– Тебя не радует мой приход или ты занят? – лукаво усмехнулась Фарангис.
– Такая очаровательная женщина не может не радовать мужчин. Ой, простите меня, госпожа, само вырвалось, – не смея глядеть на нее, пробормотал зодчий.
– Нет-нет, продолжай, меня это тронуло, как всякую женщину. Или ты думаешь, что царицы не могут иметь чувств?
– Я так не думаю, просто мне нужно свыкнуться с мыслью, что вы… находитесь рядом.
– Привыкай, мой друг. Я же сказала, что снова приду. И вот… Не гляди на меня, как на свою царицу. Нынче я поклонница твоих газелей. Ты порадуешь меня новыми? Если не успел сочинить, то и старые хороши. Я не капризна, как думают люди при дворе. Прежде моими собеседниками были мобеды, но они искусны лишь в делах религии. Мне они наскучили, и тогда я вспомнила про тебя.
– Мое сердце радует, что наша царица тянется к новым знаниям. Там, где у власти стоят такие разумные правители, страна будет процветать. Кстати, только вчера я закончил еще одну газель.
На этот раз царица опустилась на белую скамью у стены с живописной фреской и попросила поэта сесть рядом.
И опять по комнате разлилась певучая речь поэта, так странно волнующая сердце Фарангис. Царица не могла отвести взгляда от его лица. Зодчий был смущен, голос его слегка дрожал. Но стихи будто вдыхали в него жизнь. Когда поэт закончил, Фарангис засияла, а в глазах ее отразился восторг. В порыве чувств царица захлопала в ладоши.
– Как тонко замечено, – сказала она с восхищением. – Трогает до глубины души. Я завидую людям, испытывающим такую любовь.
– Позвольте, царица, спросить: ваша душа тоже страдает без любви? Разве царь вам не дорог? – спросил Феруз и сразу пожалел о сказанном – слишком дерзок был вопрос. – Извините, царица, если мой вопрос показался грубым, – осторожно шепнул он.
– Совсем нет. Наоборот, мне приятна твоя откровенность. Принцессы редко выходят за любимых, потому что родители-цари играют нашими судьбами, твердя нам, что это во благо родины. Но все же душа просит любви, нежности. Что делать в таких случаях?
– О, госпожа, я в таком же состоянии и не знаю, как быть. Я сам нуждаюсь в верном совете.
– Я думала, для тебя нет тайн, – задумчиво произнесла царица.
В тот день они говорили о разном, им было интересно друг с другом. Феруз ощущал, как с каждым часом в его душе растет чувство любви. Но его разум всячески противился этому, повторяя: «Это немыслимо. Немыслимо. Да и сама Фарангис не осмелится на такое, ведь это обесчестит ее. А может быть, царицу поразил какой-нибудь душевный недуг?»
Однако ее суждения были в высшей мере разумны. А с тех пор зодчий и его госпожа не могли насытиться общением и вели себя, как два лучших друга, встретившихся после долгой разлуки. О своих чувствах они говорили едва уловимыми намеками. И покидая советника, царица всякий раз опасалась, что кто-нибудь из охранников мог увидеть, откуда она вышла: ведь среди них были доносчики царя.
В один из дней, уходя от советника, царица велела ему установить потайную дверь, ведущую на задний двор. Она могла бы приходить сюда незамеченной.
С того дня они жили ожиданием новой встречи. Но частые свидания могли вызвать кривотолки. И вот однажды к Ферузу явился молодой слуга с вестью:
– Царица ждет досточтимого советника в своих покоях. Мне велено проводить вас.
– Она больна? – невольно воскликнул Феруз.
– Госпожа имеет здоровый вид.
С волнением в душе зодчий накинул на свои широкие плечи легкий плащ из пурпурного бархата и явился в покои царицы. Хозяйка сидела в мраморном кресле, покрытом ковром. Завидев Феруза, Фарангис завела речь при служанках, которые стояли у входа.
– Я вызвала почтенного советника, чтобы поведать ему о своем желании украсить комнату. Все здесь устарело – и колонны, и эти росписи, и потолок. Они уже не радуют глаз. Что скажет главный зодчий? – на миг в глазах Фарангис вспыхнула улыбка и тотчас погасла, словно испугавшись болтливых служанок.
Феруз огляделся вокруг: здесь ему не доводилось бывать. В женские покои позволялось входить только правителю либо тому, кого вызовет сама царица.
- Я согласен, – заговорил зодчий, – что покои царицы следует оживить мягкими тонами. Эти – слишком ярки. А что касается колонн, то их трогать нельзя, иначе крыша дворца обрушится. Хотя некоторые из них можно было бы убрать, они не служат опорой, а комната станет просторнее. Потолок я украшу резными узорами.
- Твой замысел мне по душе. Сегодня же приступай к делу. Однако я не стану торопить тебя, потому что работа в спешке не может быть хорошей. И прежде чем начать, я сама явлюсь к тебе, и ты покажешь мне свои эскизы.
– Как скажете, госпожа, я к вашим услугам. – и главный зодчий поклонился, снова заметив на лице Фарангис радость.
МУКИ
Минуло два дня, и царица уже сидела рядом с Ферузом в его комнате и слушала стихи. А после они вели беседы обо всем, что когда-то видели и слышали. И опять царская особа не сводила томного взгляда с советника супруга. Теперь-то у зодчего не осталось ни доли сомнения: царица влюблена в него. Иначе бы никогда не явилась сюда, в его скромные чертоги. И сила ее чувств столь велика, что страх и стыд перед ними бессильны. «До чего она прекрасна благодаря своей душе!» – мысленно восхищался он.
Ее смелое поведение придало ему силы, и теперь он без всякого стеснения любовался ее милым ликом. Все черты лица Фарангис были миниатюрны: губы, изящный носик, красиво очерченные брови. Феруз искренне любовался ими. И в какой-то миг их взоры сошлись, они оба застыли, лишь глаза их горели, да и сердца бились, точно перед сражением.
Первой опомнилась Фарангис, подумав: «Все-таки я царица, и у меня есть супруг и долг перед страной… Что же я делаю?!» Мысль обожгла пурпуром ее лицо, в тот же миг она резко поднялась и молча удалилась.
Царица неслась по парад-ной лестнице дворца, ругая себя: «Какой позор! Как я смела так низко опуститься?! Пусть муж равнодушен ко мне, тем не менее, это не может служить оправданием. Нет-нет, я не смею, это непростительная слабость, и она должна скоро пройти, иначе я погублю себя. Я найду в себе силы уберечь свою честь!»
Едва она вошла в дворцовый зал, как увидела супруга. От страха лицо царевны побелело. С подданными, облаченными в охотничьи одежды, царь после краткой молитвы шел к выходу. Все знатные мужи в кольчугах и с повязками вокруг лба имели веселые лица. Царь удивленно спросил:
– Откуда ты идешь и почему у тебя такое лицо? Кто-то принес дурную весть?
Фарангис, с трудом улыбнувшись, ответила:
– Что-то мне нездоровится. Была в саду, дышала свежим воздухом. Не помогло. Сейчас вызову лекаря. Вы собрались на охоту? И на кого же?
– На этот раз наверняка будет опасно. Ведь мы идем на леопарда. Но, уверен, я смогу его победить!
Царевна с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться, зная, что ее супруг герой лишь на словах.
– Неужели ты один бросишься на хищника? – все же усмехнулась жена, задев тем самым самолюбие царя.
С его лица сошла улыбка, и он сухо ответил:
– Если я захочу, то могу и на тигра пойти один. Но я в ответе за страну.
