Нина оглянулась, посмотреть, как за ними расходятся волны и вскрикнула. За ними гнались по воде штабелями брёвна.
— Ты чего? — оглянулся и Юра и сразу понял, в чём дело. — А-а, обычное дело. Вовремя мы… Сплавляют деревья.
Нина даже похолодела: ещё чуть-чуть, и остались бы на берегу.
Но плыть впереди сплава было даже страшнее.
— Деревья ещё с зимы навалены на берег, отвлекал разговорами Юра. — А ранней весной и поздней осенью их спускают на воду. В другом месте их перехватят, и отправят, куда нужно.
Деревья, между тем, нагнали катер, но он вовремя славировал вбок, где было глубже и меньше шло деревьев.
Катер, наконец, остановился.
Сидевшие впереди, попрощавшись, неторопливо пошли от берега прочь. Вышел на сушу и сам речной волк, бородатый, как водится, Савелий Михайлович.
— Михалыч, а как же мы? Наш дом на другом берегу…
— Видишь, Юр, что творится? Брёвна могут пробоину сделать. Переночуйте на этой стороне, а завтра утром будет видно…
По сдвинутым бровям мужа Нина поняла, что ночевать они будут дома, и ни в каком ином месте.
Михалыч задымил папиросой, а Юра молча бросился отвязывать одну из стоявших у берега лодок.
— Мы же утонем! Нас собьет! — запротестовала и Нина.
— Ничего, — усмехнулся Юра в густую бороду до самой груди, как у настоящего сибиряка.
Вёслами он работал быстро и ловко, но стихии, явно, пришлось не по нраву, что кто-то посмел пойти ей наперекор. Брёвна так и норовили толкнуть и завертеть лодку, но моряк каждый раз искусно увиливал…
Юра привязал лодку с колышку у берега и ещё раз оглянулся на разбушевавшуюся реку, игривую и опасную, как зверь по весне.
— Почти пришли…
За деревьями показался ветхий маленький скошенный на одну сторону некрашеный домишко. Забора не было — только маленькие колышки окружали огородик.
20
Посёлок встретил Нину мрачной тишиной, наполненной монотонными сдавленными рыданиями.
— Что здесь случилось у вас? — спросила приезжая красивую статную женщину, настоящую сибирячку, проходившую мимо с вёдрами.
Та покачала головой.
— Беда. Кто бы мог подумать… — поставила ношу на землю. — Встречался парень с девчонкой. Такая хорошая ладная пара, к свадьбе уже готовились. И вот пошел вчера в клуб, как раз только зарплату дали, все пьяные, как… А парень такой хороший, смирный, с матерью вдвоём жили в хатке. Мать уже старушка, он один у неё был вся надежда. Как раз уехала к сестре в другой посёлок — катер за ней послали… Так вот, пьяных полно было в клубе, и стащили они с парня штаны, да перед его девчонкой, устроили хохот. А он прибежал домой, схватился за ружьё и застрелился у себя на огороде. Один на лавке в доме остался. Соседки хоть и плачут, да по домам. Кто с ним ночью сидеть останется? У нас здесь вообще покойников боятся…
— А что их бояться? — удивилась Нина. — Живых бояться надо, а мертвых…
— Ой, молчи!.. — замахала руками женщина. — У нас здесь в последнее время несчастье за несчастьем. Только на прошлой неделе на том берегу хоронили двоих детей. Не дети — ангелочки, задохнулись в сундуке. Мать — цыганка, сидела дома, муж русский, работящий, хорошо зарабатывает, они приехали сюда с золотых приисков. Так с жиру и сбесилась. Он, как чувствовал, не хотел пускать её на работу. А она упёрлась, и всё тут. Устроилась-таки приёмщицей, штамповала деревья, а дети целыми днями дома одни. Два месяца она всего проработала, как приключилась беда. Дети решили поиграть, спрятались в сундук из-под зерна, закрылись крышкой и уснули. Отец после работы сел на него газету читать, решил, что детишки с соседскими играют. Бросились искать, а они задохнулись. Отец сразу после похорон в Москву уехал, а она на днях тоже куда-то исчезла.
