышать. Будто ты задыхаешься, когда рядом со мной. Ты выбрала отличный момент, девочка моя, будь в этом уверена. Я слишком люблю все эти лирические проигрыши, так что ты не прогадала. Ты никогда не ошибаешься, в этом вся ты! Но не все твои действия я понимаю, хотя и стараюсь не обращать на них внимания. Тыкаешь свой микрофон мне между ног, и чего ты хочешь этим добиться? Не понимаю, да и вряд ли пойму. Наверняка, ты как обычно играешься, тебе ведь так нравится заводить публику, заводить меня, и при этом, заводиться самой. ‘Ты согласна’, – повторяешь ты, показывая пальцем на меня. И я согласна. ‘Согласна’, – так и отвечаю я, едва заканчивается песня».