Каким таежным премудростям обучают в Красноярске медвежьих невест, старушка рассказать не успела, потому что заметила вдали своими дальнозоркими единственную-ненаглядную гордость и отраду.

— Так можно ведь было и просто куда-нибудь уехать, куда-то, где нет медведей…

— Как это просто уехать? — удивилась в свою очередь старушка. — Разве же отпустит тайга того, кому суждено погибнуть от медведя?

— А вот и моя стрекоза! — при виде внучки лицо старушки просветлело, помолодело даже.

Стрекозу звали Светланой.

Представилась она равнодушно, даже хмуро, пожалуй. Буркнула в сторону «Света». Дикарка, а на вид городская. Кудряшки, сразу видно, не завивка, а свои, подстрижены до плеч, ветер ими играет, пытается распрямить, а они обратно свиваются темными змейками. Глаза тоже тёмные, с зеленью, лесные, разрез, как у рыси. Нос и губы — точёные. Природа-резчик постаралась. На свет появилась красавица. Стройная, правда, чуть-чуть худовата. Ноги сильные, длинные. Юбка белая, выше загорелых колен ладошки на две, тоже ветру на радость. Никто в поселке таких коротких не носит, но Свете можно всё, никому и в голову не придёт осудить имеющую власть над Хозяином Леса.

— Пойдёмте, что ли, в дом чай пить, — пригласила старушка. — Чай у меня вкусный, из таёжных трав.

В доме Варвары Матвеевны и Светы всё говорило о том, что здесь давно ни к чему не прикасалась мужская рука.

У стены аккуратно составлены баночки с вареньями, на столе, покрытом вышитой скатертью (такая же вышивка — с цветочными узорами — на занавесках), в гранёном стакане — букет засушенных с осени разноцветных листьев. Зеркало, большое, в позолоченной раме, не прибито к стене, как положено, а нижним краем уходит за тяжёлый сундук, чтоб невзначай не свалил рыжий котище, развалившийся посреди хаты на медвежьей шкуре — пожалуй, единственного свидетельства, что когда-то в доме был охотник.

Старушка словно прочитала мысли Нины и поспешила её огорошить:

— Медведя внучка убила.

— Как убила? Из ружья? — изумилась Нина, глядя на хрупкую Светлану.

— Из какого тебе ружья? Ружьём можно шкуру испортить, — продолжала говорить загадками старушка, разжигать любопытство.

А Светлана юркнула за вышитую занавесочку и взяла с подоконника кинжал.

— Вот, — показала она гостье. — Его и всаживают медведю в живот. — Она сделала в воздухе резкое движение рукой, сжимающей оружие. — Только надо подпустить его поближе…

— А как же добраться до живота, если он на четырех лапах? — удивилась Нина.

— К невинным девушкам он всегда подходит на задних лапах, — пояснила Варвара Матвеевна. — В это время, когда он приближается, и надо воткнуть кинжал.

— А как же медведь узнаёт, невинна девушка или нет? — продолжала удивляться Нина.

— Никто не знает, — продолжала играть кинжалом Светлана. — Может быть, запах у нас какой-то особенный, который медведю нравится. Или не любит запах мужчины… У нас недавно одна медвежья невеста влюбилась, потеряла и голову и целомудрие. И пошла на медведя — думала, сойдёт с рук. Задрал её косолапый…

— Раньше девушки честь свою блюли, — вздохнула Варвара Матвеевна. — Позором до свадьбы подпустить к себе было, и грех большой. Это сейчас бесстыдство развели. Вон Клавка-марийка в тринадцать лет родила…

— Бабушка! — обняла старушку внучка. — Что нам других судить-рядить? У них своя жизнь, у нас — своя.

— И двух дочерей беременных козявками выдала, — не унималась старушка. — Одна Зойка, младшая всё дома сидит, да песни поёт.

— Слышала уже, что косолапый опять натворил? — вскинула брови Светлана.

— Нет, это ж ты, как сорока на хвосте, мне все новости приносишь.

Светлана покачала головой:

— Чувашки с медведем в лесу повстречались… — девушка как-то странно улыбнулась, и уголках её глаз читалось и сожаление, и даже какая-то мстительность.

— Никого хоть не задрал? Все живы остались? — забеспокоилась старушка.

