– А тут у тебя забавно, – произнесла Фарангис, заставив зодчего вздрогнуть от неожиданности.
При виде госпожи Феруз слегка смутился – все-таки сама царица пожаловала к нему! Почтительно склонив голову, он приложил правую руку к груди, краем глаза заметив, что царица стала заметно ниже ростом из-за того, что она была в расшитых золотом тапочках. И тут ему вспомнились слухи, гуляющие в народе. Говорили, что царица бывала порой столь своевольна, что даже осмеливалась ослушиваться мужа-повелителя. Однако бухар-худат был терпелив к супруге: его тесть – тюркский правитель Туруш – обещал беречь Бухару от вторжения кочевников-тюрков. Да и слуги шептались, что царь остыл к Фарангис, позабыв о супружеском ложе. Он находил утешение в объятиях своих наложниц или пропадал на охоте.
– Прошу извинить, моя госпожа, присаживайтесь. – и зодчий подставил кресло, которое смастерил сам.
– Не беспокойся, я только хочу взглянуть на комнату. Здесь много любопытных рисунков на стенах.
Царица сделала вид, что внимательно их рассматривает.
– По этим рисункам я делаю чертежи зданий, – пояснил строитель.
– Это наш соборный храм, я узнала его. А кому принадлежит этот богато украшенный дом? Даже в Бухаре нет столь роскошных жилищ.
– Это чертеж сделан для дихкана Кишвара, строительство еще не началось. Пока это только замысел.
– Тогда ясно: он может себе такое позволить. Видимо, своим богатством он желает затмить всех, даже царя. Неужели это лицо Кишвара?! – воскликнула царица, указав пальцем на скульптуру, стоящую в одном ряду с божествами.
Советник усмехнулся и кивнул головой.
– До чего дошел этот хвастун, какая нескромность! Кишвар рядом с богами! – и Фарангис рассмеялась.
Искренний смех царицы покорил зодчего. Как ценитель всего прекрасного, он был пленен ее ослепительной улыбкой.
– Но я отговорил Кишвара устанавливать его статую в парадном зале еще не возведенного дворца. Хотя поначалу мои слова пришлись ему не по душе. Тогда я объяснил, что из-за этого боги могут обидеться на него: все-таки он не имеет царской крови. С этим доводом он вынужден был согласиться. Госпожа, прошу не говорить об этом никому, иначе Кишвар затаит на меня обиду.
Фарангис согласно кивнула и добавила:
– Ты, наверное, хочешь знать, что привело меня сюда? Я хочу услышать твои газели: они трогают мою душу.
– Как приятна похвала из уст самой царицы, – потупился Феруз. – Не скрою, я давно заметил, как загораются ваши глаза, когда вы слышите мои газели. Без сомнения, у вас тонкая душа, потому вы так любите музыку и цветы. Прочту вам бейты, сочиненные мною вчера.
Царица расположилась в деревянном кресле, покрытым мягкой шкурой оленя. Феруз же с листом шелковой бумаги встал напротив. Было заметно его волнение. Царица мягко спросила:
– А кто твой покровитель? Кто помогает в сочинительстве?
– Разные боги. Когда пишу о богатырях, рядом со мной Вертрагна*. Если о любви…
– Разумеется, наша любимая Анахита.
– А если речь идет о матушке-земле?
– Тогда я обращаюсь к духу земли – Замину. А бывает, что помощь идет и от духа неба – Осмона.
– Мне больше нравятся газели о любви.
– Они очень личные: не для посторонних ушей. Мои сочинения могут показаться наивными, потому что я, воспевая любовь, вкладываю в слова свою душу.
– Я ценю в людях любовь и, поверь, способна оценить твои чувства должным образом. К тому же я образована, меня обучал сам мобед.
– Признаться, ваша речь прекрасна, и я готов раскрыть перед вами свою душу, хотя слегка смущен.
– В следующий раз, чтобы ты был смелее, мои слуги доставят тебе огромный кувшин вина.
– Итак, слушайте, моя госпожа.
И нежный голос поэта разнесся по комнате. В его красивых словах было много грусти: размышления о чувствах, об утерянных днях без любви, о муках. «Может быть, любовь – это просто недуг, нуждающийся в лечении? Но, как жаль, что я не познал этого недуга!» – шепотом закончил поэт.
