- Только давай каждый из нас прочитает записку сперва самостоятельно, хорошо? Потом, если захотим, можем напомнить себе, что именно написали, но сначала это нужно сделать раздельно.

- Почему? – только и смогла спросить я, не скрывая собственного разочарования. Боги, мы никогда её не откроем…

- Мне нужно, чтобы ты хорошенько подумала над тем, что прочитаешь.

Удивлённо посмотрев на Гардинера, я только и смогла, что открыть рот, но так ничего и не сказала. Задуматься над тем, что там написано? Это что же такое восемнадцатилетний Фил мне написал, раз над этим стоит хорошо подумать?

- Ты помнишь, что ты написал? – это была скорее констатация факта, чем вопрос, но я всё же решилась озвучить. Это также было и укором моей собственной памяти, которая слишком хорошо оправдала своё название – «девичья».

- Не слово в слово, но да, я прекрасно помню, что написал, - спокойно заметил парень, которого, казалось, абсолютно не смутила забывчивость его девушки. – Я не был уверен, когда писал это, но, раз уж всё сложилось хорошо, мне правда хочется, чтобы ты подумала над тем, что там написано.

- Ты же не мог каким-то образом подложить туда новую записку? – с подозрением спросила я, вызвав у парня лишь улыбку.

- Нет, мне было бы слишком страшно возвращаться к тому старику ещё раз, если бы я видел его до этого.

Я лишь улыбнулась в ответ на его реплику, после чего, принимая правила игры, согласилась со всеми требованиями Фила. Тот, удовлетворившись этим, не стал больше тянуть резину, открыв бутылку, а после выудив оттуда два сложенных вчетверо листика, которые уже не выглядели такими новенькими, что, впрочем, было не удивительно.

В прошлый раз мы догадались подписать их, поэтому не пришлось тратить время на то, чтобы отгадать, где чей. Отдав мне записку, написанную им для меня, Гардинер, в свою очередь, взял свою, усаживаясь обратно на кровать. Я же, напротив, встала и подошла ближе к стенду, чтобы, как парень и просил, мы смогли прочитать всё отдельно, независимо друг от друга.

Странное ощущение трепета охватило меня, когда я взяла в руки этот помятый листочек. Очень долго пришлось ждать для того, чтобы открыть его, а теперь же у меня даже начали слегка дрожать руки. Не решаясь заглянуть внутрь, я смотрела на надпись «Для Кэтрин от Фила», улыбаясь тому, как изменился со временем почерк парня. Пусть тогда мы и писали на собственных коленях, за неимением чего-то лучшего, всё равно даже сам Гардинер говорил о том, что его почерк изменился. Это было так странно – казалось, что совсем недавно мы в первый раз съездили в Лавенхем, где пообещали друг другу устроить День откровений. И ещё казалось, что прошло совсем немного времени с тех пор, как мы начали общаться в школе.

В голове пронеслись разом все воспоминания: и моя просьба подружиться; и лабиринт, в котором мы оказались на одной из вечеринок, куда были приглашены обе наши семьи; и поездка в лагерь; и прогулка по парку вместе с Ником; и наша поездка на лыжи с моей семьёй; и момент, когда Фил решил мне показать подвал, в котором проводятся концерты какой-то уличной группой. И ещё много-много всего… Подаренный им дельфин даже красуется в качестве брелока на моих ключах.

Я определённо стала слишком эмоциональной и сентиментальной, поскольку слёзы подступали к глазам уже тогда, когда я только начала разворачивать записку. Когда же я прочитала то, что там написано, они хлынули из глаз, а я была не в силах остановить их, поскольку не верилось в то, какой же дурочкой я была тогда.

Думая о том, что мы отдаляемся, я и не подозревала о том, что в то время Гардинер хотел сблизиться как можно больше едва ли не сильнее меня самой. Было странно осознавать это, понимая, что ты не можешь повернуть время вспять для того, чтобы подойти к самой себе и попросить обнять парня как можно сильнее, поскольку это нужно было нам обоим. Но, к счастью, я могла сделать это сейчас.