— Живы-то живы, да встречу с медведем запомнят надолго. Обычная, в общем-то история. Пошли втроём собирать смолу. Одна захотела в туалет, села чуть поодаль за кусты. Вдруг слышит: «Медведь!» Она, конечно, смеётся, не верит. Подруги опять: «Медведь!» И с визгом побежали. Видит, и правда, идёт он, огромный. Она к бочкам, в которых смола. Медведь, конечно, за ней. Она бочку на него покатила, а ему, Мише, только этого и надо — мёдом не корми — дай поиграть. Он ей обратно эту бочку, она ему назад. Так и играли, не знаю уж, сколько, пока не послышался грохот телеги. Приехал наш Михалыч на лошади забирать полные бочки и новые пустые под смолу привёз. У Михалыча, конечно, как всегда, с собой ружьё. Увидев, что творится, пальнул пару раз в воздух. Мишка в лес и удрал. А чувашку Михалыч довёз на телеге до посёлка. Она как приехала — так сразу в контору. Рассчиталась. И уехала обратно в Чувашию.

— Ох, прекращала бы ты, Свет, со своими медведями! Вся душа за тебя изболелась, — старушка даже взялась за сердце, там, где, по её ощущениям, и должна находиться душа.

— Опять, бабуля, начинаешь! — громко вздохнула Светлана. — Хоть не рассказывай тебе ничего!

Светлана наскоро попила чаю с воздушными лепешками и малиновым вареньем и опять засобиралась:

— Надо силки проверить.

— Куда ты в лес в такой юбчонке? Мошка ж заест! — попыталась образумить бабушка внучку.

— Не заест, — хмыкнула она в ответ. — Если медведи не трогают, то и мошка не посмеет!

Светлана запустила в дом весенний ветер и поспешила в свою лесную стихию.

— Красавица девка, а в голове только лес да как мне, старой, помочь. Не дождаться мне, видно, правнуков… — покачала вслед внучке головой Варвара Матвеевна.

— Рано говорить «не дождаться», — возразила Нина. — Я вот судьбу свою встретила, двадцать шесть уже было, а в тридцать один Людочку родила.

— Медведи — ее судьба, — подняла и опустила руку Варвара Матвеевна. — Не даром медвежьей невестой зовут. Сватался недавно один. Николай. Парень красавец, моряк, по Усолке на катере плавает. Что, спрашивается, надо ещё? Так нет же! Упёрлась, ни в какую. «Нельзя, говорит, мне за него. Только слёзы он мне принесёт». Вот и поди разбери эту девку!

— Ничего, обманула судьбу один раз — обманет и второй. — Нине хотелось утешить старушку, но той что-то не понравилось в словах гостьи. Еще минуту назад готовая болтать весь день напролёт, она вдруг буркнула:

— Устала я. Пойду полежу.

И полезла на печь, оставив Нину одну за столом, так что ей ничего не оставалось, как в недоумении покинуть странный дом, сожалея по дороге, что так и не успела расспросить о Чёрной собаке.

Любопытство со временем вытеснило насущные заботы, так что Нине было уже не до призрака барина…

23

На рассвете Юра осторожно потряс жену за плечо.

— Вставай, пойдем смолу собирать.

— На работу? — потирала Нина спросонья глаза.

— На работу, — подтвердил муж. — Понедельник сегодня. К вечеру будем на месте. Завтра с утра примемся за работу. А в субботу двинемся в обратный путь, помоемся, наберём продуктов и снова в лес.

Юра уже успел посвятить Нину во все тонкости ремесла. Живицу собирали летом, а в холода и сейчас, когда природа вышла из зимней спячки, — время снимать с деревьев кору на участке: на стволе делалась большая зарубка — полметра в длину и сантиметров двадцать в ширину.

Как и люди, деревья бывают толстокожими, причём, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле этого слова. На старых деревьях может быть два, а иногда и три слоя коры — все их надо аккуратно снять, не повредив при этом оболочки под ними.

Под ней то и гуляет весной, как кровь влюблённых, смола. Остаётся лишь сделать небольшие надрезы в форме усов и вставить в них воронки, а под них прикрепить чашки, в которые стекает драгоценный вязкий янтарь.