— Прямо как проклятье какое-то над посёлком…
— Барин, рассказывают, здесь жил один, свирепый с крестьянами, но очень любил лошадей и собак. Говорят, и сейчас его душа бродит по тайге в облике огромной чёрной собаки. Но так ли это, врать не стану. Сама не видела…
Женщина стала часто креститься, и задумчиво продолжала:
— Барин этот жил в Нижнем в большом красивом доме. Дома того уж нет. А вот дубовая избушка в тайге, куда он крестьян на сенокос посылал, стоит, как новенькая.
— А кто же теперь в ней живет?
— Чей участок, тот и живёт. А раньше крестьяне жили. Там посреди тайги огромная поляна, так она с тех пор и называется — Сенокос. Крестьянам барин тот наказывал, чтобы, пока не высушат сено, не сложат в стога — не смели уезжать оттуда. Они и жили в этом домике… Может, и впрямь проклятье какое… Тайга — вон какая огромная. Что в ней там — поди разбери… А только, и правда, много здесь чего творится. Вот там, на том берегу, — показала женщина в сторону реки, — жила старуха, девяносто лет, а то и больше. Казалось бы, скоро умирать человеку, о душе подумать надо. И что же она учудила… Пошла к сыну (он тоже здесь живёт неподалеку). «Дай, говорит, — мне ружьё. — Меня крысы замучили». Он дал, конечно, ничего не заподозрил неладного. А она пришла домой и застрелилась.
Больше всего Нину удивило, что девяностолетняя умела стрелять из ружья.
— У нас здесь все умеют, — махнула рукой женщина. — И ты научишься. Главное, чтобы ружье это под горячую руку не попадало. А то у нас тут вернулся недавно один из заключения, пристроился в нашем поселке. А в доме напротив — парень вернулся из армии. И, как положено, купили по случаю водки, позвали гостей. Зэк тот к ним, говорит: «Я по людям соскучился. Можно с вами посижу? Я заплачУ». А они наотрез отказали, говорят: «Своих нам хватает». Он и решил им отомстить. Залёг с двустволкой в снегу за заборчиком и стал ждать, когда начнут выходить. Так всю семью, одного за другим, и перестрелял. Только сам солдат этот, почуяв неладное, выскочил в окно, бил злодея так, что глаз выбил — насилу милиция оттащила. Суд был в клубе, весь посёлок сбежался, и зэка приговорили к расстрелу. Через неделю в красноярской газете появилась заметка «Приговор приведен в исполнение». Вот такие дела здесь творятся…
— Да уж… Невесело здесь у вас, — вздохнула Нина.
Сибирячка заметила, что новая знакомая поглядывает вокруг с любопытством и опаской и поспешила загладить впечатление:
— Да вы не бойтесь, люди у нас здесь хорошие, хоть иногда и суровые. Меня, кстати, Нюра зовут. А вы, наверное, наша новая соседка…
… Парнишка оказался совсем молоденький — лет двадцать от силы. В доме с ним осталась только совсем согбенная старушка во всём чёрном. Женщина была одна из немногих в округе, кто не боялся покойников.
Приходу Нины тем не менее обрадовалась.
— Недаром внучка моя на днях в лесу встретила чёрную собаку, — покачала старуха головой. — Почти за самой речкой. Обычно так близко она не подходит. Остановилась, и выла на луну…
— Что за собака? — мертвых Нина не боялась, но от ещё одного упоминания о зловещей собаке невольно содрогнулась.
— Барин здесь жил очень злой. Моя бабка плакальщицей у него служила.
— Плакальщицей?
— Да. Оплакивала всех, кто умирал в округе, а ей за это кто — молочка, кто — яичек, а кто и денежек немножко…
— Всех? — удивилась Нина. — И у кого родня есть, тоже?
— И у кого родня, милая, — внучка плакальщицы посмотрела на Нину с сожалением, как умудренная опытом на несведущую. — Оплакивать не значит слезы лить. От них умершему что пользы? Одна вода. А я воды вообще боюсь, и потому внучку предупредила: «Не вздумай по мне долго плакать, чтоб не терпеть мне страха на том свете».