Повернувшись к шатену, который всё ещё сидел на кровати и смотрел на меня, я смогла только слабо улыбнуться, думая, что обязательно обниму его, но только после того, как он сам скажет, что думает о моей записке. Поняв, чего я от него хочу, Гардинер встал и, в несколько шагов преодолев расстояние, разделявшее нас, сказал:

- Фил из будущего, - он ухмыльнулся, произнося это, а мне вдруг захотелось провалиться под землю от стыда из-за того, что тогда назвала его так, - хотел бы сказать, что да, у него всё хорошо, Кэтрин. И тогда, когда я писал тебе, у меня тоже всё было хорошо, потому что я писал письмо именно тебе. И, согласись, я не смог бы предложить это человеку, к которому отношусь плохо, правда?

Я лишь кивнула, сморгнув ещё одну слезинку, которая покатилась по моей щеке, тут же поспешив вытереть её, чтобы шатен не подумал, будто я схожу с ума из-за того, что именно он мне написал.

- Твоя очередь, - ненавязчиво напомнил он, придвигаясь ближе.

Очень много раз я представляла себе подобную ситуацию, думала, что же будет лучше ответить ему в этот момент, но всё, как обычно, шло не по плану, поскольку я не представляла, как именно всё сложится. Можно было бы долго говорить, можно было бы произнести много красивых фраз, но я не смогла придумать ничего лучше, чем:

- Когда писал это, ты уже знал, что я соглашусь, мистер Самоуверенность.

Гардинер улыбнулся, коротко рассмеявшись, после чего притянул меня к себе, заключая в крепкие объятия. В тот момент казалось, будто мы не обнимались тысячу лет, хотя вот недавно он повторял это, казалось бы, простое действие. Тем не менее, чувства, которые теперь буквально переполняли меня, делали этот момент более особенным. Словно почувствовав это, Фил слегка отстранился для того, чтобы было удобнее наклониться ко мне и поцеловать. Обычный и достаточно целомудренный поцелуй, но большего сейчас не было нужно, хватало и этого.

- Остальное сегодня вечером? – с усмешкой спросила я, отстраняясь от него.

- Именно, - лукаво ухмыляясь, ответил он, после чего добавил: - Ведь, если верить тебе, у нас в запасе теперь очень и очень много таких вечеров.

Я улыбнулась, в который раз обнимая шатена, желая простоять так как можно дольше. Он, кажется, разделял моё желание, поэтому сложно было сказать, сколько времени мы пробыли в таком положении, прежде чем отстранились друг от друга. Когда же это всё же случилось, я взяла из его рук записку и, предварительно взяв со стола кнопку, прикрепила её вместе со своей на стенд, любуясь этим старыми, но такими красивыми клочками бумаги.

- Это же не фото, - резонно заметил Гардинер, пристраиваясь сзади и положив подбородок на мою макушку, а свои руки – на мои плечи. Он всегда делал это, пользуясь своим преимуществом в росте, а я была не против.

- Это лучше, - улыбаясь, сказала я. – Ни на одном фото не запечатлён момент, когда ты говорил, что любишь меня.

- Я и там не написал этого.

- Да, ты написал кое-что другое, - легко согласилась я, поворачиваясь к нему, чтобы обнять и, глядя снизу вверх, добавила: - Потому что это лучше.

Фил улыбнулся, в который раз обнимая меня, но ничего не сказал, потому что это было сейчас и не нужно. Все те чувства, которые мы стремились донести друг до друга всё это время, сейчас были понятны, как никогда раньше. От этого хотелось и плакать, и смеяться одновременно, но я лишь продолжала улыбаться, радуясь тому, что нахожусь в объятиях человека, в котором была уверена на все сто. Он же, в свою очередь, ежедневно подкреплял эту уверенность, а также, я надеюсь, становился и более уверенным во мне. Хотя, как оказалось, Гардинер был уверен во мне и в нас даже больше, чем я сама, иначе не написал бы это.

Потому что в записке было следующее:

«Всегда сложно предугадать, что тебя ждёт, но я всё же надеюсь, что этот мой прогноз окажется верным. Правда, мне будет немного неловко, если в будущем мы всё же разбежимся, но я надеюсь, что твоей душевной доброты хватит для того, чтобы избавить меня от этих неприятных ощущений. На самом деле, давно хотел сказать тебе что-то в этом духе, поэтому надеюсь, что хотя бы в будущем ты мне не откажешь в подобном удовольствии. Оставайся со мной и дальше, Кэтрин. И не просто оставайся, будь дальше тем человеком, который мне ближе, чем остальные, а также позволь рано или поздно произнести эту фразу вслух.