Пока Феруз читал стихи, царица не сводила с него глаз. Фарангис уже давно заметила, что при виде советника ее душу охватывает волнение. А стоило услышать его мягкий голос, как в груди начинало трепетно биться сердце. Она любовалась им, словно горным тюльпаном. Его лик с короткой бородкой, гладко зачесанными назад волосами и красиво изогнутыми бровями вызывал в ней радость жизни, которую трудно описать словами. И вот сейчас Фарангис наслаждалась красотой поэта – ее не портил даже нос с горбинкой, а шрам над левой бровью прибавлял его облику мужественности. Это был след от ранения, полученного Ферузом в бою с кочевниками, когда те целый месяц осаждали Бухару. Именно советник подал тогда царю спасительную мысль. С отважными бойцами глубокой ночью через подземный ход он вышел к противнику с тыла и атаковал его, забросав горшками с горящей смолой. Полусонные кочевники метались от страха, ничего не понимая. А меж тем опытные лучники убивали их один за другим. Замысел советника удался, хотя он понимал, что в случае, если враги не устрашатся и сами бросятся на них, то погибнет все войско. Однако задуманное получилось, Феруз зажег факел и стал размахивать им, подавая сигнал царю, стоявшему на одной из башен Арка. Конники с огнем в руках кинулись вперед на врагов с дикими криками. Степняки, которых было вдвое больше, бежали в страхе, теряя людей. За этот подвиг Феруз получил должность советника и участок земли, где и построил свой дом.
- Что скажет госпожа о газелях? – спросил он, закончив читать.
– В них так много грусти. Видимо, ты не испытываешь любви к жене.
– Она хорошая женщина, но любви я к ней не питаю. В свое время отец уговорил меня взять в жены дочь своего друга – дастура* храма Сиявуша. Я не сразу согласился. Но родитель уверил меня, что со временем любовь придет. А этого не произошло. Да, в минуты близости мне казалось, что я люблю жену. Но это единение тел, а не душ.
– Должно быть, у тебя есть другая?
- Пять лет назад я испытал страсть к дочери одного художника – умнейшей женщине, которая, увы, была замужем. Но между нами ничего не было, кроме молчаливой любви. Она осталась верна мужу, хорошему человеку. Он был искусным мастером по строительству домов, и однажды его позвал к себе правитель Чача. Там они с супругой и остались. Она осталась лишь в моей памяти. Я желал бы, чтоб эти чувства вновь повторились. О, госпожа, извините за мою открытость. Думаю, мои речи вам наскучили.
– Нет-нет, это интересно, в людях мне всегда нравилась искренность. Значит, твое сердце свободно, – и ее чувственные губы тронула загадочная улыбка. – Хоть я и царица, прошу, не сторонись меня. Твои слова и мысли мне близки. Я хочу, чтобы ты был мне как… родной брат.
– О, это честь для меня, госпожа, я к вашим услугам, – произнес он пылко.
– Прошу, не говори эти слова, достойные лишь раба. Они наскучили мне во дворце. А у тебя я нашла душевный покой. И это прекрасно! Я благодарна тебе за газели. Надеюсь вскоре услышать новые. А теперь мне пора. Провожать меня не нужно.
Дойдя до двери, царица обернулась, с улыбкой на устах произнесла: «Да сопутствует тебе удача», и скрылась.
Поведение госпожи показалось зодчему более чем странным. Прежде она не оказывала ему столько внимания, а теперь… Советник всерьез задумался: «Отчего она так таинственно глядела на меня? Неужели у нее есть ко мне какие-то чувства? Это немыслимо! Такого не может быть! Наверное, ее сердце просто тронула моя поэзия, и женская душа размякла, как глина в руках гончара».
Прошло немного времени, и Феруз перестал думать об этом, решив для себя: «Должно быть, я неверно истолковал ее слова, придав им слишком большое значение».
Минуло три дня. И царица снова пришла к нему. На этот раз Феруз сразу заметил гостью и вскочил, как ужаленный, опрокинув скамейку, на которой сидел. Он был смущен. На открытом же лице царицы сияла лучезарная улыбка, а глаза выдавали то, что пока скрывало даже сердце.
